СУДЬБА КОНКИСТАДОРА

Историко – приключенческий роман

Судьба конкистадора — книга 2, часть 1

 

Поднявшись по трапу каравеллы «Святой Агустин», наша троица была встречена капитаном, представившемся Сеньором Исидро Матео де Карвахаль . Это был высокий худощавый человек с поникшими усами, густой седой бородой и чёрной повязкой на правом глазу. Пожав руки прибывшим офицерам, он пригласил их в свою каюту. Её стены были увешаны морскими картами, которые сразу привлекли внимание Себастьяна. После того, как покойный друг, Густаво Амос де Овьедо, научил его читать как географические, так и морские карты, Белалькасар не мог пропустить ни одной, с увлечением рассматривая эти, в большинстве случаев, настоящие произведения искусства, запоминая прихотливые линии морских берегов, рек, озёр, гор и долин…

Заметив интерес Себастьяна к картографии, Сеньор де Карвахаль провёл его в угол каюты и, сняв кожаный чехол, продемонстрировал гостю «Земное Яблоко» — так назывались ещё крайне редкие в то время – глобусы, впервые созданные знаменитым немецким картографом Мартином Бехаймом.

Себастьян застыл в восхищении – ведь он впервые видел глобус вблизи и мог даже покрутить его ладонью, наблюдая, как мимо него проплывают земли, моря, страны…

Нет, он видел глобусы – у того же Вице-Короля, Диего де Колумба, стояло это чудо даже большего размера, но Себастьян стеснялся попросить разрешения рассмотреть его поближе… Взгляд единственного глаза хозяина каюты потеплел – географические карты были его страстью.

«Сеньор Себастьян, я вижу, у нас с Вами общие интересы. Я Вам сейчас покажу кое-что» — с этими словами капитан, отцепив от пояса внушительных размеров ключ, открыл большой, во всё стену каюты, книжный шкаф и достал круглый кожаный футляр. Извлёк из него свёрнутый рулон карты и разложил её на столе.

Вначале Себастьян не мог понять, что на ней изображено. Но капитан перевернул её вверх ногами и Белалькасар разглядел хорошо знакомые ему очертания Европы.

«А это – гордость моей коллекции – карта, которую нарисовал ещё в 1154 году великий арабский путешественник и картограф Аль Идриси! Видите, Юг здесь изображён сверху карты – так рисовали карты все арабские картографы. А это – карта, принадлежащая руке знаменитого Фра Мауро. Он изобразил на ней Европу 1459 года!. А вот карта, нарисованная самим Христофором Колумбом в 1474 году, когда он работал в картографической мастерской в итальянском городе Генуе. Да-да, именно так – Колумб не испанец, а генуэзец и вовсе не потомственный моряк, как считают некоторые – он из семьи простого шерстобита! Как-то он делал копию с карты известнейшего в то время итальянского географа и картографа Паоло Тосканелли, уже тогда придерживающегося мнения о шарообразности Земли.

Это сейчас каждый моряк знает о том, что наша Земля напоминает формой мяч для игры в пелоту. А тогда в некоторых странах Европы за такое знание вполне можно было, по приговору Святой Инквизиции, превратиться в кусок жареного мяса. Колумб, изучавший карты и труды многих моряков и картографов, написал письмо фра Тосканелли и получил от него самого копию карты, на которой была изображена страна Индия – предмет вожделений всех государей Европы, долгий морской путь в которую, вокруг всей Африки и Азии, находится под полным контролем флота могучей морской державы – Португалии. Великий Тосканелли ошибся в расчётах и поместил Индию на то место, где в настоящее время находимся мы с вами.

Сеньор Колумб, прикинув расстояние от Европы до изображённой на карте Тосканелли Индии, пришёл к выводу, что, если принять во внимание предположение, что земля всё-таки круглая, можно, двигаясь на Запад, а не на Восток, значительно сократить путь до берегов Индии, избежав столкновений с португальским флотом. Таким образом, можно быть уверенным в том, что за Южным морем, открытым Васко Нуньесом де Бальбоа в 1513 году, и находится сказочная страна. Индия»…

Рассказ старого моряка захватил гостей. Не только Себастьян, но и его друзья, затаив дыхание, воспринимали совершенно новую для них информацию. Сеньор Исидро спохватился: «Ох, извините, Кабальерос, что это я вас сказками кормлю – полагаю, вам нужно предложить что-нибудь более существенное? Сейчас распоряжусь.».

На звонок колокольчика в каюту вошёл мальчик лет пятнадцати, «Чико» — («юнга») — как представил его Сеньор Карвахаль. Выслушав указания капитана, Чико скрылся за дверью. Сеньор Исидро убрал карты, достал из шкафа бутылку вина и четыре стакана, наполнил их терпким «Тинто».

«Кабальерос, вы, мне кажется, хотели бы услышать что-нибудь о той стране, куда держите путь. Вы, очевидно, опытные воины и врядли измените своё решение отправиться в незнакомые вам края. Но всё-таки, считаю своим долгом предупредить вас, что в новом для себя мире вы не встретите молочных или медовых рек с берегами, усыпанными золотым песком.

«Золотая Кастилия» — необжитая страна, покрытая непроходимой сельвой, населённой множеством ядовитых змей и насекомых, опасными животными, с непокорёнными ещё дикарями, мужественными и сильными, возглавляемыми жестокими и воинственными вождями. Некоторые из этих племён – каннибалы.

Особенно опасны джунгли Дарьена. В реках и озёрах Дарьена полно крокодилов и даже потребление сырой воды приводит к болезням, часто смертельным. Поэтому нынешний Губернатор, казнивший Бальбоа, Сеньор Педро Ариас де Давила (Педрариас Давила), принял решение перенести столицу колонии из Санта-Марии в город Панаму, который основал на берегу Южного Моря. Благодаря тому, что путь из Санта-Марии в Панаму уже хорошо разведан, и дорога занимает всего около недели, есть возможность разбирать корабли, построенные на берегу Карибского моря, транспортировать их на побережье Южного моря, где снова собирать и готовить к выходу на поиски Индии или страны Биру, куда так стремился Бальбоа, мир его праху.

Однако, место, где основан город Панама, неспокойно. Недалеко от него, на Севере, начинаются, хоть и не очень высокие, но достаточно крутые горы.

 

 

В реках, протекающих в этих горах, много золота. Тот район получил название Верагуа, он заселён воинственным племенем Гуайми, которое возглавляет касик Уррака. Это очень умный, мудрый вождь, искусный военачальник (как Энрикийо — отметил про себя Себастьян), который нанёс нам уже не одно поражение. Вот, очевидно, именно вам придётся укрощать Гуайми…».

Вошёл Чико, стал расставлять на столе тарелки, принёс блюдо жареного мяса, другое – рыбы, лепёшки из касавы, заменяющие хлеб и большой деревянный поднос с печёнными бататами. Хозяин каюты достал ещё одну бутыль «Тинто».

Во время застольной беседы Сеньор Исидро де Карвахаль узнал, что Себастьян – уроженец Андалузии, его родины, и это его очень обрадовало. Нечасто, однако, можно было встретить земляка за тысячи миль от Испании. Поэтому капитан сразу решил вопрос с размещением троицы друзей, выделив им каюту здесь же, в корме, которая была предназначена для корабельного священника и доктора, но ни того, ни другого на «Санта-Агустине» не было и, в общем-то, не предвиделось. После установки ещё одной, третьей, кровати, в помещении стало тесновато, но в сравнении с тем, в каких условиях жили на судах подобного типа матросы, солдаты и другие нижние чины, условия были, можно сказать, «царскими». Судовая команда парусного корабля рангом не ниже каравеллы, состояла из офицеров и нижних чинов. Офицерский состав был представлен капитаном, двумя или тремя помощниками капитана, штурманом (он же – лоцман), боцманом, руководящим всей командой, Старшим плотником, Старшим рулевым, священником, доктором и … Старшим цирюльником.

Отдельная группа моряков, которая в судовой иерархии находилась где-то между офицерским составом и нижними чинами, состояла из мастеров: кузнец, скульптор (он занимался резьбой по дереву и, во время ремонта судна, восстанавливал повреждённые резные карнизы, «Арко Форма де ун велеро» – резную носовую фигуру корабля и другие деревянные детали корабельного убранства), маляр, мастер по насосам, бондарь, баталер, парусный мастер, плотники, такелажники, мастер по блокам. Кроме того – шеф-повар с одним (на больших кораблях – двумя) помощником, личный повар капитана, засольщик, отвечающий за заготовку солонины и сухарей.

Матросы – как правило, на испанских судах только около 20% нижних чинов были испанцами, остальные – из других стран. Поэтому офицерам и боцману (а если на корабле был воинский контингент, то солдатам) приходилось часто гасить конфликты, причём – самыми жёсткими мерами. Одним из самых серьёзных наказаний, кроме наказания плетьми, было «килевание». Провинившемуся матросу связывали руки и ноги. К конечностям привязывали длинные верёвки, с помощью которых несчастного протягивали с одного борта корабля на другой под килём. Некоторые провинившиеся, не сумевшие набрать достаточно воздуха в лёгкие, захлёбывались и не всех удавалось откачать…

Большая часть матросов состояла из преступников, представляющих почти все европейские и даже азиатско-африканские страны. Этим людям, как правило, предлагалась альтернатива: виселица или море. Нам, ныне живущим, скорее всего, покажется странным, но подавляющее большинство (а может быть и все) преступники, выбирали всё-таки, море. Например, на корабле Колумба было два убийцы-рецидивиста – англичанин и голландец. Так что, в случае нападения пиратов, нередки были случаи, когда матросы не просто придерживались нейтралитета во время сражения, но и оказывали помощь нападающей стороне. Поэтому пиратские корабли никогда не имели проблем с набором кадров, в отличие от торговых.

Условия жизни команды, да, впрочем, и пассажиров, на кораблях того времени, при всём желании, трудно было назвать «комфортными». Пища и вода в тропиках быстро портились. Отсюда – желудочные болезни, цинга и, в результате, частые смерти. Страшная теснота, за весь переход от порта к порту ни один член экипажа ни на минуту не мог остаться в одиночестве.

Каюты, расположенные в корме, предназначались только офицерам. Остальные спали, где придётся – в основном, в трюме и на палубе. Люди не мылись, не стирали одежду, кишащую насекомыми. Туалет (гальюн), единственный на всех, располагался в носовой части. Жители кормовых кают пользовались так называемыми, «ночными вазами».

В пище нередко встречались черви, долгоносики, личинки насекомых. Крысы, стремительно размножающиеся, съедали большую часть провизии, даже во время приёма пищи людьми , бегали по столам и пытались залезть в миски, а ночью стаями разгуливали по палубе, залезали под одежду спящим…

День на корабле начинался с коллективной молитвы. При отсутствии священника, его роль исполнял либо капитан, либо кто-нибудь из его помощников. Причём, все места во время этого действа, были расписаны в соответствии с социальным статусом молящихся. Заняться было нечем. Ловили рыбу, устраивали петушиные бои, играли в кости. Офицеры – в «труко» (карты). Поскольку команда была неоднородна и состояла не только из моряков из разных мест Испании, но и из разных стран, то и дело вспыхивали словесные перепалки, довольно быстро переходящие в драки и поножовщину.

Когда Себастьян поинтересовался возможностью взять с собой своих лошадей (Белалькасар очень привязался к своему серому Абаро), капитан сказал, что в трюме есть помещение, рассчитанное на 6 лошадей, но он не может выделить для их обслуги на одного матроса, так как команда нанята, что называется, «в обрез», потому что судно должно взять на борт максимальное число солдат. Посовещавшись, друзья приняли решение поискать среди солдат желающих, за хорошую плату, взять на себя обязанности оруженосцев. Кроме того, купить ячмень для лошадей, а также приобрести несколько бочек воды.

Капитан посоветовал также взять с собой как можно больше качественных, нескоропортящихся продуктов в керамических, герметически закрывающихся сосудах. И особенно рекомендовал взять с собой вино. Опытный моряк, он знал, что если воду перед питьём прокипятить и разбавить ею вино в равных пропорциях, можно уберечься от желудочных болезней.

Началась подготовка к отплытию. Уже через три дня экспедиция была укомплектована солдатами. Белалькасар без труда уговорил трёх из них – Пепе, Франсиско и Гидо ухаживать за лошадьми в течение морского перехода за жалование в три золотых песо на каждого и, что было важнее всего, за дополнительное питание. Все трое были знакомы ещё с Испании, происходили из крестьянских семей и умели обращаться с лошадьми.

За день до отплытия на корабль прибыла группа профессиональных крысоловов. Все, конечно, понимали, что уничтожить всех грызунов не удастся, несмотря на разбросанные кругом куски мяса, отравленного ядами-цианидами, добываемыми из горькой маниоки и охотой за ними с помощью сетей, дротиков и заострённых палок. Однако значительно сократить поголовье этих животных можно.

По просьбе капитана все, кто не должен был принимать участия в предстоящей акции, покинули судно и разбрелись по городу, забив припортовые таверны. Уже знакомые нам «эскудеро» (оруженосцы), Франсиско, Гидо и Пепе, свели на берег лошадей и отправились с ними за город, чтобы, перед выходом в море лошади досыта наелись зелёной травы, напились свежей воды и подвигались. Наша троица двинулась в «Золотой Петух», где хозяин, Педро, обещал подготовить «отвальную» и куда были приглашены все друзья и знакомые. Из «Асиенды» приехали Хавьер с Кэмэрин , Улджи, Хорхе и даже Сеньор Бальтазар. Почётными гостями были Падре Суарес, Скульптор Энцо делла Роббиа и его ученик, Эмилио, а также Капитан «Сан-Агустина», Сеньор Исидро Матео де Карвахаль.

Прибыл также Жерар с двумя своими помощниками. Словом, в Таверне яблоку было негде упасть, столько народу, знакомых и незнакомых, набилось в немаленькое помещение, куда пришлось внести ещё несколько примитивных, тут же наскоро сколоченных, столов и скамей. На грубо сбитом возвышении в углу Таверны, сменяли друг друга несколько музыкантов. За организацию «отвальной» друзья ещё утром отсыпали хозяину Таверны, не считая, пригоршню золотых песо. И, надо сказать, Педро потрудился на славу.

На столах исходили душистым паром горы жареного на вертелах мяса и печённых бататов, вёдра варёных бобов и различной зелени. Не было недостатка и в питье – из погреба доставали всё новые бутыли испанского вина и сосуды пенящегося пива… Себастьян, Матисс и Хуан проснулись в своих кроватях на «Сан-Агустине», не помня, как попали на корабль. В полдень состоялось богослужение, которое провёл Падре Суарес, после чего большие вёсельные баркасы вытащили «Сан-Агустин» к выходу из бухты. Паруса взяли ветер, каравелла бодро побежала на короткой волне курсом на Юго-Запад и уже через несколько часов покинула воды Пролива Мона, что сразу почувствовал экипаж – волна пошла более пологая.

Себастьяну не спалось и он поднялся наверх, на мостик, где в это время находился лоцман – Сеньор Маурильо, пожилой человек, чуть ли не до самых глаз заросший когда-то чёрной, но изрядно поседевшей бородой. Он был уроженцем Севильи и, как выяснилось, бывал в Белалькасаре! Более того, он даже несколько дней прожил в … Таверне «У Глории»! И хотя он был в Белалькасаре до появления там Джека с Орианой, тем не менее, общие воспоминания как-то сблизили лоцмана с Себастьяном. Они сидели рядом на скамье и вполголоса беседовали, вдыхая свежий морской воздух, любуясь чёрным бархатным небом, усыпанным яркими, дружески подмигивающими звёздами, подставляя лица тёплому ветру.

Некоторое время их сопровождала небольшая стая дельфинов, чертящих зеленоватые полосы в морской глубине. Несколько раз то там, то здесь, из глубины поднимались светящиеся туши китов, которые шумно переворачивались и снова скрывались в чернильной толще воды.

Сеньор Маурильо несколько раз вставал со скамьи, проверял по компасу работу рулевых матросов – правильно ли они выдерживают заданный курс. Потом подзывал вахтенного матроса, который держал в руках лаг – вырезанный из толстой доски сектор, по дуге которого была расположена свинцовая полоса, для того чтобы сектор стоял вертикально в воде, углом вверх. К этому углу был прикреплён лаглинь – тонкая прочная верёвка, на которой через каждые 15 сантиметров был завязан узел. Лаглинь был намотан на катушку, которую также держал в руках вахтенный матрос.

Когда раздавалась команда лоцмана – матрос бросал лаг за борт, а штурман переворачивал песочные часы, рассчитанные на «скляночку» — ровно 30 секунд. Все эти 30 секунд с катушки разматывался лаглинь. Как только песок в часах высыпался полностью, матрос, по команде, выдёргивал лаг из воды. По количеству узлов, смотавшихся с катушки за 30 секунд, путём несложных вычислений, можно было узнать скорость судна в единицу времени.

Надо сказать, что в штурманском арсенале кроме часов, рассчитанных на 30 секунд («скляночка»), были часы на 30 минут («склянки»), на 1 час, на 4 часа («вахта») и компаса, была ещё и астролябия, с помощью которой, по Солнцу, можно было более-менее точно определить местонахождение судна. Себастьян с нескрываемым интересом наблюдал за всеми манипуляциями сеньора Маурильо и даже задавал вопросы, на которые лоцман благосклонно отвечал. Пока штурман был доволен – каравелла шла с хорошей скоростью, благодаря попутному течению и хорошему ветру бейдевинд, она делала 12-14 миль в час.

Вскоре рулевым была дана команда взять курс на Юг. На вопрос Себастьяна лоцман объяснил маневр тем, что сейчас течение повернёт на Север, и необходимо выйти в нейтральную зону, где через несколько дней можно будет оседлать «циклонический круговорот» — течение, которое вынесет их прямо к берегам «Золотой Кастилии». Под утро, когда воздух посвежел, Себастьян потихоньку, чтобы не разбудить друзей, пробрался в каюту и только примостился поудобней, как тут же заснул. Утро выдалось солнечным и радостным.

Вокруг расстилалась синева Карибского моря, напоминая слегка помятое голубое покрывало китайского шёлка, небольшие волны, украшенные чистыми белыми кружевами пены и золотыми блёстками брызг, играли друг с дружкой в неведомую игру, наблюдать за которой было необыкновенно интересно. После утренней молитвы и завтрака, свободные от вахты и работы моряки, солдаты, офицеры разбрелись по кораблю и занялись каждый своим делом. Так прошло два дня плавания.

На третий день ветер поменялся, поднялась волна, на обед явилась примерно треть солдат. Из нашей троицы только Хуан не имел большого морского опыта – стоит ли говорить о том, что морская болезнь сделала его объектом беззлобных шуток друзей, которые он переносил всё-таки легче, чем приступы морской болезни. Утро шестого дня пути было изумительным, но незадолго до обеда с мачты раздался тревожный крик вперёдсмотрящего : «Корабль на горизонте!»

Через полтора часа стало ясно, что команда незнакомого корабля настроена весьма воинственно. Это была Каракка, значительно превосходящая «Сан-Агустин» размерами и, скорее всего,– численностью экипажа. Через несколько минут сомнения о принадлежности судна отпали – матрос Педро Камис, который, благодаря своей поразительной дальнезоркости, был освобождён от обычных работ и всегда находился рядом с капитаном, увидел, как на грот-мачте ветер заполоскал чёрный флаг. Капитан срочно собрал совещание всех офицеров. Он был встревожен. Ведь, несмотря на то, что корабль был набит солдатами, большинство не были вооружены не только огнестрельным, но даже простым, холодным, оружием.

А корабли очень медленно, но неумолимо сближались. Когда стало ясным, что столкновение неизбежно, и ни у кого нет разумного предложения, слово взял Себастьян. Его план был необыкновенно дерзким и нарушал все каноны морских сражений. Белалькасар предложил отобрать из солдат, моряков и офицеров группу, у каждого из которой есть металлические доспехи и передать этому отряду всё, имеющееся в наличии, огнестрельное оружие. Кроме того, перетащить на нос несколько пушек, среди которых должны быть не менее 2 тяжёлых (в те времена на всех судах, в носовой части, практически не было пушек, кроме двух-трёх кулеврин). А всю остальную артиллерию, с обеих бортов, сосредоточить на одном.

План Себастьяна состоял в следующем: Сделать неожиданный поворот и устремиться прямо на вражеский корабль (благо ветер благоприятствовал «Сан-Агустину»). При выходе на удобную дистанцию, обрушить неожиданно мощный огонь с носовой палубы именно на носовую же (ведь у противника на носу нет тяжёлой артиллерии) часть вражеского корабля, с целью нанести ему максимальное количество повреждений, особенно ниже ватерлинии. Солдаты же в доспехах, сгрудившись на баке, создадут видимость того, что «Сан-Агустин» буквально набит тяжёлой пехотой, готовой к абордажному бою. И все они должны открыть огонь из всех ружей по живой силе врага.

Сойдясь с вражеским кораблём достаточно близко, повернуться правым бортом, на котором будет сосредоточена ВСЯ артиллерия. И это будет ещё один сюрприз для противника. Риск безусловно имеется – ведь левый борт не будет иметь абсолютно никакой защиты. Но, как сказал классик: «Кто не рискует, тот не пьёт шампанское!».

План был принят и весь экипаж, все солдаты, бросились перетаскивать орудия на бак и правый борт. Себастьян с Массиасом руководили транспортировкой и установкой орудий, Хуан и саргенте Октавио Миранда – подготовкой отобранных солдат к абордажному бою. Неожиданно к Себастьяну подбежал юнга: «Сеньор Белалькасар, Вас зовёт Капитан!».

Себастьян бросился наверх. Рядом с Капитаном стояли оба его помощника и лоцман, Маурильо. «Сеньор Себастьян – начал Капитан – вот, Сеньор Маурильо опознал Каракку – это «Сантисима Тринидад» («Пресвятая Троица») – несколько месяцев назад мы стояли рядом с ним у причала в Картахене. Корабль грузился на Маракаибо. Сеньор Маурильо даже познакомился с лоцманом – они не один раз сидели вместе в припортовой Таверне. Видимо пираты взяли его на абордаж – на корпусе Каракки заметны наскоро заделанные пробоины. Он явно в грузу – сидит очень низко.

Насколько Сеньор Маурильо знает со слов лоцмана «Пресвятой Троицы», судно вооружено слабо – 18 пушек, из них только половина – тяжёлые. И, как Вы верно заметили – на носу только две кулеврины. Таким образом, мы имеем большое преимущество в артиллерии. А если, согласно Вашему плану, сконцентрируем всю мощь огня с одного борта, то на дистанции это преимущество даёт нам много шансов.

Главное – не дать пиратам навязать нам абордажный бой. Что-что, а пираты драться умеют. Даже если их не очень много – полагаю, в основном – «призовая команда» с «материнского» судна и даже если нам удастся отбиться – это будет стоить очень многих жертв. И кого же мы привезём в «Золотую Кастилию»? Кстати, Сеньор Маурильо заметил проблемы в управлении судном. По-видимому, капитан и лоцман убиты. Таким образом, нам необходимо в дистанционном бою нанести как можно больше повреждений, и, не вступая в абордажную схватку, оторваться от противника. Вы согласны?»

«Сеньор Капитан, располагайте мною и моими товарищами, как считаете нужным. Я рад, что мы с Вами мыслим одинаково. Разрешите идти?»

Когда все заняли свои места и подготовились к выполнению манёвра, прозвучала команда капитана: «Поворот Оверштаг!». Неожиданно для пиратов, прямо напротив носовой фигуры их корабля, оказался нос «Сан-Агустина», вооружённый большим количеством пушек. Себастьян сам пробежался вдоль орудий, помог установить прицел. Корабли уже были близко друг от друга и капитан пиратского судна, полагая, что сумасшедшие испанцы решили идти на таран, дал команду «Право Руля!» и тем усугубил ситуацию.

У артиллеристов пиратского корабля, по-видимому сдали нервы – их первый залп был неудачным. Одно ядро кулеврины подняло фонтан брызг перед форштевнем, другое на излёте упало на бак, видимо кого-то ранив, потому, что оттуда раздался болезненный крик. Тут же началась стрельба из ружей. Грохнул залп орудий «Сан-Агустина», от разбитого носа вражеского корабля полетели щепки, тут же затрещали выстрелы из ружей солдат сметая пиратов с палубы. Всё окуталось дымом, от которого щипало глаза. Морякам удалось очень быстро зарядить пушки.

Грянул новый залп, носовая часть вражеского корабля была почти совсем разрушена, подрубленная фок-мачта держалась только на вантах, а поворот судна подставил пиратскую каракку под мощнейший залп правого борта «Сан-Агустина». Наконец каракка завершила поворот и корма «Сантисима Тринидад» стала мишенью для носовых орудий каравеллы. Теперь пираты думали только об одном – как быстрее выйти из зоны досягаемости пушек «Сан-Агустина», а так, как имели большую парусность, им это удалось. Правда, получив на-память несколько ядер в кормовую надстройку.

К вечеру паруса пиратского судна исчезли за горизонтом… Конечно, в этом скоротечном бою участвовали не только носовые орудия и ружья с обеих сторон. Некоторые, правда незначительные, повреждения получил и «Сан-Агустин». Кроме того, двое испанцев были убиты и семеро – ранены. Но победа была полной. По распоряжению капитана, для команды был приготовлен праздничный ужин. Уже при свете факелов, состоялись общая молитва и похороны погибших. По морскому обычаю тела зашили в белую ткань и, после отдания воинских почестей, два белых кокона с привязанными к ногам ядрами, скользнули в воду. Особой благодарности Капитана удостоились наши друзья. Погода баловала моряков – уже через четыре дня после памятного морского боя, «Сан-Агустин» швартовался у причала Портобело.

Портобело в начале 16 века представлял собой небольшой городок с одной улицей, параллельной береговой линии. В центре была разбита квадратная площадь, окружённая небольшой церковью, увлечённо играющей роль Кафедрального Собора, административным зданием, двухэтажным жилищем губернатора – эту должность занимал до 1514 года Васко Нуньес де Бальбоа, первооткрыватель «Южного Моря», до того несчастливого для него момента, когда из Испании прибыл, назначенный Королём на должность Вице-Короля «Золотой Кастилии», Педро Ариас де Авила (Педрариас Давила).

После прибытия столь важной персоны, Бальбоа был вынужден перебраться в более скромное жилище, находящееся на четвёртой стороне квадратной площади. Со всех сторон город, исполняющий в эти годы роль Главного порта Золотой Кастилии, был окружён частоколом, а кое-где и стеной, для защиты от индейцев и пиратов. Весьма пожилой, по тем временам (около 80 лет)) конкистадор в чине «коронель» (полковник), начал тайную войну с уже получившим почётный титул «аделантадо» («первооткрыватель») Васко Нуньесом де Бальбоа и, сфабриковав обвинение, в 1517 году казнил соперника.

После этого развил бурную деятельность по «наведению порядка» на вверенной ему территории, перессорившись со всеми индейскими вождями. Бальбоа, несмотря на свойственную подавляющему большинству конкистадоров жестокость, сумел наладить более или менее сносные отношения с большинством касиков, всегда держа данное им слово и выполняя взятые на себя обязательства – качество, весьма ценимое индейцами и, увы! – совершенно несвойственное нынешнему властелину колонии. Кроме того, он женился на дочери одного из авторитетных вождей, которая уже родила ему сына.

Начались волнения среди индейцев, подавляемые самыми жестокими мерами. Это стало одной из причин, правда не самой главной, что уже несколько месяцев назад, Сеньор Педрариас Давила принял решение перенести Столицу колонии на побережье «Южного моря», основав там город Панама.

Главная причина была в том, что в горных реках провинции Верагуа, примыкающей к Южному морю, было найдено достаточно большое количество золота, а на лежащих в заливе «Жемчужных» островах – прекрасного жемчуга. Но и тут Сеньор Педрариас быстро нажил себе очень серьёзного врага – вождя большого и сильного племени Гуайми, Урраку. Преподобный отец, Бартоломе де Лас Касас писал о нём: «Уррака был отважен и смел, мудр и искусен в войне и не раз наносил поражение испанцам, которые притесняли его. Он был человек рассудительный и отважный, отлично понимал, сколь справедливую войну он ведёт против врагов».

Вице-Король, используя город Панаму, как базу, начал завоевание прилегающей к Верагуа территории. Для реализации этих планов нехватало солдат, поэтому и был отправлен на Эспаньолу «Сан-Агустин».

По распоряжению Вице-Короля, пополнение встретил в Портобело Капитан Франсиско Эрнандес де Кордова. Он очень обрадовался прибытию трёх офицеров и особенно – Себастьяна Мойяно де Белалькасара, о котором много слышал. К тому же, сразу по прибытию корабля в порт, он был первым, кто поднялся на борт «Сан-Агустина» и провёл некоторое время в каюте капитана, который информировал его о морском сражении и роли, которую сыграл в победе над пиратами Себастьян со своими товарищами. Этим и объяснялось то подчёркнутое уважение, которое он демонстрировал во время встречи с офицерами. Для них были отведены лучшие помещения в доме, ранее принадлежащем Васко Нуньесу де Бальбоа. Тут же была и конюшня, куда определили лошадей.

Де Кордова разрешил нашим друзьям оставить на должностях «эскудеро» солдат, Франсиско, Гидо и Пепе. Прибывшему воинскому контингенту дали три дня на отдых, после которых солдаты должны были выступить в поход через перешеек на побережье Южного Моря в город Панаму, заложенный несколько месяцев назад Педрариасом Давилой, куда уже была перенесена столица колонии и где теперь находился сам Вице-Король.

Де Кордова покинул офицеров, так как ему было поручено организовать быт всех прибывших солдат, и обещал зайти вечером. На прощание рекомендовал не выходить за стену, окружающую порт. Вечером он навестил офицеров в сопровождении пожилой женщины-креолки, которая должна была обслуживать гостей и готовить им пищу. С ним пришли также два индейца, нагруженные двумя большими корзинами с продуктами, фруктами и бутылками прекрасного «Тинто».

Перед тем, как отойти ко сну, друзья сходили на берег моря, вдоль которого тянулся чудесный песчанный пляж и искупались, так как стояла сильная жара. Поужинав вместе со своими «Эскудеро», и проведав лошадей, устроились на удобных чистых постелях под балдахином для защиты от «санкудос» (комаров) и тут же уснули. Тем более, что ночью прошёл сильнейший ливень с грозой, воздух посвежел, что способствовало хорошему сну.

Три дня, отведённые на отдых, пролетели стремительно и настала пора готовиться к тяжёлому переходу через перешеек. Правда, нынче путь был облегчен в сравнении с жутким маршем через незнакомые джунгли воинства Бальбоа шесть лет назад. Теперь перешеек пересекала довольно широкая дорога, прорубленная через сельву для транспортировки разобранных здесь, на карибском побережье, кораблей, предназначенных неуёмным Первооткрывателем «Южного Моря», Васко Нуньесом де Бальбоа для создания флота в открытом им водоёме, который через несколько лет окажется не Морем, а вовсе даже Океаном.

По замыслу Васко Нуньеса, Флот был необходим для открытия и завоевания загадочной страны Биру (Перу). К сожалению многих конкистадоров, готовившихся к этому мероприятию под его руководством, возможность Великого Открытия была утеряна вместе с головой Бальбоа. Правда, в муках и скорбных трудах рождённому Васко Нуньесом флоту, не суждено было сгнить на жарком берегу Панамского залива, что стало бы заслуженным памятником деяниям Властелина «Золотой Кастилии», Педрариаса Давилы – в начале 1519 года, за несколько месяцев до прибытия сюда нашего героя, Себастьяна Моньяно де Белалькасара, на этих кораблях вышел в море Гаспар де Эспиноса. Он исследовал побережье «Золотой Кастилии» и, высадившись на берег в 200 милях на Север от города Панамы, основал город Пате Де Ната на территории провинции Верагуа, подвластной касику Урраке.

Переходом прибывшего с Эспаньолы пополнения, руководил сам Франсиско Эрнандес де Кордова. Он хорошо знал дорогу, люди отдохнули, по его советам и рекомендациям экипировались так, чтобы не стать лёгкой добычей кровососущих насекомых.

Общаясь с индейцами и благодаря врождённой любознательности, он узнал много о растениях, сок которых отпугивал комаров, клещей, москитов, ядовитых пауков и скорпионов, знал, как добыть влагу в случае отсутствия питьевой воды, что нужно делать при укусе ядовитой змеи и многое другое, необходимое при переходе через местную сельву.

Индейцы тоже не докучали, хотя и провожали колонну параллельными дороге тропинками. Словом, испанцы прибыли в Панаму без потерь. А наши друзья вообще путешествовали с максимальным комфортом – ведь они были на лошадях!

Город Панама в это время назвать «городом» было трудно. Место для застройки было выбрано крайне неудачно. Но это – с медицинской точки зрения. С точки зрения колониальной Администрации в лице Педрариаса Давилы, строящийся город занимал стратегически важный участок побережья в центре изогнутой дуги панамского залива, что давало возможность контроля подходов к самому узкому месту Панамского Перешейка, соединяющего «Северное» (Карибское) море с «Южным» морем, которое в ближайшее время должно было стать Океаном.

По этому перешейку была проложена дорога, по которой грузы с Западной части континента (а это было золото, серебро, жемчуг, дорогие породы дерева, морепродукты и сельхозпродукты) отправлялись в Портобело и другие порты Восточного побережья, для погрузки на корабли и отправки в Испанию. И это, безусловно, было важнее здоровья подданных испанской короны. А место было, прямо скажем – гиблое. Ужасная жара, помноженная на густые, зловонные испарения и такое солнце, что люди умирали только от того, что пару-тройку часов находились под его лучами, делали это место похожим на адский предбанник.

Планировка города осуществлялась с Востока на Запад, а не с Севера на Юг. Только такая планировка давала днём хоть какую-то тень. Порта, как такового, в Панаме не было. Очень пологое дно и необыкновенные отливы, заставляли корабли бросать якоря в трёх лигах (около 7 миль) от берега в пункте Перико. Погрузка-разгрузка производилась индейцами, которые переносили грузы и пассажиров на собственных спинах, проходя мили сначала по пояс в воде, а потом по колено в жидкой грязи. Дома изначально строили из дерева, так как поблизости от города не было выходов скальных пород.

Неудивительно, что смертность среди поселенцев была очень высокой. Несмотря на ужасающие условия проживания, город быстро рос и уже к концу 1519 года, превратился в гигантский мегаполис, с численностью гражданского населения более ста человек! Правда, не считая солдат и моряков, так как сосчитать их было невозможно, столь быстро менялся этот непостоянный контингент. Кроме того, нелегко было бы подсчитать (если бы кто-нибудь озадачился этим вопросом) количество индейцев, приходящих в порт на заработки и рабов-негров, уже завезённых в колонию.

Гражданское же население, состоящее из испанцев, других европейцев, метисов и мулатов, предпочитало строить дома в паре миль от города, на холмах, где воздух освежался океанским бризом. Сам же город представлял собой скопище одно- двух-этажных деревянных домов и индейских хижин из бамбука или соломы , с тростниковыми и пальмовыми крышами (БОИО), между которыми в вечной грязи копошились дети, собаки, свиньи и крысы.

Над всем этим скопищем людей, летали чайки, в надежде поживиться остатками пищи. Иногда появлялись коршуны, которые подолгу висели в высоте, зорко высматривая добычу и внезапно камнем падали прямо в толпу, хватали, что могли и тут же неслись к окрестным холмам.

Чаще всего их добычей становились крысы, которые буквально кишели на этом участке суши. Главными продуктами питания населения Панамы, были рыба, крабы, моллюски и другие морепродукты, а также плоды кокосовых пальм, которых здесь было великое множество, бананы, маниока и другие овощи, возделываемые индейцами из окрестных селений.

К счастью, казармы для солдат и жилые дома для офицеров находились на достаточном расстоянии от города, что значительно облегчало жизнь часто меняющегося воинского контингента. Себастьян де Белалькасар, Матисс и Хуан поселились в маленьком домике, опоясанном верандой, на которой висело несколько гамаков для дневного отдыха. На следующий день в воинский городок прибыл сам Сеньор Педрариас Давила во главе большой конной свиты. Солдаты были построены на плацу.

После богослужения, проведённого Епископом, Правитель выступил с довольно пространной речью, в которой призвал новоприбывших выполнить свой долг перед короной, а также объявил, что через два дня из пехотинцев и кавалеристов будет сформирован отряд, который будет отправлен в г. Ната, построенный на землях, принадлежащих племени Гуайми, касик (вождь) которого, Уррака, является непримиримым врагом испанцев. В ближайшее время следует ожидать ответных действий воинственного вождя. Поэтому конкистадорам следует не терять бдительности и быть готовым отразить нападение.

После речи Сеньора Давилы, с прибывших со свитой двух телег, раздавались оружие и амуниция, а офицеры были приглашены на обед, который состоялся здесь же, в городке, в специально пристроенном к небольшой церкви, зале. Здесь же состоялось знакомство наших друзей с грозным правителем «Золотой Кастилии».

Педрариас Давила уже получил информацию о прибывших, его заинтересовал Себастьян Мойяно де Белалькасар, он видел в молодом Капитане человека, который может оказаться весьма полезным, но, в то же время и опасным. Поэтому постарался расположить его к себе. За столом он посадил его рядом с собой, рассказывал много интересных историй об этом крае, в общем, сумел создать о себе очень хорошее впечатление.

Себастьян даже подивился про себя тому, как «народная молва» смогла «демонизировать» этого радушного, умного и тактичного пожилого человека.

После обеда Себастьян и оба его товарища были приглашены в отдельный кабинет, где, за чашкой кофе со сладостями, Сеньор Давила рассказал о войне, которую приходится вести конкистадорам с воинственными индейцами и их вождём, Урракой. Расстались собеседники под вечер, довольные друг другом.

«А знаете, не знаю, как вам, а мне наш Правитель понравился. Я ожидал встретить злодея» — поделился своими впечатлениями Себастьян. Имеющий большой жизненный опыт, Николас Матисс, только хмыкнул в ответ – уж кто-кто, а он раскусил Сеньора Давилу. Но решил не разубеждать юного друга – пусть сам разбирается.

Рано утром за ними зашёл Капитан Кордова и пригласил их на прогулку. Вскоре начало припекать и они зашли в небольшую церковь, где Франсиско Эрнандес де Кордова познакомил друзей с падре Барриентесом, настоятелем храма. Большой почитатель Бартоломе де Лас Касаса, обрадовался, узнав, что Белалькасар очень хорошо знал этого выдающегося человека. Кордова распрощался с офицерами – у него было много дел по подготовке предстоящего перехода воинского контингента в город Нату. Падре пригласил гостей в столь сильно заросшую вьющимися растениями беседку, что в этот ослепительный день, в ней царил полумрак и прохлада. Конечно, весьма относительная.

Начался разговор, который неминуемо перешёл на личность касика Урраки, находящегося в состоянии войны с конкистадорами. Падре Барриентес , как уже говорилось, был поклонником Лас Касаса и также видел свою миссию в защите индейцев, хотя он и не имел такого авторитета. От него друзья узнали много интересного о событиях, произошедших в колонии с момента открытия этой страны.

В 1517 году Педрариас Давила отправил отряд конкистадоров под командованием Гаспара де Эспиносы разведать территорию , прилежащую к провинции Верагуа на Западе и найти подходящее место для закладки города. Такое место было найдено близ реки Атра в Верагуа, заселённой большим племенем Гуайми. Касик этого племени, могущественный и воинственный Уррака был очень недоволен появлением в его владениях испанцев – ведь он имел договор с Бальбоа. Он не знал, что Васко Нуньес Бальбоа казнён в результате интриг нового Правителя – Педрариаса Давилы. Индейцы внимательно следили за передвижениями испанского отряда.

Когда Гаспар де Эспиноса отправился в Панаму, чтобы доложить Давиле о найденном месте для строительства города, Уррака напал на хорошо защищённый лагерь конкистадоров. Атака была отбита благодаря наличию огнестрельного оружия. И индейцы, и испанцы, понесли большие потери. В связи с этим, Уррака приступил к осаде лагеря. Осада продолжалась четыре дня. На пятый день индейцы узнали о подходе подкрепления к конкистадорам во главе с Франсиско Писарро.

Уррака отвёл своих воинов на берег реки Атра. Через пару дней он отправил нескольких, самых мужественных воинов к поселению. Их задача была «случайно» попасться на глаза конкистадоров, принять бой и попасть в плен. Взятые в плен, они под ужасными пытками сказали, что касик Уррака ушёл в горы со всеми своими сокровищами.

Испанцы, убив пленников, устремились в погоню в указанном направлении и попали в засаду, потеряв много солдат. Через день была организована новая вылазка, но никаких следов индейцев не было обнаружено. Зато на обратном пути, при выходе из узкого ущелья, солдаты попали в новую засаду и понесли серьёзные потери.

Однако, благодаря огнестрельному оружию, им удалось не только отбиться, но даже захватить в плен нескольких индейцев. Тогда же и был заложен город Ната-де- Лос-Кабальерос. Но Уррака, объединившись с вождями Балаба и Муса, в течение девяти месяцев держал в постоянном страхе город Ната. В войске Урраки был один касик, Олалу, который был известен даже среди испанцев удивительной храбростью и воинской удачей.

Конкистадоры делали всё возможное, чтобы взять его в плен, или, хотя бы убить. Но в открытом бою им этого сделать не удавалось. Тогда они пошли на хитрость, пригласив его на переговоры в Нату. При этом они поклялись, что с ним ничего не случится. Но во время обеда напали на него и взяли в плен, убив многих воинов. А затем, связанного, отправили в город Номбре-де-Диос, где, по приговору суда, он был сожжён на костре.

Уррака, потрясённый подлостью и вероломством захватчиков, кто «не держал своего слова, нарушил обещания, попирая соглашение о мире», объявил войну испанцам, призвав индейцев убивать колонизаторов везде, где только возможно, потому, что «лучше умереть в бою, чем в рабстве».

На его призыв поднялись все индейцы, как свободные, так и рабы или работники, проживающие в селениях и городах. И эта война продолжается и поныне. Мужество индейцев поразительно. Вот что случилось совсем недавно:

Касик Дуруруа, чьи владения находятся в провинциях Верагуа и Кастилья де Оро, союзник Урраки, в бою с конкистадорами, попал в плен. По сложившейся практике, испанцы обещали освободить его за большой выкуп. Как уже знали все индейцы, верить завоевателям нельзя. Касик пообещал, что индейцы соберут золото и принесут его в Нату. Для этого он отправил одного из самых доверенных своих людей, передать свою волю подданным. Но тот не вернулся. Дуруруа послал второго – с тем же результатом. Послал третьего – но и тот исчез.

Касик притворился страшно рассерженным и предложил испанцам самому пойти с ними и указать место, где хранятся сокровища. Не доверяя ему, конкистадоры одели на него металлический ошейник, как собаке, а цепь от ошейника держал в руке саргенто Педро Энсинасола. По дороге он бил касика и всячески унижал – как пошутил саргенто , «Для того, чтобы вызвать уважение пленного». Даже товарищи были возмущены его поведением и попеняли за это. Он разразился бранью и выхватил шпагу из ножен. Началась драка.

Через пять дней тяжелейшего перехода, испанцы прибыли в покинутое селение и остановились на отдых. Дуруруа указал на один дом (боио) и сказал, что там зарыто золото. Три дня солдаты рыли землю в указанном месте, но нашли только один золотой медальон, стоимость которого не превышала 10 – 12 песо. Педро де Энсинасола сильно ударил касика в лицо.

Дуруруа указал на другое боио и сказал, что золото принесут туда. Его привязали к центральному столбу дома и стали ждать обещанное . Внезапно появились 600 вооружённых индейцев. Только трём испанцам удалось сбежать. Да и то, только потому, что индейцы кинулись спасать своего вождя от пожара, охватившего пуэбло.… После этого конкистадоры несколько раз пытались добраться до этого селения – но безрезультатно – приходилось отступать с большими потерями.

«Так что – окончил свой рассказ Падре Барриентес – Вас отправляют в Нату для усиления, укрепления и защиты этого города, так как он занимает стратегически важное положение на Западе «Золотой Кастилии», что хорошо понимает и Уррака. Его мечта – поход на Панаму. Но он очень умный военачальник и знает – такой поход возможен только после уничтожения хотя бы одного из городов, главных опорных пунктов созданной испанцами линии защиты, состоящей из Наты и города Сантьяго, между которыми находится ещё несколько мелких фортов. Не нужно быть большим стратегом, чтобы сообразить – в случае атаки на Панаму, индейское войско окажется между двумя жерновами – гарнизоном Панамы и отрядом из Наты, который тут же выступит на помощь столице. Так что вашему отряду придётся нести нелёгкую службу, быть всё время начеку».

На следующий день рота солдат, сформированная из новоприбывших, под началом Капитана Франсиско Эрнандеса Кордовы, выступила в Нату. Конкистадоров сопровождал обоз с оружием, продуктами, боеприпасами и пушками для гарнизона Наты. Сеньор Кордова, хорошо знающий дорогу и ситуацию в районе города, должен был ввести в курс дела и передать командование Себастьяну де Белалькасару по прибытию в Нату. Нельзя сказать, что переход был лёгким. Страшная жара, трудный рельеф местности и два ужасающих тропических ливня, когда даже маленькие ручьи на несколько часов превратились в грозные реки, сильно затруднили поход. В результате, отряд прибыл в город на три дня позже расчётного времени. Но – без потерь.

На первых порах строительства города, он получил название «Ната-де-Лос-Кабальерос», поскольку первыми жителями города стала сотня конкистадоров (лос кабальерос). Сейчас он разросся и, кроме воинского контингента, здесь селились прибывающие из Испании, семьи поселенцев, в основном – крестьян. Женщин было мало. Поэтому солдаты и офицеры брали в жёны индианок из близлежащих селений, приводили из походов, захваченных как добычу. Кроме того, начали появляться рабыни-негритянки, купленные на невольничьем рынке в Панаме – и они тоже вносили свой вклад в цветовую гамму общей картины поселения. Тем более, что Церковь, войдя в положение поселенцев, в основном – солдат, не препятствовала межрасовым бракам.

Понимая также, что многие конкистадоры оставили свои семьи в Испании, и, после поправки своего материального положения, захотят вернуться на Родину, облегчили правила расторжения брака (за определённую сумму, разумеется). Но большинство испанцев не стремились связывать себя узами брака и жили со своими «подругами» «во грехе». Тем более, что это позволяло им сэкономить на служанках, поварихах и вообще на домашних работах.

Детей, появившихся на свет в результате таких «браков», конкистадор мог признавать или не признавать – по своему усмотрению. Так зарождалась «Латиноамериканская нация» — в бурном смешении крови трёх рас. Франсиско Эрнандес де Кордова рекомендовал трём новым своим друзьям именно такое решение проблем проживания в маленьком городке вдали от Центров Цивилизации.

Назначенному временным Алкальдом города Наты, Капитану Себастьяну де Белалькасару, вменялось в обязанность превратить поселение в хорошо защищённый город — крепость, играющий роль центра провинции Верагуа, оплот испанцев на Западе «Золотой Кастилии». Кроме того, нужно было наладить подготовку гарнизона к будущей экспансии (конкисте) испанцев на Западном и Северном направлениях.

Много внимания требовалось уделять застройке города, продолжать возведение оборонительных сооружений, завершить уже начатое строительство собора и зданий в центре города. К счастью, рядом с Натой находились выходы хорошего строительного камня, из которого, с помощью двух, присланных Педрариасом Давилой, архитекторов, застраивался Центр. Себастьян с головой ушёл в новое для себя дело, в чём очень помогали Николас Матисс и Хуан. Перед отъездом в Панаму, Франсиско Кордова, поделился с друзьями планами на ближайшее время. Оказывается, готовилась экспедиция на Север, в Страну Больших Озёр. И Кордова хотел предложить участие в ней и нашей троице.
Себастьян часто бывал в строящемся францисканском храме. Особенно близко сошёлся с молодым монахом, Эйсебио.

Посвятивший свою жизнь служению Господу, защите угнетённых, юный подвижник, за три года пребывания в «Золотой Кастилии», овладел местным языком и наречиями, изучал быт индейцев, их обычаи и верования, писал книгу, в которой гневно осуждал жестокость и жадность конкистадоров, которым противопоставлял кротость и трудолюбие аборигенов, завёл множество друзей и знакомых среди индейцев. Он рассказывал нашим друзьям многое, из того, что узнал от своих местных друзей …

Например, факт Сотворения Мира в местном фольклоре несколько отличается от версии, изложенной в «Книге Книг» — Святой Библии, хотя и выглядит не менее правдоподобно.

Оказывается, Землю слепили птицы из глины и разного мусора в виде огромного гнезда, которое привязано к двум большим палкам, установленным на краю Света. Огонь человек получил от ящериц, которые просто-напросто украли его у ягуаров. Море, своим появлением, обязано белкам. Эти грызуны своими острыми зубами, сумели-таки подгрызть основание огромного дерева, которое, упав, запрудило большую реку, ну а животные, проживающие близ воды, были созданы из подручных материалов – рыбы – из листьев, а из коры этого же лесного гиганта – кайманы, черепахи, ящерицы и игуаны…

Как-то Эйсебио пригласил Себастьяна на какой-то индейский праздник, который проводился в маленьком пуэбло, находящемся буквально в полутора милях от Наты. Индейцы были рады появлению юного монаха – видно было, что его здесь знают и любят. Но к Себастьяну отнеслись насторожено, несмотря на то, что он, по совету Эйсебио, не взял с собой оружия.

Испанцы немного опоздали – все участники празднества уже сидели на земле, перед каждым лежало несколько банановых листьев, выполняющие роль скатерти и тарелок одновременно, на которые каждый клал себе жареное мясо, бататы, лепёшки из касавы и кукурузы, доставая их руками из больших выдолбленных деревянных ёмкостей, напоминающих корыта. Бананы, пинья и другие фрукты лежали горой прямо на земле в центре круга.

Перед каждым гостем стояла чаша – половина скорлупы кокосового ореха, куда девушки подливали чичу — густой слабоалкогольный напиток, который варят из кукурузы (чокло), добавляя сок каньи – сахарного тростника, благодаря чему жидкость сбраживается.

 

 

Девушки в ярких одеждах, представляющих собой длинный лёгкий мешок из хлопка, украшенный цветной вышивкой, с вырезами для головы и рук, выглядели на удивление привлекательно. Этому способствовали украшения из перьев неведомых птиц, ракушек, камешков – сердоликов, агатов, кристаллов горного хрусталя и аметиста — среди которых нет-нет, да и посвечивали весенней зеленью неогранённые изумруды и небесной голубизной — бирюза.

У всех женщин в пробитой носовой перегородке и у многих – и в ушах были вдеты золотые и серебряные кольца. Из этих же материалов были изготовлены браслеты на руках и на ногах, а также «ча-кирос» — ожерелья. Вскоре из-за стола стали подниматься разгорячённые чичей молодые юноши, для того, чтобы принять участие в традиционной игре.

В стороне от места пиршества, на довольно большой, хорошо утоптанной площадке, лежала пара охапок палок из лёгкой пористой древесины бальсового дерева. Палки, примерно в локоть длиной, были тщательно отшлифованы. Юноши разбились на пары. Рядом с каждой парой находился кто-нибудь из пожилых людей, исполняющий роль арбитра. По жребию, один из игроков становился на определённом расстоянии спиной к противнику. Задача того, кто находился за спиной, бросить биту так, чтобы она попала по голеням соперника, который мог следить за действиями метателя только через плечо, на поворачиваясь к нему лицом.

Атакуемый должен был защищаться прыжками, перепрыгивая через летящий снаряд. Видно было, что удар метко брошенной палки по ногам, был весьма болезненным. После удачного попадания, игроки менялись местами. «Хорошее упражнение для выработки реакции и точного, сильного броска» — подумалось Себастьяну. К концу соревнований, когда уже начало вечереть и солнце катилось к горизонту, многие игроки еле ковыляли, их ноги были покрыта синяками и опухолями. Касик вручил победителю копьё с хорошо обработанным обсидиановым наконечником и пиршество продолжилось при свете костра и факелов. Себастьян с Эйсебио вернулись в Нату утром и отправились досыпать.

В хлопотах, связанных со строительством города, время летело незаметно. Серьёзных столкновений с индейцами Урраки удавалось избегать. Видимо, сведения, которые получал касик от своих разведчиков в городе, не давали ему оснований надеяться на удачу в случае атаки Наты. Тем более, что туда прибыл большой обоз с пушками, которые тут же были установлены в местах, где ещё не было закончено строительство фортификационных сооружений.

Две попытки нападений на Асиенды, расположенные поблизости от города, были отбиты с большими потерями для индейцев, благодаря системе оповещения, разработанной Белалькасаром, из-за чего помощь из города поступала своевременно. Перед Рождеством, в декабре 1521 года, в Нату, с небольшим отрядом и с несколькими офицерами, прибыл Франсиско Эрнандо де Кордова. Себастьян со своими друзьями и Франсиско встретились в Таверне с бесхитростным названием «Sol y Luna» («Солнце и Луна»). Де Кордова представил офицеров, пришедших в Таверну вместе с ним.

Это были Андрес Ниньо и его компаньон, Хиль Гонсалес де Авила., подписавшие Договор с Королём на открытия в Южном море и получившие во владение корабли, с таким трудом построенные Васко Нуньесом де Бальбоа. Затем Капитан выразил своё восхищение проделанной за время его отсутствия работой по укреплению и строительству города. Когда компания удовлетворила чувство голода жареной бараниной и опустошила бутыль «тинто», вместимостью в галлон, заказав вторую, он напомнил Себастьяну их разговор перед его отъездом в Панаму полтора года назад. И задал вопрос – не передумали ли Белалькасар и его товарищи относительно участия в походе на Север для открытия и завоевания новых земель.

Если Себастьян ещё бы подумал – ему лично нравилось дело, которым он занимался — то Матисс и Хуан сразу оживились и выразили безоговорочное согласие на предложение. Всё-таки, они были воинами и повседневная рутинная работа по контролю строительства и охране города, вызывали у них скуку и чувство неудовлетворённости.

Себастьяну ничего не оставалось делать, как присоединиться к друзьям. Франсиско де Кордова сказал, что присутствующие здесь офицеры готовят четыре корабля к выходу на Север, в «Страну Больших Озёр». Он, также пояснил, что, по его предположению, эти, известные со слов индейцев, «Большие Озёра» — ничто иное, как пролив между Северным и Южным морями, открытие которого будет одним из Великих Открытий, сопоставимым с подвигом Васко Нуньеса де Бальбоа и принесёт славу участникам экспедиции.

Процитировал хрониста Фернандеса де Овьедо-и-Вальдес Гонсало: «Тайны сего Великого мира наших Индий беспредельны и, приоткрываясь, всегда будут являть новые вещи ныне живущим и тем, кто вслед за нами придёт созерцать и познавать творения Господа нашего, Иисуса Христа, для коего нет невозможного!» На вопрос Себастьяна о том, отпустит ли их Сеньор Давила в этот поход, Франсиско ответил, что Сеньор губернатор сам посоветовал ему переговорить с Белалькасаром на эту тему. А передать дела он сможет недавно вернувшемуся из Европы основателю города Ната, Капитану Гонсало де Еспиноса, который на-днях приедет сюда. На том и порешили, выпив по бокалу «Тинто» за успех предприятия. Было также принято решение выехать из Наты в Панаму перед началом Рождественских праздников.

Подготовка к праздникам проходила весело, как всегда. Настала пора собираться в дорогу. Верные оруженосцы, Франсиско, Гидо и Пепе, очень сдружившиеся за эти годы, сопровождали своих «кабальерос» в последний раз. За время проживания в «Золотой Кастилии», благодаря хорошему жалованию, возможности побочных заработков и крестьянской экономии, им удалось скопить значительные суммы денег, при этом не подвергая собственные жизни серьёзной опасности и теперь все их мысли были о возвращении к своим семьям в Испанию. Им предстояло добираться из Панамы до Портобело и ждать там попутного корабля на Эспаньолу или прямо в Испанию.

Въезжая в Панаму, наши друзья подивились, какими темпами рос город. Однако, они не могли не заметить, что городское кладбище разрасталось ещё быстрее. Климат, антисанитария и скученность населения, делали своё дело… На четырёх кораблях, стоящих на якорях у острова Табога, уже был укомплектован экипаж, воинский контингент, полным ходом шла погрузка оружия и продуктов.

Последние дни друзья решили прожить здесь, на острове, сняв две комнаты в большом доме пожилой, малоразговорчивой вдовы недавно умершего капитана. Воспользовавшись предыдущим опытом, с разрешения Франсиско Кордовы, назначенного командором экспедиции, для ухода за лошадьми и оружием, наняли трёх солдат. Оставшееся до отплытия дни, друзья наслаждались удивительной природой тропического острова, купались в чистой, прозрачной, так непохожей на грязную, мутную от приливов-отливов панамского залива, воде, отдыхали на ласковом песке пляжа…

 

КОНЕЦ ПЕРВОЙ ЧАСТИ ВТОРОЙ КНИГИ
СУДЬБА КОНКИСТАДОРА

 

 

 

СУДЬБА КОНКИСТАДОРА — книга 2

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

Незадолго до назначенного дня отхода кораблей от острова Табога, на каравеллу «Санта-Крус» прибыл Франсиско Эрнандес де Кордова. Он был раздражён и расстроен. Оказывается, Сеньор Педрариас Давила передал руководство экспедицией Хилю Гонсалесу де Авила и Андресу Ниньо. Экспедиция планировалась морским путём — одновременным выходом кораблей флотилии под руководством Андреса Ниньо, до залива Никойя, где часть отряда в сотню пехотинцев и нескольких всадников под командованием Хиля де Авила, высадившись на берег, должна была двигаться на Северо-запад по суше.

В то же время корабли флотилии получили задание, продолжая движение в том же направлении, обследовать и нанести на карту побережье Южного моря до большого залива, о котором стало известно от индейцев, высадить другую часть отряда под руководством Капитана Себастьяна Мойяно де Белалькасара, которая должна была двигаться на Юг, навстречу отряду Хиля де Авила. А Франсиско Кордова получил указание готовить корабли для заселения страны, которую ещё предстояло завоевать.

Франсиско надеялся после завоевания территории, лежащей на Севере от Золотой Кастилии, уже разведанной Коста-Рики, и открытии водного пути из Карибского моря в Южное, во что он верил, получить от короля почётный титул «Аделантадо». Прощаясь с друзьями, он посоветовал им быть осторожными, так как на этих судах, как никогда ранее, команда и воинский контингент набирались чуть ли не по тюрьмам. Воры, бандиты, убийцы – люди с сомнительным прошлым и несомненным будущим.

Заниматься подбором кадров у руководителей экспедиции не было времени, так как Хилю де Авила, Андресу Ниньо и капитанам кораблей с большим трудом удалось получить разрешение на поход у Сеньора Губернатора, Педрариаса Давилы, а он в любой момент мог передумать. Поэтому с момента выхода в море, в командах, как в любом приличном бандитском сообществе, начались разборки между различными группировками и их вожаками за право контроля над командой, кухней, местами ночлега и прочими атрибутами власти. Наши друзья, которые разместились в маленькой тесной, жаркой каюте в кормовой надстройке флагманской каравеллы «Санта-Крус», решили, по-возможности, избегать скандалов и столкновений и держаться вместе. Три солдата, согласившиеся за хорошую плату ухаживать за лошадьми, были размещены в трюме, поближе к лошадям.

Подняв паруса ранним утром, обогнув к вечеру второго дня полуостров Асуэра, самую западную точку Панамского залива, флотилия прошла мимо островов Себако и Койба, открытых два года назад экспедицией Гаспара Эспиносы и Хуана Кастаньеды, и, не заходя ни в одну из бухт, изрезавших побережье, корабли продолжили поход на Северо-Запад. На четвёртый день пути, эскадра попала в штилевую полосу, что совсем не редкость в этих краях. Началась пытка жарой. В каюте совершенно невозможно было находиться. Моряки, солдаты, бродили по палубе как сомнамбулы, в попытках найти клочок тени, величиною хотя бы с носовой платок …

Наша троица с огромным трудом приткнулась на шканцах в тени бесконечно хлопающего и меняющего свою конфигурацию, отвисшего паруса бизань-мачты. Матисс и Хуан сели, облокотившись спиной на фальшборт, а Себастьяну удалось даже прилечь, подтянув колени чуть ли не к подбородку. Так долго лежать было трудно и он вытянул ноги, перегородив ими и без того неширокий проход. Его разморило, глаза закрывались сами собой и он задремал. Ему приснился маленький Густаво. Счастливо смеясь, малыш бежал к отцу по залитой солнечным светом, покрытой изумрудной травой, поляне, чтобы, по-привычке, забраться к нему на шею …

Разбудил Себастьяна сильный удар по ногам. Над ним возвышался здоровенный детина, на заросшем густой чёрной щетиной лице выделялись белые зубы, оскалившиеся в хищной улыбке. За его спиной стояли ещё несколько парней. Матисс и Хуан вскочили одновременно с Белалькасаром. Себастьян успокаивающим жестом положил ладонь на руку Хуана, готовую выхватить шпагу. Верзила издевательски поклонился Белалькасару: «Сеньор, простите, я сделал Вам больно? Я Вас не заметил…

Проклятое солнце! Я разыскивал монету в двадцать мараведи, которую обронил где-то здесь. Её-то я нашёл, а вот Вас не разглядел… Примите мои извинения, благородный Сеньор!» — и снова шутовской поклон.

Его друзья засмеялись. Им понравилось, как их вожак оскорбил этого малорослого дворянчика. Действительно, разница в габаритах между стоящими друг напротив друга, противниками была более, чем впечатляющая. Голова Белалькасара едва достигала плеча верзилы.

Расстёгнутый, когда-то голубой, но сейчас грязно-серый жилет, не прикрывал заросшую чёрным курчавым волосом могучую грудь. Мощные руки, бычья шея, столбообразные ноги, дополняли облик библейского Голиафа. Давид на его фоне, пожалуй, внешне выглядел бы предпочтительней Себастьяна. Матисс глянул на друга с опаской, но, увидев на его лице знакомую полуулыбку, сопутствующую Белалькасару во всех боях, успокоился и ткнул Хуана локтем в бок – тому не приходилось видеть Себастьяна в кулачном бою, и рука его, сжимающая рукоять шпаги, возбуждённо подрагивала. Себастьян сделал небольшой шаг назад – тактический приём, помогающий незаметно сместить вес тела на заднюю ногу и, одновременно, вводящий противника в заблуждение, так как всеми воспринимался как признак слабости. «Сеньор – обратился Белалькасар к обидчику – я, конечно же, прощу Вас.

Плохое зрение – серьёзная болезнь. Но в моей жизни было несколько случаев, когда мне удавалось оказать существенную помощь страдающим ею. Из уважения и сочувствия к Вам, я готов Вам помочь . Причём – совершенно бесплатно» — Себастьян склонил голову к левому плечу, потом к правому, как бы разглядывая будущего пациента, поцокал языком – «Я думаю, по хорошему синяку под каждым глазом излечат Вас, хотя бы на время… Правда, они не сильно украсят Вас, но я не знаю способа сделать Вашу физиономию ещё уродливей, чем она выглядит сейчас. Итак, Вы готовы?».

Хуан наклонился к уху Матисса: «Господи, зачем он делает это?! Зачем злит?! Ведь этот медведь убьёт его!» — «Спокойно, друг. Он знает, что делает» — так же шёпотом ответил Николас. До гиганта, наконец, дошёл издевательский смысл ответа и он с воплем бросился на наглеца. От встречного удара его голова мотнулась назад, он оторопело остановился и зрители, которых собралось немало, увидели, как под левым глазом Голиафа стремительно наливается великолепный красно-фиолетовый синяк.

Перед ним приплясывал, делая приглашающий жест рукой, Себастьян. В бешенстве, ничего не видя вокруг, кроме этого мозгляка, верзила бросился на Белалькасара, но Себастьян, сделав незаметный шаг в сторону, сопроводил пролетающую мимо него тушу прощальным приветом в виде сильнейшего удара в челюсть. Тут случилось неожиданное – инерция массивного тела была такова, что гигант, натолкнувшись на фальшборт, перелетел через него и обрушился в море, подняв фонтан брызг.

Себастьян вместе со зрителями кинулся к борту и ему сразу стало ясно, что его противник не умеет плавать. Он беспорядочно бил руками и ногами по воде, но никак не мог приблизиться к борту. Кто-то принялся разматывать канат, чтобы бросить пострадавшему и вдруг по толпе прошёл крик ужаса – совсем близко от судна показался чёрный треугольник акульего плавника и стал стремительно приближаться к тонущему матросу. Почти одновременно с воплем толпы, в воздух взвилось худощавое тело Себастьяна. Он оказался прямо между моряком, судорожно вцепившемся в канат и морским хищником.

В правой руке Белалькасара сверкнул на солнце кинжал: «Акулу нужно бить в нос любым острым или твёрдым предметом, оказавшимся под рукой. Только в нос! Это единственное действие, способное остановить атакующую акулу!» — вспомнил Себастьян совет лоцмана «Сан-Мигеля», Сеньора Маурильо, той памятной ночью. Когда перед ним появилась раскрытая пасть акулы, Себастьян оттолкнулся ногами от борта каравеллы и нанёс резкий удар, который пришёлся точно в цель.

Вода окрасилась облачком крови, акула метнулась вверх, упала в воду, которая буквально закипела от беспорядочных прыжков и ударов хвостом. Рядом с Себастьяном оказался канат, за который он схватился и тут же был поднят на палубу.

Толпа молчала. На палубе сидел «Голиаф» и смотрел на Себастьяна. Левый глаз закрывал огромный синяк. Белалькасар присел на корточки перед пострадавшим. Протянул руку и легко провёл пальцами по опухоли. «Ну что, продолжим лечение?» — спросил, желая разрядить напряжение, повисшее в воздухе. Раздался смех. Смеялись все. Спасённый Себастьяном верзила не смеялся. Он протянул руки, слегка обнял ими шею спасителя и прижался лбом ко лбу Белалькасара.

Под утро море проснулось. Сначала на воде появилась рябь, перешедшая в небольшую волну, паруса взяли ветер и каравелла ходко побежала нужным курсом, послушная воле рулевых. Надо сказать, что после вчерашнего события статус Себастьяна сильно изменился. Уважение и почтительность к нему, которые демонстрировали практически все члены экипажа, не могли остаться незамеченными руководителем экспедиции, Андресом Ниньо, и, конечно, вызвали у него чувство ревности, зависти, что он изо всех сил старался не показывать…

По замыслу Педрариаса Давилы, экспедиция по завоеванию новой провинции, которую конкистадоры между собой называли «Страна Больших Озёр», ( так как от индейцев слышали о территории, на которой есть много озёр, из которых два – «большие, как моря»), где много золота, жемчуга и серебра, должна была подготовить почву именно для заселения страны поселенцами, двигающимися сюда с отрядом Франсиско Кордовы. Её задача, кроме грабежа встреченных индейских поселений и крещения их в святую католическую веру, была исследовать прибрежные территории. Третий отряд, состоящий не только из солдат, но и «цивильных» поселенцев и их семей, которые должны были, собственно, колонизировать и заселять территорию новой колонии, нужно было ещё подготовить, на что необходимо было довольно длительное время.

Командовать этим, самым большим отрядом, который должен пройти на Север, исследуя по пути центральные области, Давила назначил Франсиско Эрнандеса де Кордова. Он должен был захватывать местность, подходящую для поселений и закладывать там будущие города. Так что, отряд Хиля Гонсалеса де Авилы, идущий с Юга на Север, должен был соединиться с десантом Себастьяна де Белалькасара, высаженным с кораблей Андреаса Ниньо на Севере «Страны Больших Озёр», идущим на Юг и вернуться к заливу Никойя, куда должна была подойти флотилия де Ниньо. Пока де Авила шёл по суше, корабли добрались до огромного залива, у входа в который, как часовые, застыли два вулкана, получивших названия Кончагуа и Косигуина.

В заливе оказалось много островов и островков, на некоторых из которых располагались вулканы: Сакате-Гранде, Меангуэра, Менангуэрита, Кончагуита. И над всеми ими возвышался величественный конус вулкана Эль-Тигре, занявший почти весь остров того же названия. Залив оказался мелким и опасным – при отливах, которые обнажали дно каждые полсуток, очень просто было оказаться на мели. С такой же регулярностью, вечерами, налетал сильнейший ветер, получивший у моряков название «Чубаско», сопровождаемый страшным ливнем. Одно судно флотилии сорвало с якорей и только усилиями всех трёх экипажей, его удалось стащить с мели на приливе.

Моряки быстро сориентировались и, несмотря на то, что «Чубаско» налетал неожиданно, застать их врасплох ему не удалось ни разу, так как, где-то минут за 15 до первого порыва, прямо над острой вершиной Эль-Тигре появлялось круглое, плотное облачко, напоминающее шляпу.

Обследовав залив, который имел в длину около 40 миль и в ширину не менее 22, Андреас дал ему имя Фонсека, в честь Архиепископа Хуана Фонсеки, одного из спонсоров экспедиции и, к слову сказать, заклятого врага Христофора Колумба. Где бы не становились на якоря корабли, уже через пару часов, они оказывались в окружении выдолбленных из целых стволов деревьев, индейских каноэ, набитых индейцами. На первых порах каноэ не подходили близко, но постепенно осмелели, подходили ближе и ближе.

На некоторых индейцах поблёскивали украшения, которые, при ближайшем рассмотрении, оказались золотыми. Причём, они легко обменивали их на бусы, зеркальца и вообще любые предметы испанского быта. Так же предлагали рыбу, крабы, корзины с креветками. Моряки охотно отдавали пуговицы, осколки стекла и зеркальца, бусы, за фрукты, среди которых особым спросом пользовались громадные зелёные пупырчатые плоды гуанабаны, крупные, необычной формы чиримойи, а также грязно-коричневые, сморщенные, как старая кожа, но с вкусной оранжевой мякотью, «чикос».

Индейцы что-то кричали, но в экспедиции не было переводчика. Вдруг Себастьяну показалось, что он ослышался. В общем гвалте он вдруг услышал знакомые слова! «Миц-тенеян! Сусупуска! Пами ниумута! Хуелик накатль!» («Привет, как дела? Хорошая еда! Вкусное мясо!») — кричал индеец с ближайшей пироги, указывая на лежащих на дне лодки нескольких крупных игуан со связанными за спиной «руками».

Поражённый Себастьян автоматически ответил: «Миц-тенеян! Куекс-куич ипати?» («Привет! Сколько стоит?») и, поймав на себе удивлённый взгляд друзей, смешался… Как бы оправдываясь, объяснил: «Так это же язык Лопочи! Он меня учил…».

Оказалось, он единственный во всей экспедиции, худо-бедно объясняется на языке «нуатль»… Индейцы, услышав, что среди чужеземцев есть человек, говорящий на их языке, мигом плотно обложили своими каноэ каравеллу «Санта-Крус» и Себастьян оказался в центре внимания обеих сторон. До самого вечера он, как мог, переводил участникам торга и, с непривычки, очень устал… Вечером, после того, как окончился мощный ливень, он устроился на палубе (в каюте было очень жарко), и, подложив руки под голову, вспоминал Лопочу и всё что было с ним связано. И горько сожалел, что друг так и не смог вернуться на землю своих предков, о чём мечтал…

Утром отряд стал готовиться к высадке. Корабли двинулись вглубь залива на приливе. Шли медленно, постоянно замеряя глубину, отмечая на карте фарватер. Впереди открылся берег, увенчанный небольшим (в сравнении с Эль-Тигре) вулканом, которому дали название Косигуина. Подойдя ближе, выяснили, что слева берег кончается, открылась чистая вода. Обогнули этот участок суши и стало понятно, что это полуостров, который получил то же название, что и вулкан на нём – Косигуина.

У основания полуострова обнаружилась дельта реки, которую назвали Рио Естеро Реаль, впадающей в небольшой залив, который позже был назван Чисмуйо. Река оказалась достаточно глубокой, корабли стали на якорь, только каравелла «Санта-Крус», пользуясь попутным ветром, пошла вверх по течению до маленького индейского селения с парой десятков каноэ, лежащих на берегу, за что и был, не без иронии, назван громким именем Пуэрто Морасан. От Пуэрто Морасан отряд Белалькасара шёл по цветущей долине, расположенной между цепью вулканов на Востоке и побережьем Южного моря на Западе.

Долина была густо заселена, большие площади были ухожены, возделаны и, по-видимому, давали высокие урожаи различных сельскохозяйственных культур. Здесь, в этой плодородной долине, проживали, в основном, никарао, родственные ацтекам и чоротеги. Среди них сохранились предания о том, что появились они здесь несколько веков назад, оттеснив племена, проживающие здесь издавна, в горные районы страны. Обычаи и верования соответствовали тем, что бытовали на их родине, в южных районах Мексики. Только здесь почти не строили каменных домов. Люди жили семьями, в больших лёгких хижинах из бамбука, тростника и листьев на фундаменте из глины и камней.

Святилища и дома касиков и жрецов отличались только размерами. Одежда местных индейцев была не без изящества. У мужчин это была короткая туника из лёгкой белой хлопчатой ткани, с узорами, вышитыми яркими нитками и белым же, нешироким поясом, который несколько раз обёртывали вокруг талии и бёдер, а свободный конец свисал спереди. У женщин – юбки до колен и из той же ткани.

И мужчины, и женщины, носили длинные волосы и с помощью всяких хитроумных заколок и гребней, а также клеющих смол и соков некоторых кустарников и трав, создавали высокие причудливые причёски, особенно к различным праздникам, которых в их календаре было в избытке. Очень была распространена татуировка – как на теле, так и на лице.

Некоторым новорождённым детям накладывали на головку специальные дощечки и тем самым деформировали черепа, меняя их форму.

Одной из важнейших сторон жизни индейцев Никарао являлась религия. Богов было множество и всех нужно было ублажать. Ведь если они даже и не могли помочь, то чтобы хотя бы не навредили. Но среди богов и божеств существовала определённая иерархия. Были среди них и главнейшие.

Если простые боги обходились жертвами в виде плодов сельского хозяйства или животных, главные боги требовали человеческой крови. Из главных богов только Кецалькоатль терпеть не мог человеческих жертвоприношений – по-видимому был убеждённый вегетарианец, но при этом –гурман. Ему приносили в жертву только перепелов, крошечных птичек колибри и бабочек. А остальные боги без человеческой крови просто не могли жить.

В своё время, первые боги жертвовали собственную кровь для того, чтобы Солнце продолжало своё движение по небосклону. И постоянно напоминали об этом смертным, требуя компенсации. Но, глядя на старших богов, капризничают и не шибко значительные «божики».

Вот, например, богиня Земли и Луны Койольшауки. Не Бог весть какой пост занимает в «божеской» иерархии. Подумаешь, ну, контролирует 400 маленьких «божиков» звёзд Уицнаука… Ну, владеет некоторой «магической силой», ну и что? помочь в трудную минуту всё равно не сможет! Но зато способна сделать множество мелких пакостей и этим нанести колоссальный вред как отдельным людям, так и всему человечеству! Приходится и её ублажать кровушкой … Человеческой, между прочим…

Вообще-то, главные боги – 4 Тескатлипоки. На первых порах так и правили миром – вчетвером. Главный – Чёрный Тескатлипока. Прерогатива – контроль за жизнью и смертью людей. Ну и, по-совместительству, Бог звёздного неба и ночного ветра. Но знает о каждом человеке – ВСЁ! Воплощение его – ягуар, чем и внушает всем священный ужас . Тескатлипока Белый, Кецалькоатль.

Полная противоположность Чёрному. Бог добра и света, защитник и благодетель людей. Красный Тескатлипока – Бог весны. Но вот Вам – Голубой Тескатлипока – зловещий Уицилопочтли. Воинствующий Бог Солнца. Его указания исполняются беспрекословно. А вот – Иштлильтон («Чёрное Личико»). Богиня медицины, здоровья и исцеления, игр и празднеств.

Больных детей лечат водой из кувшинов, которые стоят рядом со статуей богини. Не последний в этом строю Великих и Бог Камашотли – Бог войны, Судьбы, творец огня, один из четырёх богов, создавших мир. И, конечно, Сам Кецалькоатль – Пернатый Змей. В его «послужном списке» — изобретение Календаря.

Кроме того, именно он, и никто другой, превратившись в муравья, выкрал из подземных кладовых зёрнышко маиса и отдал его людям. Вобщем, богов было великое множество. Поэтому, вполне миролюбивые индейцы вынуждены были постоянно воевать. Потому, что принести в жертву представителя, пусть и соседнего, племени, всё-таки легче, чем соплеменника, с которым в детские годы играли, пусть даже в «войнушку». Формы, в которые облекались жертвоприношения, вызывают содрогание.

Вот, например, как выглядело жертвоприношение Богу Огня, Шикотекутли: Пленников одурманивали коноплёй и, изготавливаемым из агавы, алкогольным напитком «пульке». Сажали вокруг костра. Мероприятие обслуживала целая толпа жрецов.

Каждый из жрецов хватал по одной жертве, взваливал себе на плечи и исполнял «Танец Смерти». Надо полагать, это было совсем нелёгкое упражнение и, учитывая тот факт, что жертвоприношение случалось достаточно часто, жрецы, в своей физической форме, могли дать сто очков вперёд даже самым прославленным воинам. После исполнения «Танца Смерти», жрец бросал свою жертву в огонь.

Достаточно обгоревшего, но ещё не испустившего дух, пленника, клали на жертвенный камень, вскрывали обсидиановым ножом грудную клетку и вырывали ещё трепещущее сердце. Подносили его к губам каменного или деревянного идола – изображения божества, натирали его лицо кровью, а потом отрубали голову. Тело бросали в толпу. Тут его рубили на куски и раздавали желающим. Понять индейцев можно – зачем, в общем-то, «добру пропадать», а утилизировать «отходы» — человеческие тела — так или иначе как-то было нужно…

Вот ещё один способ жертвоприношения: Прославившегося своими воинскими подвигами пленника, привязывали к «Солнечному камню» таким образом, чтобы он мог двигаться, но не мог сбежать. Его одурманивали пульке и наркотиками и давали в руки оружие. Четыре воина – два из «Орлов» и два из «Ягуаров», которые могли двигаться свободно, атаковали жертву, стараясь нанести ей как можно больше ран. Привязанный должен был защищаться.

Известен случай, когда один вождь, Тлаукол, храбрый боец, взятый в плен, сумел убить во время боя больше 20 воинов и так поразил зрителей, что был освобождён. А вот к главному Весеннему Празднику Токсталь, готовились целый год. Выбирался самый красивый юноша селения, его обучали хорошим манерам, умению играть на флейте, и прочим, столь же необходимым Божеству, вещам. Охранял его целый отряд воинов. Ещё бы – ведь с этого момента он уже был Богом!

Во время прогулок, каждый попавшийся навстречу человек падал перед ним на колени и молился на него. Он получал всё, что хотел. Это касалось еды, питья, одежды. Все оказывали ему знаки внимания и не отказывали ни в чём. За 20 дней до Праздника он получал в жёны 4 самых красивых девушки. За пять дней начинались пиры в его честь. Когда наступал срок, его везли в каноэ, украшенном цветами, на Священный остров Ометепе, что на озере Никарагуа, там доставали сердце и отрубали голову. Куски тела распределялись между самыми уважаемыми членами племени.

Женщины и дети тоже приносились в жертву, но это были, как правило, рабы. Торговцы приносили в жертву своему божеству самую красивую купленную рабыню. Тело её отдавалось хозяину , а не делилось между соплеменниками. Детей приносили в жертву богам Плодородия.

А вот Богине Маиса (кукурузы) Чикомекохуатль жертвовали 13-летнюю девушку-рабыню. Словом, в способах человеческих жертвоприношений, жрецы могли реализовать любой полёт фантазии. Пленников, да и соплеменников, предназначенных в жертву богам, топили (для Бога вод и дождя), сжигали, убивали стрелами, камнями и вообще всем, что под руку подвернётся. А иногда проводили какую-либо игру и вся проигравшая команда приносилась в жертву. Вот это был стимул! О «договорных» матчах никто даже не слыхивал!

А всё это время отряд Хиля де Авила двигался от залива Никойя на Северо-Запад. Как мы писали выше, главная цель экспедиции была исследовательской. Любознательность конкистадоров заставляла их не пропускать ни одного, более или менее крупного, индейского поселения. Их открытия в области географии, этнологии и прочих науках, скрупулёзно записывались. Залив Никойя.

Местный касик, проживающий в 5 лигах от побережья, уже наслышавшись, каким «даром убеждения» обладают нагрянувшие к нему в гости белые пришельцы, безропотно отдал всё, имеющееся на его территории, золото (на сумму 13.442 золотых песо) и позволил крестить себя и 6.060 своих подданных, что и было подсчитано и записано. Желая поскорее избавиться от благородных «крестителей», он рекомендовал конкистадорам идти на Север, где «командует парадом» могущественный касик Никерагуа, у которого золота «видимо-не видимо».

Гости не заставили долго себя уговаривать и тут же двинулись в указанном направлении. По-видимому, касик, увидев, с какой готовностью незваные пришельцы выполнили его совет, никогда не мог простить себе, что не послал их в … другое место. В поисках Великого Вождя, конкистадоры открыли два огромных озера – Никарагуа и Манагуа. Самое большое озеро было названо Авилой в честь местного владыки, Никарагуа, и название это распространилось на всю территорию страны.

Добравшись до цели путешествия и познакомившись с касиком, испанцы были вознаграждены восемнадцатью с половиной тысячами золотых песо, а Бог – девятьсот семнадцатью крещённых душ. Потом ставки стали снижаться «чем дальше в лес – тем меньше дров» — касик Оротиньо (Гарутино) – 6.053зол. песо и 713 душ, касик Качхен – 3.257 зол. песо и 1119 душ, касик Коребиси – 840 песо и 210 душ – соответственно.

Естественно, подобные подвиги во славу Господа нашего, Иисуса Христа, потребовали огромных усилий и конкистадоры остановились на отдых в одном из больших поселений племени Чоротега, развлекаясь обычным способом – гонялись за местными девушками и женщинами, рубили руки и головы мужчинам и детям, подвешивали над кострами и тех, и других, и третьих… К несчастью, не всем аборигенам нравились экстремальные игры, индейцы восстали, послали гонцов на Север, откуда пришло войско в несколько тысяч воинов, взявших испанцев в плотную осаду. Конкистадоры несли потери, продукты кончились. Почти все были ранены. Многие с трудом передвигались. Сил на прорыв не было. Оставалось только молиться. Причём, не имело значения – кому. Деве Марии, Христу или всем Святым Апостолам сразу.

Но вот, как-то ранним утром, осаждённые услышали крики и увидели в лагере противника суету, которая быстро переросла в панику. На северной стороне лагеря индейцев кипела битва. Хиль Гонсалес де Авила, подняв коня на дыбы, обратился к своему израненному воинству с призывом идти в последний и решительный бой. Полагаясь на свой личный пример больше, чем на словесные призывы – оратор Хиль был никакой, но мужества ему было не занимать – надел на голову шлем и первым устремился в атаку.

Касик, командовавший индейцами был убит и индейское войско рассеяно. Отряд Себастьяна де Белалькасара появился как нельзя более во-время. На состоявшемся тут же, на поле боя, Военном Совете, было принято решение идти к заливу Никойя, куда должны были подойти корабли Андреаса Ниньо, который, после высадки отряда Белалькасара, тоже времени впустую не терял. Он прошёл более 1000 миль на Север и открыл большой и опасный залив Тиуантепек. В совершенно ясную погоду, независимо от времени суток, здесь мог сорваться с гор ужасающий северный ветер, который рвал паруса, как бумагу.

Индейское войско, рассеянное в предыдущей битве, снова собралось, выбрав себе нового военачальника, взамен убитому. Они сменили тактику, сопровождая отряд конкистадоров одним им известными тропами, постоянно тревожа обстрелами из луков, неожиданными нападениями, тут же исчезая в лесной чаще. Испанцы двигались к заливу Никойя с тяжёлыми авангардными и арьергардными боями, сопровождаемыми потерями. Наконец открылась безбрежная ширь Южного моря. Но радоваться было рано. Кораблей ещё не было.

Лагерь разбили на небольшом, очень пологом холме вблизи прибрежной полосы, невдалеке от маленькой речушки, впадающей в залив и тем самым решили вопрос с водоснабжением. Но продукты были на исходе. С утра солдаты шли на прибрежные скалы и снимали на отливе прилепившиеся к камням моллюски, которые получили названия «Кукарачас дель мар» («Морские тараканы»), представляющие собой чёрные членистые овалы, напоминающие оторванные хвосты известных нам раков. Будучи снятым с помощью ножа с мокрой каменной поверхности, к которой он присасывался брюшком, этот моллюск сразу превращался в шарик. Когда их в большом количестве складывали в мешок, они каким-то образом, присасываясь друг к другу, образовывали правильной формы чёрный твёрдый шар.

Внутри каждого моллюска, покрытого твёрдыми хитиновыми пластинами, находился кусочек желтоватого мяса, который нетрудно было извлечь с помощью простой ложки. Чем и занимались раненые и больные, пока остальные члены отряда, не потерявшие способности к передвижению, рыскали по отмелям в поисках крабов, креветок и ракушек. Но буквально спасителем солдат оказался Себастьян. Он нашёл небольшую, но достаточно глубокую заводь, окружённую большими камнями, и, вспомнив уроки Лопочи, бил копьём довольно крупных рыб, попавших в заводь на приливе.

Из всей этой, собранной за день живности, готовился густой суп, куда добавляли морскую капусту, и водоросли агар-агар, остающиеся на пляже при отливе.

Один раз удалось убить почти трёхметровую акулу. Все, кто мог, ели её отваренное мясо, аппетитное на вид, но с отвратительным аммиачным привкусом. На высокой, почти отвесной скале, торчавшей вблизи берега и видом своим напоминающей полураскрошившийся гнилой зуб гигантского животного, названной «Зуб Дракона», был небольшой «Птичий Базар». Морякам удавалось набрать пару десятков яиц в день. Они тоже шли в пищу, в основном, раненым. В «общий котёл» шло пахнущее рыбой, очень жёсткое мясо морских птиц. От ран и плохой пищи умерло более полутора десятков солдат, в том числе и один лейтенант и один сержант.

Во время частых здесь коротких, но очень мощных тропических ливней, люди страдали от холода. Это приводило к простудам и смертности. На кромке береговых обрывов часто видны были группы индейцев. В бой они не вступали, однако, при случае, обстреливали лагерь из своих дальнобойных луков.

Ужасный случай произошёл на шестой день пребывания конкистадоров в этих гибельных местах. Ночью исчез патруль из трёх солдат и сержанта. По следам, оставшимся на песке и глинистом обрыве, удалось выяснить, что, по всей видимости, они были похищены индейцами. Себастьян де Белалькасар вызвался отправиться на их поиски. Собрали всех лошадей, оставшихся в живых. Их оказалось восемь. На каждую лошадь сели по два человека. Всем им дали лучшие доспехи и оружие. Выбравшись наверх, отряд направился к большому селению индейцев Чоротега, находившемуся на расстоянии двух лиг от лагеря.

Разбившись на две группы, в каждой из которой было по четыре всадника и четыре пехотинца – одной командовал Белалькасар, другой – Матисс – конкистадоры неожиданно атаковали ничего не подозревавшего противника, ворвались в селение и, сделав по выстрелу из аркебуз, тем самым усугубив панику среди индейцев и, ожесточённо орудуя копьями и саблями, прорвались в центр, где своими размерами выделялось Святилище, заполненное народом.

Люди бросились врассыпную и глазам испанцев представилось страшное зрелище: Рядом с жертвенным камнем, занимающим центр зала, лежали тела трёх человек, с вспоротой грудью и отрезанными головами. Четвёртый, по некоторым признакам сержант, представлял собой груду рубленного мяса, над которой ещё трудились трое жрецов, вооружённых обсидиановыми ножами.

Ярости конкистадоров не было предела. Они накинулись на толпу безоружных людей, безжалостно нанося страшные удары саблями, каждый из которых был смертельным. Оставив в залитом кровью Святилище гору изрубленных тел, испанцы выскочили на площадь и, врываясь в дома, продолжили смертоносную работу, убивая всех, невзирая на пол и возраст и не забывая поджигать строения. Через час, конкистадоры выехали из огромного костра, в который превратилось селение. Ещё долго сопровождал их запах гари и жареного мяса.

По возвращении к заливу, они увидели покачивающиеся на пологой зыби корабли Андреаса Ниньо и лодки, снующие между ними и берегом, перевозя людей из отряда Хиля Авилы. Когда погрузка на суда была окончена, состоялось совещание на борту флагманской каравеллы «Санта-Крус». Было принято решение идти на Панаму.

С рассветом корабли покинули стоянку и взяли курс на Юго-Восток. Течение и ветры благоприятствовали возвращению и переход из залива Никойя до острова Табога занял значительно меньше времени, чем плавание в обратном направлении. Добыча, представленная Педрариасу Давиле после переплавки золотых украшений, «реквизированных» у индейцев, разочаровала. Золото было низкопробным, с большим количеством примесей и Губернатор остался недоволен.

Экспедиция Франсиско Эрнандеса де Кордовы, полностью укомплектованная, с большим количеством поселенцев, прибывших кораблями из Испании и острова Эспаньола большим обозом, двинулась в Никарагуа ещё до Рождественских праздников. Было решено дать вернувшейся экспедиции Хиля де Авилы и Ниньо две недели на отдых., после чего солдат отряда Белалькасара должны были доставить морем до уже хорошо знакомого залива Никойя, на воссоединение с конкистадорами и поселенцами Франсиско Кордовы.

Прошли Рождественские праздники. Их пришлось справлять на острове Табога среди экипажей судов, солдат… Небольшая Церковь не могла вместить всех присутствующих и Падре трудился в поте лица, то выходя во дворик, то снова появляясь у алтаря. Городок был крошечный, как и сам остров. Домики лепились один к другому, ступеньками поднимаясь вверх по склону, а склоном, фактически, был весь остров, представляя собой небольшую пологую гору, вынырнувшую из воды.

Все три таверны были забиты народом. Заглянув в последнюю, друзья поняли, что справлять праздник придётся в кругу самих себя. Но едва они сделали с десяток шагов в сторону дома, где снимали комнату, как услышали за спиной: «Сеньор Капитан! Сеньор Капитан!».

Себастьян оглянулся и увидел догоняющего их высоченного верзилу, которого не узнать было невозможно – да, это был тот парень, которого Себастьян чуть не скормил акулам во время памятного штиля в море.

«Сеньор Капитан, позвольте пригласить Вас и Ваших друзей, разделить праздничную трапезу в этой таверне? Это была бы большая честь для нас!»

Друзья переглянулись – приглашение было столь же приятным, сколь и неожиданным. «Но там нет ни одного свободного места!» — попробовал, «для приличия», возразить Матисс.

«Для дорогих гостей место найдётся!» — успокоил их гигант, который представился Руисом. Он провёл приглашённых к столу, что-то сказал занимающему самое почётное место во главе стола, сержанту, тот вскочил, поклонился офицерам: «Пабло Мартинес, к вашим услугам!» – и, обернувшись к столу, приказал: «А ну, парни, потеснились! Освободите место Капитану Себастьяну Де Белалькасару и его друзьям!».

Не успел Себастьян подивиться своей популярности в кругу солдат, как место на скамейке освободилось. Место для Белалькасара оказалось то, которое занимал до этого сержант. Хуан и Матисс устроились слева и справа от Себастьяна.

Хозяин таверны, с помощью работника, принёс огромное блюдо с жареным мясом, вывалил прямо на стол печёные бататы, лепёшки из маниоки, куски сыра, зелень. Откуда ни возьмись, появились кувшины с пивом и глиняные бутыли с красным вином «Тинто».

Веселье продолжалось до утра. Когда первые солнечные лучи, ещё неуверенно, на цыпочках, вошли в таверну через настежь открытые окна, Себастьян поднял голову от стола и мутным взглядом обвёл помещение. Таверна напоминала поле боя. Там и сям из-под столов выглядывали сапоги или головы спящих бойцов. Те, у кого нехватило сил заползти под эфемерную защиту деревянных столешниц, лежали в самых причудливых позах в проходах, используя различные части тел лежащих рядом товарищей в качестве подушек. Руис, сидя за столом, издавал могучий храп, а его голова удобно покоилась на горе лепёшек.

Матисс растянулся прямо на скамейке, а Хуана Себастьян, выйдя на подгибающихся ногах наружу, нашёл, сидящим прямо на земле у входа в Таверну, превратившуюся в Вертеп, и отупело глядящим прямо перед собой. Среди павших тихо, как привидения, с потухшими глазами, передвигались очнувшиеся, разыскивая товарищей… Словом, картина, достойная кисти Великого нидерландского живописца Иеронима Босха, современника наших героев, в своих картинах отдававшего предпочтение именно подобным жанровым сценам, изображающим человеческие пороки… С трудом разбудив спящего крепко, как безгрешный младенец, Матисса, друзья с трудом добрались до дома, где и проспали сутки, до следующего утра.

Началась погрузка на корабли продуктов, солдат, боеприпасов и пушек для будущих поселений. Руис, в предыдущем походе исполнявший обязанности матроса, попросился солдатом в воинский контингент. Белалькасар помог ему приобрести необходимое пехотинцу оружие и экипировку.

После молебна, проведённого панамским Епископом, речи Губернатора, Педрариаса Давилы и прощального пушечного салюта, корабли, выстроившиеся в линию, во главе с флагманской каравеллой «Санта Крус», вышли в залив и взяли курс на Северо-Запад. Всвязи со встречным течением и переменчивым ветром, хотя и при отсутствии штилей, наподобие того, что случился в прошлом году на этом же пути, переход до залива Никойя занял на двое суток больше времени, чем в прошлогоднем походе. Правда, не обошлось без природных сюрпризов – на траверзе залива Папагайо, после захода солнца, ветер усилился, начался шторм, сопровождаемый сильнейшим тропическим ливнем и грозой.

По команде капитана были взяты рифы на парусах и корабль лёг в дрейф, управляемый с помощью «носового платка» — малого стакселя. Гром грохотал непрерывно с такой силой, что перекричать его было невозможно. Солдаты и даже моряки истово крестились и с ужасом смотрели, как совсем неподалёку, ослепительные столбы молний били прямо во вспененные громады волн из совсем низких, иссиня-чёрных, туч.

Это напоминало пристрелку пушек, когда мишень попадает «в вилку» между недолётом и перелётом и следующий выстрел кажется непременно твоим. К счастью, в этот день у небесных артиллеристов, очевидно, проходило практику молодое пополнение и ни одного попадания в цель зафиксировано не было.

К рассвету волны улеглись, гром стих, запас молний был израсходован и тучи разбежались кто куда (очевидно, без артиллерийской поддержки, надежда потопить хоть один корабль, покинула того, кто на это рассчитывал). И, наконец, из серой полосы туч на горизонте выглянул и широко улыбнулся мокрым, обессилевшим морякам, яркий, чисто вымытый, до сияния отшлифованный, золотой солнечный диск. Все бросились сушить одежду и искать на палубе место для отдыха, чтобы отоспаться после бессонной, наполненной ужасом, ночи.

Через три дня корабли плавно покачивались в тихих водах залива Никойя. Шла выгрузка солдат и груза, на окружающих бухту высотах закрепились воинские команды… Участники прошлогоднего похода вспоминали свои приключения, голод, бои с местными индейцами, стёртое с лица земли индейское поселение… Время от времени вдалеке маячили группы вооружённых индейцев. Они не приближались, в бой не вступали, исчезали, завидев испанцев. Похоже, они тоже не забыли то самое поселение…

Себастьян, Матисс, и Хуан, объезжая посты и заставы на своих лошадях, постоянно напоминали солдатам о бдительности. Кто-кто, а уж они-то хорошо знали непримиримость и мужество индейских воинов и понимали, что прошлогоднее побоище ими не забыто.

Как-то ночью солдаты сделали засаду, в которую попало четверо индейцев.. В короткой стычке двое было убито и двоих взяли в плен. Допрашивать их пришлось Себастьяну – ведь он был единственный, кто знал хоть пару сотен слов на языке «нуатль», близком к ацтекскому. Индейцы молчали. Один умер под пытками, не издав ни единого звука. Второй, перед тем, как испустить дух, выкрикнул, что скоро сюда придёт Великий Касик Дирианген с несметным войском и сбросит их всех в море. Он рычал, как ягуар и скалил зубы, пока солдат, добровольно взявший на себя обязанности палача, не отсёк ему голову. Себастьян вспомнил, что уже слышал имя этого вождя от одного из пленных индейцев, захваченного в прошлогоднем бою в лагере Хиля де Авилы. Этот касик поклялся сражаться с пришельцами, пока жив.

Шли дни. Войско Франсиско Кордовы ещё не появилось. В то же время патрули докладывали, что к индейцам, окружающим лагерь, пока ещё неплотным кольцом, каждый день прибывает пополнение. Покамест воины не приближались к лагерю испанцев. Себастьян понимал, почему. По-видимому, эти отряды были из ближайших поселений и все ждут прихода основных сил во главе с касиком Дириангеном.

Логично было бы, по мнению Белалькасара, атаковать самим, пока индейские отряды не были все в сборе. Но ведь войско индейцев не было армией в европейском смысле этого слова. Это были небольшие, мобильные отряды не имеющие лагеря, места постоянной дислокации и, при этом, прекрасно знающие местность.

В бой они не вступали и при малейшей попытке конкистадоров войти с ними в боевое соприкосновение, тут же рассредотачивались и растворялись в окружающей залив сельве. К тому же, на случай неожиданного нападения, испанцы могли рассчитывать на поддержку корабельных орудий. Так что, пришельцам оставалось только терпеливо ожидать подхода отряда Кордовы, постоянно тревожа противника конными разъездами.

И вот, наконец, после двадцати двух дней ожидания, патрулями было замечено на юге далёкое облако пыли. На случай, если это войско индейцев, отряд конкистадоров приготовился к бою. Но это были испанцы. Вечером на флагманском корабле состоялось совещание офицеров. Руководитель соединённой экспедиции, Капитан Франсиско Эрнандес Кордова, обратил внимание офицеров на то, что для успешного похода необходимо захватить нескольких проводников из местных индейцев.

Теперь лагерь испанцев выглядел очень внушительно. Несколько сот поселенцев, почти столько же солдат, лошади, скот, собаки, домашняя птица, предназначенные для разведения в местах поселений. Всю эту живность очень берегли и, наверное, решились бы использовать в пищу только в самом крайнем случае … Так что, долго находиться на этом месте было нельзя.

Продукты у воинства Кордовы были на исходе. Предполагалось, что в походе испанцы будут запасаться простым, удобным и привычным способом – грабя по пути индейские поселения. Однако «благая» весть о том, что с юга движется прожорливая, как саранча, толпа чужеземцев, далеко опережала конкистадоров, индейцы бросали свои поселения и уходили в горы, сельву, забирая с собой все съестные припасы, а те, что не могли забрать – прятали или уничтожали. В бессильной злобе солдаты предавали огню пустые посёлки и убивали оставшихся из-за немощи стариков, инвалидов и больных, которые не могли уйти с соплеменниками. Себастьян выслал небольшой отряд под командованием Хуана, с задачей захватить как можно больше пленников.

Юношей предполагали сделать переводчиками, а других использовать в качестве носильщиков. Отряд вернулся, гоня перед собой несколько десятков индейцев, которые несли на носилках двух, убитых в стычке, солдат. По возвращении, Хуан доложил Кордове и Себастьяну, что отряд попал в крутую переделку, наткнувшись на довольно крупный отряд воинов Чоротега. Индейцам, несмотря на большое преимущество испанского оружия и серьёзные потери, удалось рассечь боевые порядки конкистадоров на две части.

В одной, меньшей, оказались как раз Хуан, Руис и ещё три солдата. Два из них погибли в неравной схватке, а на Хуана, Руиса и ещё одного солдата, набросили большую сеть, сплетённую из прочных волокон агавы, навалились на запутавшихся в сети бойцов, связали и потащили в сельву. И кончить бы им жизнь на жертвенном камне, если бы не чудовищная сила Руиса, который, выбрав момент потери бдительности охранниками, сумел разорвать прочнейшие верёвки, выбраться из западни и освободить товарищей.

Шпаги у них оставались и, порубив охрану и бросившись в лес, они неожиданно ударили в тыл индейцам, окружившим израненных испанцев. Часть индейских воинов скрылись в сельве, остальные были захвачены в плен. Хуан подозвал Руиса и тот показал окровавленные ладони и запястья. Себастьян был поражён, когда увидел кусок верёвки, которую сумел разорвать этот силач. Казалось, её не смогли бы разорвать десяток сильных мужчин. «Руис, как я рад, что не подарил тебя той акуле!» — пошутил Себастьян.

Все окружающие вспомнили тот случай и засмеялись …

Выступили ранним утром. Посередине колонны шли поселенцы, а также обоз, состоящий из повозок, гружённых оружием и скарбом – всем что понадобится при строительстве поселений, зерном для посева, связанными курами, свиньями. Довольно большое стадо коров и овец гнали пленные индейцы.

Мужчинам тоже раздали оружие для охраны обоза. Впереди шёл авангард из солдат Франсиско Кордовы, отряд Белалькасара замыкал колонну. По обеим сторонам окутанного плотной пылью людского потока гарцевали всадники в полном боевом облачении. Иногда, в отдалении, мелькали небольшие группы индейцев. Но нападать на такое большое войско они не решались. Для ночных остановок выбирались открытые долины или небольшие возвышенности. Коней распрягали и повозки ставили вокруг лагеря.

Наконец перед глазами испанцев открылась потрясающая картина огромного озера, получившего название Никарагуа. На берегах его высились стройные кокосовые пальмы, в ярко-синей воде, покрытой солнечными блёстками, похожими на золотые и серебряные монетки, росли фиолетово-голубые метёлки водяных орхидей, плавали большие зелёные круглые листья, кремово-белые и бело-розовые цветы, напоминающие водяные лилии и речные кувшинки. Там и сям вдалеке высились голубые и лиловые конусы вулканов…

И кругом – зелень всех мыслимых оттенков и — цветы, цветы, цветы… На деревьях орали крупные попугаи, которых природа окрасила в яркие цвета, где жёлтые перья соседствовали с алыми, синие – с зелёными… Но они не могли перекричать обезьян-ревунов, возбуждённых появлением пришельцев. Испугано метались по веткам большие обезьяны-пауки с непропорционально длинными руками, ногами и хвостом.

Но особенно обрадовало испанцев наличие огромного количества крупных ящериц-игуан, которых они, по примеру индейцев, научились употреблять в пищу ещё в Панаме. Вкусное мясо и лёгкость охоты на этих рептилий, делали их хорошим дополнением к вегетарианскому столу, которым чаще всего вынуждены были довольствоваться солдаты в походах. Нигде ещё конкистадоры не встречали такой концентрации чудес животного и растительного мира на столь незначительной площади.

Вернулись разведчики. В двух милях от этого места они обнаружили довольно большое индейское селение, где, похоже, испанцев не ждали. Сумев не выдать себя, они вернулись, чтобы доложить об открытии Франсиско Кордове. Собрав офицеров, капитан Де Кордова дал приказ под страхом сурового наказания не обижать местных жителей и без нужды не обнажать шпаги. Он потребовал от офицеров объяснить солдатам, что агрессивные действия с их стороны могут привести к тому, что жители окрестных селений покинут свои дома и снова негде будет запасаться продуктами. Это был сильный довод и вошедшие в селение конкистадоры изо всех сил старались демонстрировать дружелюбие. Правда это удавалось далеко не всем.

Два участвующих в походе доминиканских монаха мысленно потирали руки, предвкушая, сколько языческих душ они спасут методом крещения. Дон Франсиско де Кордова думал о том, сколько золота он сможет получить от касика, если ему хорошо «намекнуть» (Кордове не хотелось использовать обычные для конкистадоров, методы «убеждения»).
Касик принял офицеров в своём доме, стены которого были сделаны из расщеплённых напополам стволов бамбука, а крыша – из пальмовых листьев. Благодаря щелям и, соответственно, сквозняку, гуляющему по всему помещению, здесь, несмотря на жару, царящую снаружи, было довольно прохладно. Вождь угостил офицеров напитком, приготовленным из плодов шоколада.

Мелко растолчённые в ступе, похожие на бобы, семена, смешивались с фруктовыми соками, жидкостью, добываемой из сахарного тростника (каньи) и холодной водой из бьющего неподалёку, ключа. Себастьян вспомнил, как его угощала шоколадом Графиня Суньига в далёком Белалькасаре. И ему стало грустно, так как эти воспоминания потянули за собой множество других и привели к золотоволосому видению, от которого сжалось сердце …

Франсиско Кордова показал касику небольшую золотую статуэтку из захваченной в предыдущем поселении, добычи, и жестами пояснил, что ему нужно что угодно, но из этого жёлтого металла Вождь предложил часть требуемой дани выплатить плодами какао, используемыми индейцами, как деньги в расчётах между собой. И никак не мог понять, когда Капитан разразился гневной речью и даже схватился за шпагу. В это время на улице послышался шум, гвалт, крики множества голосов.

Офицеры выбежали наружу во-время – многочисленная возбуждённая толпа индейцев, за счёт массы, уже почти вытеснила испанцев с площади. В руках у некоторых воинов появились копья, да и конкистадоры в первом ряду ощетинились шпагами.

Команда вождя, раздавшаяся почти одновременно с яростным криком Кордовы, заставила враждующие стороны остановиться буквально в шаге от применения оружия. При разборе инцидента выяснилось, что простодушные испанцы, заметив, что почти у всех женщин и девушек, либо в ушах, либо в пробитой носовой перегородке, на шее, а также на ногах и руках, поблёскивают вожделенной желтизной украшения, решили, что эти безделушки оказались бы нелишними в их заплечных сумках.

Не умея объясниться на-словах, принялись собственноручно снимать золотые безделушки с тел индейских красавиц. Те, вначале не сопротивлялись, с интересом наблюдая за действиями незнакомцев. Но, торопясь собрать как можно больший урожай в максимально короткий срок, солдаты, войдя в раж, стали попросту вырывать кольца из ушей и ноздрей индианок.

Похоже, женщинам такая странная манера ухаживания не пришлась по вкусу и они, к удивлению незнакомцев, стали кричать, растирая руками по лицу кровь из разорванных мочек и носов. Налетела толпа дикарей, очевидно никогда не слышавших о законах гостеприимства, по крайней мере в той форме, как понимали их испанцы. Молодой воин полоснул обсидиановым ножом по руке, схватившей ожерелье на шее его подруги. Брызнула кровь, солдат выхватил шпагу, но в такой тесноте ударить прицельно не мог, ткнул наугад и попал в маленькую девочку, которую индианка-мать поднимала с земли, чтобы не затоптали. Жалобный крик раненого ребёнка вывел конфликт на другой уровень.

Часть индейцев кинулась за оружием, часть его имела, а часть бросилась на чужеземцев с голыми руками. Уже почти начавшееся побоище остановил предостерегающий окрик командиров с обеих сторон. Опытный командир, Франсиско Кордова, понимал, что в такой ситуации оставаться в селении нельзя, особенно на ночь. Конечно, по его команде, конкистадоры могли вырезать жителей от мала до велика и сжечь поселение, но страна была малознакома и, чего он боялся больше всего, все окрестные поселения узнают о жестокости пришельцев. И перед всем христолюбивым воинством откроется бесплодная выжженная равнина. Потому вся колонна испанцев была выведена на равнину, где стали привычно расставлять кругом повозки, возводить простейшие укрепления и готовиться к ночёвке.

На следующее утро Франсиско Кордова, Белалькасар, его друзья и небольшой отряд всадников, среди которых выделялся ростом и могучей статью Руис, выехали на рекогносцировку к берегу озера.

Надо сказать, красота окружающей природы не сумела скрыть главного недостатка окрестностей – сильной жары. Но где-то к обеду подул довольно сильный восточный ветер. Посвежело. Озеро Никарагуа, по берегу которого ехали испанцы, приобрело густой тёмно-синий цвет и на нём весело запрыгали белые барашки начинающегося волнения.

К прибрежной кромке невозможно было подъехать из-за густых мангровых зарослей. Но, когда на озере разыгрался нешуточный шторм, мангры поредели и всадники выехали на песчаную полосу, тянущуюся вдоль довольно большого, неглубоко вдающегося в берег, залива.

Невдалеке просматривался маленький, невысокий островок. В залив впадало несколько речушек с чистейшей водой. Предводитель внимательно осматривал берег. «Эй, что это там?» — вытянул руку и показал на массивный, тёмный предмет на берегу. Подъехали. Ещё издалека почувствовали гнилостный запах, но любопытство пересилило. Над огромным, не менее 3 метров длиною, рыбьим телом, вилось плотное облако мух. Перед ними лежала серая, с белым брюхом, акула.

Массивная , тупоносая акулья голова, чем-то напоминала голову быка. «Вот! – вскричал Франсиско Кордова – Вот Вам первое доказательство моей правоты! Это – Бычья акула, или «акула-бык»! Я видел таких на рыбьем рынке в Санто-Доминго. Это очень опасная, агрессивная акула, как мне говорили индейцы. А где вы слышали, чтобы акула водилась в пресной воде?! О чём это говорит? А о том, что именно где-то здесь есть пролив, соединяющий Северное море с Южным! Иначе, как акула могла оказаться в озере? И именно мы откроем его! И здесь мы построим город, главный порт пролива! Вот он, Божий промысел! И место для города идеальное. Вон, на том островке, построим форт, который будет защищать город со стороны озера. Вон, на тех холмах тоже будут пушки, а потом и укрепления. Кабальерос, поедем к поселенцам, сообщим им радостную весть!».

Франсиско Эрнандесу де Кордова ещё предстояло узнать, что на самом деле пролива, соединяющего Северное море с Южным (Карибское море с Тихим Океаном) в этих местах не существует. И загадка появления акулы-быка в озере, расположенном на высоте 33 метра над уровнем моря, ещё не одно столетие будет будоражить умы учёных. Хотя объяснение феномена оказалось простым.

Озеро Никарагуа имеет тектоническое происхождение. Когда-то взорвался громадный вулкан, разрушив неширокую полосу суши, отделяющей его от Океана. Кратер супервулкана быстро наполнился солёной водой. Шлаки, пепел, камни постепенно заполнили образовавшийся канал и восстановили существовавшую до взрыва перемычку. Тысячелетиями шло вытеснение солёной воды в образовавшемся озере, на пресную, к которой адаптировалась океанская фауна, оказавшаяся в изоляции. Ведь кроме акулы-быка, в озере водится так же и рыба-меч!

А пока Де Кордова был счастлив, будучи уверенным в том, что совершил подвиг, сопоставимый с открытием Южного моря (Тихого Океана) Васко Нуньесом Бальбоа. Уверенность в этом базировалась. также, на сведениях, полученных от индейцев о том, что озеро Никарагуа, которое аборигены называли, также, «морем» («атцакуалко» на языке «нуатль») связано рекой с другим «морем» (для индейцев и другое большое озеро, Манагуа, казалось морем). И это действительно было так – оба эти озера связаны рекой Типитапа, вытекающей из Манагуа. А поскольку испанцы уже знали о том, что озеро Никарагуа связано с Карибским морем пока не полностью исследованной рекой Сан-Хуан, получалось, что проход существует!

Поэтому, пометив место для строительства будущего города, войско конкистадоров, вместе с поселенцами, двинулись вдоль берега на Северо-Запад в поисках реки, которая, по словам аборигенов, связывала озеро Никарагуа с морем. К середине второй недели испанцы действительно вышли к реке, впадающей в озеро Никарагуа. Попробовав воду, они поняли, что вытекает она не из моря, а из пресного водоёма. Разочарованный Франсиско де Кордова, решил продолжать движение вдоль реки.

Типитапа оказалась весьма короткой и экспедиция уже через день вышла на берег очередного большого озера, получившего название Манагуа. Вдалеке просматривался почти идеальный конус вулкана, над которым курился дымок, в это время дня, казавшийся розовым… Он тут же был нанесён на карту под названием «Сан-Кристобаль.

Себастьян вспомнил, что уже видел этот вулкан, но в другом ракурсе, в прошлом году, при переходе от залива Фонсека к заливу Никойя. Где-то там, Северо-Западнее вулкана, у подножия цепи небольших вулканов, находилась хорошо населённая плодородная равнина, очаровавшая его тогда. Здесь они наткнулись на селение индейцев Чоротега, окружённое возделанными полями. .

Невдалеке от селения конкистадорам преградил путь небольшой отряд индейских воинов. Они угрожающе размахивали копьями, палицами и деревянными мечами, показывая всем своим видом, что готовы сражаться с неведомым врагом. Даже выпустили несколько стрел, не долетевших, правда, до испанцев. Белалькасар, командующий авангардом, послал за руководителем. Подъехал Кордова.

Увидев противника, насмешливо посмотрел на Себастьяна: «Капитан, пойдём в обход? А может, повернём обратно? Я вижу, на Вас произвело впечатление это могучее воинство?» Белалькасар покраснел: «Простите, Сеньор, Вы сами говорили, что не хотите попусту раздражать аборигенов, чтобы не потерять возможность пополнять запасы продуктов…» «Если мы будем топтаться перед каждым поселением, мы потеряем много времени. Да и дикари примут нашу нерешительность за признак слабости! Командуйте!»

Себастьян обернулся к своему отряду, состоящему из двух десятков конников, выхватил из ножен шпагу, привстал в стременах: «К бою! Вперёд!» — и первый послал коня в галоп. К его удивлению, воины не бросились врассыпную, увидев несущихся на них, закованных в сталь всадников, составляющих как бы одно целое со страшными животными под собой, а, выпустив навстречу врагу десятки стрел, ощетинились копьями и …. Кинулись вперёд! Этого никто не ожидал. Под одним всадником упала лошадь, взметнув облако пыли и дико заржав, забилась на земле.

Ещё один солдат, вскрикнул, выронил саблю и схватился руками за лицо – из его глазницы торчала стрела… И тут же две волны – пешая и конная – сшиблись в яростном порыве. Над местом боя поднялось такое густое пыльное облако, что через него трудно было что-либо увидеть.

Гортанный боевой клич индейцев, ржание лошадей, лязг обсидиановых наконечников копий о сталь доспехов, глухие удары палиц, крики боли, вопли, стоны, слились в непрерывную какофонию звуков, передать словами которую невозможно. Иногда солнечные лучи выхватывали из плотной пыли сверкающие искры взлетающих и падающих клинков.

Через десять минут всё было кончено. Никакое мужество защитников поселения не могло компенсировать преимущество толедской стали над деревянным мечом и железных доспехов над стёганными хлопковыми… До сотни воинов Чоротега осталось лежать на земле. Досталось и конкистадорам – четверо убитых, трое ещё дышали и, практически все, были ранены. Кроме того, в пыли бились три лошади. От сильнейшего удара палицы Себастьяна плохо слушалась левая рука – спасла сталь доспехов. Остатки индейского отряда скрылись в лесу и в селении.

Франсиско Эрнандес де Кордова собрал офицеров тут же, на поляне. «Кабальерос – обратился он к присутствующим – видит Бог, я не хотел вступать в вооружённое столкновение с проживающим здесь населением. Однако местный касик первым напал на нас – от стрел Чоротега первыми пострадали наши товарищи – мы все были свидетелями того, как наших солдат осыпали стрелами, стрелою в глаз был убит саргенте Кабидис , солдат Сергио Рамирес поражён стрелой в шею и неизвестно выживет ли. Наши солдаты мужественно защищали мирных переселенцев и самих себя в бою с многократно превосходящим численно, противником и, победили. Но дорогой ценой – пали наши товарищи, остальные изранены.

Мы пришли сюда по приказу Его Императорского Величества, Короля Испании Карла Пятого и Святой Католической Церкви, чтобы принести жителям этой дикой страны, погрязшей в язычестве, истинный свет христианской веры и мудрую, богоугодную власть испанского Монарха. Мы должны показать дикарям, что нельзя безнаказанно поднять руку на слугу короля и Святой церкви. Пусть падёт на нечестивцев наказание Божие!».

Конкистадорам не нужно было объяснять, как должно выглядеть Божье наказание – всадники вскочили на коней а пехота чуть ли не бегом кинулась исполнять волю Небес, толпою ворвавшись в беззащитное поселение. У Себастьяна во время речи Кордовы горели уши – уж он-то знал, кто первый начал побоище. В селении завертелась кровавая карусель.

Страшные крики насилуемых женщин, визг детей, предсмертный хрип последних защитников, во главе с касиком, сражающихся на ступенях святилища. Израненного вождя схватили живым и с ним ещё шестерых воинов — всех тут же, перед храмом, сожгли на костре. Из хижин выносили продукты, всё, сколько-нибудь ценное, убивали всех найденных стариков и малышей, и поджигали жилище. Молодых женщин и девушек, а также юношей, которых можно было использовать в качестве слуг и носильщиков, сгоняли на площадь. Через пару часов от цветущего поселения осталось только безлюдное пепелище…

Плодородная долина, по которой продолжали движение испанцы, была густо заселена. Сравнительно недавно, пару десятков лет назад, сюда пришли ацтеки. И попытались сходу овладеть богатыми землями. Но в первом же бою потерпели серьёзное поражение от проживающих здесь, родственных Никарао.

Местные жители, понимая, что воинственные ацтеки не смирятся с поражением, объединились и готовились к новым схваткам. Вдруг появились парламентёры от ацтеков и предложили «разойтись по-хорошему». Они обещали уйти. Но, поскольку в недавней битве потеряли много воинов, нуждались в помощи носильщиков.

Местные вожди, даже не слышавшие о Христе, внутренне перекрестились на-радостях. Так как вовсе не были уверены, что следующий бой сложится для них так же удачно, как первый. Как-никак – ацтеки, серьёзный противник. Поэтому они с радостью согласились помочь неудачливым завоевателям, выделив в помощь им большое число самых крепких мужчин., которые явились в лагерь ацтеков без оружия, согласно договорённости. Были приняты радушно, досыта накормлены, но ночью все были убиты.

Лишившиеся лучших воинов, Никарао были разбиты. Вот что значит, не учить собственную Историю! Ведь они сами, в своё время, использовали именно эту «военную хитрость» для изгнания с этого места живших здесь ранее племён. В хрониках есть сведения о том, что поселившиеся здесь ацтеки, отправляли отсюда ко двору Императора Ацтеков, Монтесумы, золото, красивые перья тропических птиц, опалы и нефрит.

Вообще, эта обширная территория, получившая вскоре название «Провинция Награндо», была заселена густо и безалаберно. Их общины не подчинялись вождям, а управлялись Советом Старейшин, которые избирали вождя только на время войны. Если вождь начинал демонстрировать личные амбиции и переставал подчиняться Совету, его не пытались перевоспитывать, а попросту убивали, избирая нового, более лояльного. То же — в случае болезни или смерти касика. Наконец экспедиция подошла к месту, полюбившемуся Себастьяну ещё в прошлом году. Невдалеке от реки Рио Естеро Реал с его лодочным портом, между цепью небольших вулканов, возглавляемой величественным Момотомбо, озером Манагуа на Востоке и Океаном – на Западе.

Место понравилось всем, особенно Франсиско Кордова. Здесь и был 15 июня 1524 года заложен первый камень Первого Города в Никарагуа, получившего название Леон. Первый камень, согласно традиции, заложил сам Франсиско Эрнандес де Кордова. Честь закладки второго камня досталась Себастьяну Мойяно де Белалькасару. В бригаду каменщиков вошли также все остальные офицеры и даже священнослужители. Затем Падре Барриентес, с большим подъёмом провёл молебен и освятил место постройки. Но, забегая вперёд, следует признать, что то ли камень для первого «заложения» был «не той породы», то ли уважаемый священнослужитель где-то, в чём-то, отступил от канона, проводя молебен, но уже через несколько лет проснулся вулкан Момотомбо и начал доставлять массу неприятностей жителям города, ставшего к этому времени Столицей Никарагуа. По-человечески Вулкан Момотомбо понять можно.

До появления здесь испанцев, индейцы баловали его регулярными жертвоприношениями. Причём, в жертву приносилась каждый раз самая красивая девушка округи. Кто ж откажется от такой жертвы? Заскучавший без привычных подарков вулкан начал демонстрировать жителям города своё неудовольствие. То он грохотал, то сотрясался, а то и вообще взял в привычку извергаться…

Надо сказать, жители города проявляли чудеса кротости и смирения, терпеливо перенося сыпящийся время от времени сверху песок, пепел, а иногда и просто комки грязи. Но в 1609 году то ли Момотомбо решил-таки показать, кто на этой территории хозяин, то ли грехи жителей переполнили чашу терпения небожителей, но на этот раз вулкан не стал мелочиться и буквально взорвался, накрыв город толстенным слоем лавы и вулканического пепла. Леон повторил судьбу города Помпеи. И был перенесён в более безопасное место на 26 миль на Запад, где здравствует и поныне.
Своей властью Кордова назначил Себастьяна де Белалькасара Алкальдом ещё несуществующего города.

Строительство города началось уже на следующий день. Себастьян тут же втянулся в любимое дело – ведь он уже занимался этим в Панаме, в г. Ната. Его самыми деятельными помощниками стали Матисс, Хуан, Руис, а также архитектор Васкес Бальтазар, окончивший Саламанку, и специалист по фортификационному делу, Марко де Ибаньес. Франсиско Кордова, увидев, что передал дело в надёжные руки, взяв с собой половину солдат, нескольких сержантов и офицеров, а также значительную часть переселенцев, пожелавших вернуться на то место на берегу озера Никарагуа, которое так понравилось всем, выступил в поход.

Там Кордова решил заложить ещё один город и туда должен был прибыть из Панамы ещё один отряд солдат и переселенцев, что было оговорено с Педрариасом Давилой.

Для поселенцев и солдат начались трудовые будни. Для чего всем пришлось переквалифицироваться в строителей. Были заложены Кафедральный Собор, Монастырь «Ла – Мерсед», Алкальдия (Муниципалитет), Губернаторский Дворец, Монастырь Сан-Франсиско, Площадь Сан-Франсиско, площадь «Пласа Дель Армас». Вокруг этой площади началось строительство домов местной военной и гражданской знати.

На самых тяжёлых работах использовались индейцы. Строительство города, по планам Сеньора Васкеса Бальтазара, шло ударными темпами. И уже через год были построены дома в Центре города, частично городская стена и десятки более мелких жилых строений. Очень скоро начала сказываться нехватка рабочих рук, отсутствие женщин, необходимость поисков продовольствия.

Себастьян пришёл к выводу, что без насилия по отношению к индейцам, все эти проблемы решить нельзя. Но здравый смысл подсказывал, что если развязать руки конкистадорской вольнице, уже через пару месяцев окрестные селения опустеют. И им придётся иметь дело с теми же проблемами, но в кратном размере. Поэтому, раз в месяц или два приходилось посылать военные экспедиции на Восток, за озеро Манагуа, где в гористой местности проживали индейцы племён Рама, Ульва, Матагальпа, Мискито, вытесненные Чоротега и Никарао из этих благодатных краёв. Сведения о том, что там творили испанцы можно узнать из документальных свидетельств хронистов — современников этих событий – Бартоломе Лас Касаса, Сьеса де Леон, Фернандеса де Овьедо, Кабеса де Вака, Лисарраги, и многих других.

Но эти экспедиции пока что худо-бедно решали вышеуказанные проблемы, восполняя потери рабочих рук на строительстве города, на полях латифундий богатеющих землевладельцев, где индейцы умирали десятками и сотнями от голода, непосильного труда, болезней, завезённых из Европы, от которых у аборигенов не было иммунитета и от прямых убийств. Но город рос и хорошел в полном соответствии с планом Главного Архитектора, сеньора Васкеса Бальтазара.

В это время Франсиско Эрнандо де Кордова со своими людьми прибыл на то памятное место на берегу озера Никарагуа, где в своё время обнаружил останки акулы-быка, что укрепило его в уверенности в существовании водного пути из Карибского моря в Тихий Океан. Имея уже опыт закладки первого камня нового города, он и на этот раз сделал это добротно и качественно.

Город получил имя Гранада, в честь взятия в 1492 году этой последней мусульманской твердыни на Пиринейском полуострове. Вскоре из Панамы прибыло воинское пополнение с обозом строительных материалов, оружия, специалистами и переселенцами. Командовал отрядом молодой тененте, Эрнандо де Сото. Де Сото происходил из провинции Эстремадура, из небогатой, но достаточно известной дворянской семьи.

Один из родственников Эрнандо, Педро Руис де Сото, во время Реконкисты со своим небольшим отрядом овладел крепостью Севилья, за что и был пожалован дворянством. Будучи младшим из братьев, Эрнандо де Сото, по закону майората, не мог претендовать на наследство, поэтому ещё в 14- летнем возрасте решил поехать за Океан, чтобы добиться богатства и славы.

В 1514 году, шестнадцатилетним юношей он сумел попасть в Панаму с экспедицией Педрариаса Давилы. При завоевании Панамы показал себя храбрым воином, прекрасным наездником, хорошо владеющим холодным оружием, отмеченным и военным талантом. Возможно, эти качества достались ему от земли и воздуха Эстремадуры – провинции, лежащей на границе с мусульманским Гранадским Эмиратом и потому веками терзаемой лихими набегами арабской конницы. В военном противостоянии с жестоким врагом, с детских лет в жителях Эстремадуры воспитывался воинский дух. Именно из этой земли вышли многие полководцы и Великие конкистадоры. Достаточно сказать, что Эрнан Кортес, Франсиско Писарро, Васко Нуньес Бальбоа – были земляками Де Сото.

Губернатор приблизил его к себе и даже, впоследствии, отдал за него свою дочь. Франсиско Эрнандес Кордова назначил Де Сото временным комендантом Гранады, а сам, с небольшим отрядом отправился на поиски прохода между морями. Реквизировав у индейцев несколько больших каноэ, он, с массой приключений, спустился по реке Сан-Хуан до самого Карибского моря, в места, где побывал в своём четвёртом путешествии сам Колумб, открыв дельту реки Сан-Хуан. Местные индейцы отнеслись к испанцам весьма враждебно.

Часто обстреливали из своих больших луков проходящие мимо каноэ. Кордова распорядился выставить на бортах щиты – сплетённые из тростника маты. Испанцы не должны были выглядывать поверх щитов. А поскольку грести нужно было стоя, эту работу выполняли захваченные в селениях рабы-индейцы., которые довольно часто становились жертвами земляков. Но и испанцы понесли потери – четыре солдата были ранены, один – убит и пятеро умерли от неизвестной кишечной болезни. Это путешествие с возвращением заняло несколько месяцев.

Пройдя по озеру до Гранады, по пути высадившись на нескольких островах, в том числе Ометепе и Солентинаме, рядом с которым попали в сильнейший шторм, которые, как оказалось, нередки в этих местах. Потеряли нём одно каноэ, и одного, выпавшего за борт, солдата, который, не умея плавать, тут же захлебнулся и камнем ушёл на дно. Прошли вдоль всего Западного берега , но так и не обнаружили пролива. С мечтой пришлось расстаться…

Тем не менее, этот водный путь, от Карибского моря до города Гранады на Западном побережье озера Никарагуа, вскоре стал использоваться для переброски грузов с Тихого Океана в Карибское море, ввиду того, что сухопутный отрезок пути по перешейку между озером и Океаном составлял всего около 20 миль. И Гранада, в соответствии с пророчеством Франсиско Кордовы, действительно стала Главным портом между двумя Океанами. Пока шло строительство Гранады, Франсиско Эрнандес де Кордова, взяв с собой Де Сото (назначив комендантом одного из своих офицеров) и два десятка конников, вернулся в Леон, получивший титул Столицы Губернаторства Никарагуа. Он подивился тому, как много сумел сделать за прошедшие полтора, с небольшим, года, Себастьян Мойяно де Белалькасар.

Город всё больше напоминал столичный центр страны. Заканчивалось строительство Кафедрального Собора, приняли уютный вид две центральные площади, от которых отходили прямые, как стрела, улицы, застроенные симпатичными домами, из окон которых открывался великолепный вид на величественный вулкан Момотомбо, с розовым в лучах утреннего и вечернего солнца дымком, в безветренную погоду поднимающимся вертикальным столбиком из кратера. Кордова заселился в правое крыло только что достроенного двухэтажного губернаторского дворца (в правом крыле пока что квартировал Алкальд города, Белалькасар).

Де Сото расположился в одной из квартир во флигеле, предназначенном для офицеров Гвардии. Дворец был создан по проекту Главного Ахитектора, Васкеса Бальтазара, в традиционной для южно-испанской архитектуры, манере, с элементами арабского дизайна — резными арками, витыми колоннами и башенками. В большом дворе, больше похожем на военный плац, были построены два длинных одноэтажных флигеля, с квартирами для господ офицеров, периметр двора замыкала двухэтажная казарма для солдат гарнизона, к которой пристроили конюшни.

Однажды, вернувшись из поездки в одно из ближайших индейских пуэбло, где договорился с касиком о поставках продовольствия, и даже не поменяв пропылённую одежду, Себастьян вышел на плац, заметив большую толпу офицеров и солдат, окружавших площадку, на которой сражались учебными шпагами Де Сото и один из недавно прибывших лейтенантов.

Белалькасар залюбовался отточенными движениями юного тененте, его защитой, молниеносными выпадами, выдававшими незаурядного фехтовальщика. Он просто издевался над неуклюжим противником, делая его посмешищем в глазах военных. Это не понравилось Себастьяну – в своих поединках он всегда старался не унижать соперника, щадить самолюбие оппонента.

Прошедший школу Великого маэстро, Эрнандеса де Сьерра, он привычно анализировал манеру боя Де Сото, подмечал его сильные стороны и ошибки, на которых он бы мог сыграть, окажись на месте противника. Белалькасар сразу понял, что маэстро, обучавший Де Сото, отдавал предпочтение итальянской фехтовальной школе, противостоянию которой так много внимания уделял на занятиях его Учитель.

Себастьян подумал, что у него есть большой козырь против Эрнандо Де Сото – нестандартное передвижение, делающее его неудобным противником «школьных» фехтовальщиков. Кроме того, по манере держать рукоять шпаги, видно было, что Де Сото не имел на вооружении «коронного» приёма Белалькасара – кистевого удара «мандобле», выбивающего шпагу из руки соперника.

Поединок закончился тем, что соперник Де Сото признал себя побеждённым. По-видимому, юному тененте хотелось ещё покрасоваться перед зрителями, лёгкая победа только раззадорила его и он обратился к окружающим площадку военным с предложением поединка. Эрнандо шёл по кругу, выжидательно вглядываясь в лица, но никто не изъявлял желания быть униженным этим наглым мальчишкой. Вдруг он остановился перед стоящим в первом ряду Хуаном. Де Сото не мог не знать, что Хуан назначен Белалькасаром начальником Гвардии.

Себастьян сразу понял, что это не случайно. По-видимому, любимчик Педрариаса Давилы, уже прикинул, что его назначение на эту должность, было бы неплохим началом службы.

Понимая, что шансов против такого классного фехтовальщика у его друга нет, Белалькасар догадался, как в этом бою Де Сото будет издеваться над Хуаном, унизив его по полной программе, для того, чтобы лишить авторитета между солдат, что будет первым шагом к вожделенной должности. А де Сото, увидев, что, спустившись по ступенькам крыльца, к толпе направляется Франсиско Кордова, обратился к Хуану: «Уважаемый Сеньор! У меня к Вам просьба… Не откажете ли в помощи молодому офицеру усовершенствовать свои боевые навыки? Ведь Ваша помощь, Ваш бесценный боевой опыт могут спасти ему жизнь в предстоящих боях! Не откажите, прошу Вас!».

Хуан оказался в безвыходной ситуации – он не мог отказаться – его бы все признали трусом, а для Хуана, солдата до мозга костей, лучше было умереть… В то же время, он понимал, что выиграть поединок он не может. Покраснев, он молча стал расстёгивать стесняющий движения хубон. Тут раздался голос: «Сеньор тененте, простите, Вы не могли бы оказать мне честь уделив немного времени для занятия со мной? Я восхищён Вашей блестящей техникой и, думаю, несколько минут Ваших занятий со мной дали бы мне бесценную возможность исправить хоть часть многочисленных ошибок, которых я стыжусь.

Уважаемые Кабальерос – обратился к зрителям Себастьян – Я понимаю, что Вы уже предвкушаете интереснейший поединок между выдающимися бойцами. Но я хочу просить Вас немного потерпеть, так как мне подвернулась редкая удача скрестить шпаги с выдающимся мастером фехтования, чтобы вспоминать об этом всю оставшуюся жизнь!» Одобрительный гул толпы дал понять, что Кабальерос согласны потерпеть. Теперь в ловушке оказался Де Сото. Впрочем, он был уверен в себе.

Бойцы отсалютовали друг другу шпагами и встали в стойку. Зрители сразу заметили, что Капитан Белалькасар как-то странно пружинит на носках, ожидая атаки противника. Де Сото, увидев необычную и, как ему показалось, «корявую», стойку оппонента, слегка усмехнулся – было ясно, что Капитан не имеет школы. А значит, особых проблем ему создать не может.

Эрнандо атаковал быстро, мощно, как всегда, когда хотел подавить, смять соперника вначале боя. Сделав пару обманных движений и, отбросив кончиком шпаги острие, направленное ему прямо в глаза, Де Сото завершил комбинацию длинным, «от плеча», ударом «арребатар», направленным прямо в грудь. Но, по непонятным причинам, острие его шпаги не встретило препятствия – тела оппонента, который оказался слева от Де Сото, даже не пытаясь пустить в ход своё оружие., несмотря на то, что «тененте» потерял равновесие. Среди зрителей прошёл звук, похожий на сдерживаемый смешок.

Себастьян приплясывал на носках, держа шпагу острием вниз, что вообще не вписывалось в каноны фехтовальной науки. Покраснев от досады, Де Сото атаковал противника ещё активней – но Белалькасар был неуязвим, по-прежнему даже не пытаясь атаковать сам.

Вдруг, во время очередной яростной атаки, Эрнандо почувствовал, что его клинок на долю секунды как бы попал в «капкан» — это был один из сложнейших приёмов, высшая школа фехтования – «атахо», возможный только в случае, если фехтовальщик имеет «чувство клинка», что даётся далеко не всем. Это когда боец получает полный контроль над оружием оппонента, используя «слабую часть» клинка противника и «сильную часть» своей шпаги. Де Сото только успел подумать об этом, как шпага, как бы сама собой, вырвалась из его руки и, сверкнув на солнце, упала метрах в двух от хозяина – коронный приём Белалькасара.

Публика буквально «взорвалась» аплодисментами и криками «браво!» — ведь все зрители были солдатами и умели ценить настоящее мастерство. Забыв обо всём, Де Сото торопливо схватил клинок и бросился в бешенную атаку с одним желанием – убить этого человека, так унизившего его.

И … снова стоял в центре площадки безоружным … Он уже ничего не соображал и, потеряв шпагу в третий раз, совершенно не владея собой, не стал наклоняться за ней, а кинулся на Себастьяна с кулаками и … оказался на земле, сваленный быстрым и точным ударом правой в подбородок.

Над площадкой повисла такая плотная тишина, что, казалось, её можно пощупать руками. Себастьян сделал два шага к поверженному сопернику , помог сесть и сел рядом прямо на землю, приобняв за плечи. Де Сото сидел, обхватив голову руками, слегка раскачиваясь и по-детски всхлипывая. Себастьян наклонился к его уху: «Никогда не унижай других. Непобедимых не бывает» — шепнул он, резким движением встал и помог встать Де Сото. Он считал себя вправе советовать. Ведь он был на три года старше!

В то время, пока Франсиско Эрнандес де Кордова осваивал Территорию Никарагуа, воевал с непокорными племенами Центральной и Восточной частей страны, основывал новые города, собирал дань с касиков, делил земли между конкистадорами и поселенцами, в недалёкой Мексике, приведённой в покорность Испанской Короне отчаянным и удачливым Эрнандо Кортесом, ещё продолжались индейские восстания, которые подавлялись с ужасающей жестокостью.

В Испанию уходили корабли, гружённые золотом, серебром, пряностями, дорогими породами дерева, экзотическими плодами мексиканской земли, но испанцам всё было мало. Кортес, получивший титул вице-Короля, рассылал во всех направлениях экспедиции для захвата и заселения новых земель. Ему стало известно, что в граничащих с Мексикой на Юге территориях Гондурас и Игуэрас много золота и серебра.

 

 

Это был непорядок. Ведь любому здравомыслящему человеку было совершенно ясно, что дикарям все эти сокровища не нужны. Да и их самих пора было приучать к труду на плантациях, чтобы приносили хоть какую-нибудь пользу – рабочих рук там не хватало.

Для экспедиции было подготовлено 6 кораблей, 370 участников, около сотни арбалетчиков и аркебузников., 22 всадника. В состав отряда были включены 5 преданных Кортесу конкистадоров, участников его первых походов. Экспедицию возглавлял Кристобаль Олид, его помощником был назначен храбрый и опытный Альварадо. Кортес полностью доверял Олиду, так как тот был обязан вице-Королю всем своим достоянием, да и владения Кристобаля Олида, где жила его семья. располагались рядом с вице-Королевской резиденцией, Мешико.

Однако, в составе войска было много недовольных Кортесом ветеранов, считающих себя обделёнными при разделе добычи и рабов-индейцев. Олид со своим воинством должен был отправиться в Вера-Крус, порт на берегу Карибского моря, погрузиться на корабли и идти на Кубу, в Гавану. Там взять на борт уже заготовленную еду и лошадей и, никуда не заходя, двигаться прямо на Гондурас. Ему было запрещено возбуждать индейцев.

Необходимо было, придерживаясь с ними миролюбивой политики, найти на побережье хорошее место с удобной гаванью для постройки города-порта. Кроме того, нужно было навести справки о западном побережье, о хороших бухтах, заливах и т.д. И, конечно, поискать проход между Карибским морем и Океаном.

На Кубе к Олиду присоединилось ещё пять видных солдат, изгнанных за ссору с Интендантом. Они стали уговаривать Олида, после завоевания Гондураса, «отложиться» от Кортеса. Их поддержал Губернатор Кубы, Диего Веласкес де Куэльяр, злейший враг Кортеса. Он предложил Олиду совместное управление Гондурасом и тот согласился. Узнав о мятеже, Кортес направил в Никарагуа доверенное лицо с небольшим отрядом всадников и письмом на имя Франсиско Эрнандеса де Кордова, с которым был хорошо знаком, с просьбой помочь в подавлении мятежа.

Кордова двинулся в Гондурас с небольшим конным отрядом… Но встретил в несколько раз более многочисленное войско Гонсалеса де Авилы, который пришёл сюда с Юкатана ещё в 1523 году и считал эти земли своими, намереваясь основать своё государство.

Трезво оценив свои возможности, Франсиско Эрнандес де Кордова мирно покинул чужую территорию. Гонсалес де Авила двинулся навстречу новому сопернику – Кристобалю Олиду, но попал в засаду и был взят в плен. Олид, понимая, что его планы выхода из-под власти Кортеса уже известны, решил действовать на свой страх и риск. Кортес отправил на подавление мятежа пять кораблей под командованием своего кузена, Франсиско де Лас Касаса, который сразу после высадки на побережье Гондураса, попал в плен Олиду и составил компанию Гонсалесу де Авила в подвале, где тот содержался. Оба пленника решили не дожидаться, пока Олид займётся их персонами и объединились против общего врага.

Каким-то образом им удалось освободиться, привлечь на свою сторону группу офицеров и солдат Олида и, в свою очередь, пленить Кристобаля Олида. Но, в отличие от своего соперника, не стали тянуть время с решением вопроса о наказании пленника — и он тут же предстал перед судом.

В то время судьи не баловали подсудимых выбором наказания за подобные преступления. Да и ситуация не позволяла распоряжаться временем по своему усмотрению – сам Кортес был на пути в Гондурас. Неизвестно, как решилось бы это дело для Де Авилы и Де Лас Касаса, вздумай вице-Король лично допросить Олида. Поэтому, ещё до прибытия Кортеса, мятежнику отрубили голову на главной площади индейского города Нако.

Франсиско Де Кордова возвратился из этого похода в Леон, попутно завоевав Северную провинцию Никарагуа, назвав её Сеговией. Но прибытие Кордовы в Леон нельзя было назвать радостным. Ему тут же было доложено, что сюда, в Столицу Никарагуа ускоренным маршем движется войско Педрариаса Давилы. Это известие сильно испортило настроение Аделантадо – хотя он и не знал за собой никакой вины, в его памяти ещё свежо было воспоминание о том, как тот же Давила, просто и беспроблемно распорядился головой Васко Нуньеса де Бальбоа.

Предчувствие не обмануло Конкистадора – несмотря на то, что Кордова организовал Губернатору роскошную встречу, тот разговаривал с ним с ним сухо, жёстко, немногословно. Вечером Де Кордова был вызван в покои, предоставленные Сеньору Педрариасу Давила на втором этаже Губернаторского Дворца. Разговор вёлся наедине.

Они сидели за столом друг напротив друга и долго молчали. «Сеньор Кордова, Капитан, я получил известие, отсюда, из Леона, о том, что Вы приняли решение отложиться от Колонии, возглавляемой мною волею Божьей и Короля Испании, и стать независимым правителем провинции Никарагуа. Для этого Вы вели секретные переговоры с Эрнаном Кортесом и он обещал Вам своё содействие. Я доверял Вам и не ожидал от Вас такого предательства. Можете ли Вы представить мне веские доказательства, снимающие с Вас это обвинение?» Де Кордова был потрясён и не мог собраться с мыслями. Он страшно побледнел, его лицо стало похоже на лицо мертвеца. При этом глаза возбуждённо блестели, выделяясь на меловой бледности чёрным антрацитом.

Он не мог ничего возразить, столь чудовищно было обвинение. Наконец, с трудом ворочая непослушным языком, выдавил из себя: «Сеньор, пожалуйста, скажите мне – кто?! Умоляю вас – КТО?! Я призову этого лжеца к ответу! Я вызову его на дуэль и пусть нас рассудит Бог!» — Де Кордоба задохнулся от ярости.

«Капитан, Ваша реакция настораживает меня. Чего же так нервничать, если Вы ни в чём не виноваты?! Ступайте, соберитесь с мыслями и подумайте. Может быть найдёте более веские аргументы».

Педрариас Давила встал, показывая, что аудиенция окончена. Франсиско буквально трясло, когда он подошёл к двери. Повернулся, хотел что-то сказать, но не смог.

Тяжёлая дверь закрылась за ним. Два офицера, стоящие по бокам, сделали одновременный шаг к нему. Тот, что был справа, протянул руку, раскрытой ладонью вверх: «Вашу шпагу, Капитан!» Потрясённый и раздавленный Де Кордова безвольными руками отстегнул портупею и отдал шпагу. Он смотрел под ноги и был так углублён в себя, что при выходе из Дворца, даже не заметил идущих навстречу Белалькасара, Матисса и Хуана, остановившихся, чтобы приветствовать его. По внешнему виду Франсиско и сопровождающим двум офицерам, в полной боевой экипировке, им всё стало ясно.

На следующий день все три офицера были вызваны в Трибунал, который, пока что, из-за неоконченного ещё строительства Здания Верховного Суда занимал ряд помещений в Губернаторском Дворце. По характеру задаваемых вопросов им стал ясен характер предъявляемых Франсиско Эрнандесу Кордове, обвинений.

К счастью, их никак нельзя было обвинить в соучастии в предательстве, поскольку в его последних экспедициях, в том числе и в Гондурас, на помощь Эрнандо Кортесу, ни один из них не принимал участия, после приезда Де Кордовы в Леон, в силу крайней занятости, никто из них не встречался с со своим начальством ни наедине, ни-на людях.

Опасаясь вызвать недовольство в рядах офицеров и местных латифундистов, симпатизирующих Франсиско Кордове, Педрариас Давила дал указание Коррехидору (главе суда) , сократить время расследования и вынесения приговора до минимума. Что и было сделано целиком зависящим от Давилы, судом. Приговор был объявлен, времени на его обжалование дано не было и Франсиско Эрнандес де Кордова, Идальго, носящий почётнейший титул Аделантадо , Завоеватель Панамы и Никарагуа, был казнён – его отрубленная голова пять дней провисела на столбе на «Пласа де Армас», пугая горожан. По слухам, его череп был использован (после некоторых переделок, естественно,) в качестве фонаря.

После расправы с конкурентом, Сеньор Педрариас Давила особым указом закрепил за собой титул Губернатора.
В это время Педрариас Давила управлял огромной территорией, включающей в себя кроме Кастилья дель Оро (Панаму), часть северной Колумбии, Коста-Рику и только что завоёванную страну – Никарагуа. Это был весьма пожилой человек (умер в 1531 году в основанном Франсиско Эрнандесом де Кордова, городе Леон (Никарагуа), не дожив только 9 лет до своего столетия!) Как писали его современники, более жадного, подозрительного и безжалостного человека не видела Латинская Америка.

Сами конкистадоры, люди, далеко не ангелы (очень мягко говоря), дали ему прозвище «Гнев Божий» и именно с этим именем он сошёл в могилу. Его долголетие, в том числе на должности Губернатора, кажется необъяснимым. Ведь после неправедного суда и убийства в 1519 году Первооткрывателя Тихого Океана, Васко Нуньеса де Бальбоа, которому симпатизировал Сам Император, в Кастилья Дель Оро (как называлась тогда Панама), из Испании прибыла эскадра кораблей, которой командовал Сеньор Лопес де Соса, имеющий мандат от Самого Короля Испании, Карла Пятого, на замену Давилы в должности Губернатора.

Педрариаса Давилу ожидали в Метрополии не только радостные объятия родственников, но и, с неменьшим нетерпением — Трибунал, в котором он должен был отвечать на множество вопросов, положительный ответ на любой из которых мог окончиться, как минимум, утерей столь важной детали человеческого организма, как голова. А ведь люди знают, что для многих, потеря этого важного органа, считается серьёзной травмой, подчас несовместимой с жизнью. После пышной встречи, организованной Педрариасом Давилой Маркизу де Соса, уже на следующий день новый, ещё не вступивший в должность, Губернатор, внезапно скончался прямо на своём корабле от неизвестной болезни.

Безутешный Педрариас Давила, организовал похороны, ещё более пышные, чем встреча, с момента окончания которой ещё не успели помыть посуду. Первым же кораблём Педрариас Давила отправил в Испанию свою жену, представившей Императору некий документ, который, будучи подписан монархом, давал право на продолжение исполнения обязанностей Губернатора на неограниченный срок. Карла Пятого можно понять – в это время Королю пришлось воевать во Фландрии, Италии, отмахиваться от соседней Франции и не спускать глаз с Англии. Возможно, он, стараясь поскорее избавиться от настырной посетительницы, «подмахнул» документ, не читая.

Однако, по-видимому, поток жалоб и иной негативной информации из Латинской Америки о методах управления колониями престарелого Губернатора, не только не иссяк, но ширился и углублялся, и дошёл до такого уровня, что не реагировать на него стало невозможно.

Король отстранил Сеньора Педрариаса Давилу от должности Губернатора. Это случилось в 1526 году и совпало с очередной расправой над Франсиско Кордовой. Но, очевидно, Организация «За Права Человека» в Испании, специализирующаяся, как и в нынешние времена, на защите прав обиженных Законом богатых людей, имела большие возможности и уже через полтора года Педрариас Давила был восстановлен в своих законных губернаторских правах. Правда, теперь уже только в одной колонии – Никарагуа. Что повергло в уныние Себастьяна Мойяно де Белалькасара, его друзей и множество других офицеров и видных людей Никарагуа. Со столь непредсказуемым и скорым на расправу Губернатором, жизнь была похожа на рулетку и у всех «заметных» людей вошло в привычку, просыпаясь утром, ощупывать себя и, особенно, голову, чтобы убедиться в её наличии.

Себастьян, Матисс и Хуан старались не попадаться на глаза грозному владыке, чтобы не навлечь на себя «Гнев Божий». Но, в силу обязанностей, накладываемых на них должностью, ими занимаемой, это становилось всё трудней и трудней. Поймав на себе пристальный губернаторский взгляд, каждый из них чувствовал некоторую слабость в коленях, холодело под сердцем, которое начинало то бешено стучать в груди, то, наоборот, почти переставало работать…

Для них, мужчин и воинов, это было унизительно, но ничего поделать с собой не могли. Они с тоской вспоминали боевые походы, в которых их жизнь принадлежала им и зависела от них самих, а не от какого-то злобного и кровожадного старика. Совершенно неожиданно на помощь им пришёл случай. Для встречи с Педрариасом Давилой прибыл всадник из Панамы от Капитана Франсиско Писарро, который готовился к походу в Страну Биру. Он нуждался в сильных и авторитетных командирах. Поэтому он попросил своего посланника встретиться с Себастьяном Мойяно де Белалькасаром и Эрнандо де Сото и предложить им принять участие в экспедиции. Сначала лейтенант, прибывший от Писарро, встретился с Белалькасаром, который пригласил на встречу Матисса и Хуана.

Друзья встретили предложение с восторгом. Понимая, что без разговора с Педрариасом Давилой решить вопрос невозможно, Себастьян, тем не менее, никак не мог решиться на встречу. Самовольный отъезд вызовет обвинение в дезертирстве – а руки у Губернатора длинные… И, когда всё-таки решился обратиться к Губернатору, неожиданно встретил сочувствие и согласие. Правда это разрешение было дано только в обмен на обещание Себастьяна закончить строительство Церкви Ла Мерсед и ещё двух менее значимых и близких к завершению, объектов.

Себастьян не знал, что над ним нависла серьёзная опасность и его просьба оказалась очень во-время. Дело в том, что Педрариас Давила затеял «очистку» своей «вотчины» от людей, бывших близкими с Франсиско Кордова. Кроме того, он хотел освободить должность Алкальда для того, чтобы поставить на это место своего любимца, верного ему Эрнандо де Сото, которого людская молва обвиняла в том самом, трагическом для Кордовы, «сигнале из Никарагуа», который стоил головы Аделантадо.

В Белалькасаре он уже видел соперника и только искал возможность от него избавиться. Метод же избавления от неугодных у Давилы был один, очень эфективный и многократно им опробованный. Так что он был только рад просьбе Себастьяна, которая избавляла его от необходимости искать более или менее достойный повод. На-радостях он не возражал против участия в походе и двух офицеров, друзей Белалькасара. К тому же, Себастьян был опасен ему в роли конкурента только здесь, под боком. А там, в походе, он будет ему только полезен! Ведь он был настоящим воином. А Педрариас Давила был пайщиком этого предприятия и был кровно заинтересован в его успехе. Итак, друзья стали готовиться к новым приключениям.

 

 

 

 

 

 

Конец второй части второй книги

 

СУДЬБА КОНКИСТАДОРА — книга 2

часть третья

 

Надо сказать, что письмо, полученное Себастьяном от Капитана Франсиско Писарро из Панамы, было для него, в некотором роде, неожиданностью и, конечно, польстило ему. Ещё в бытность свою в Эспаньоле, они не раз встречались в компаниях или во Дворце. Но ни тот, ни другой, не делали попыток к сближению. Белалькасар был ещё мальчишкой, хотя был уже известен среди офицеров, благодаря прекрасному владению всеми видами оружия, а также подвигу, совершённому в Океане на пути из Европы в Санто-Доминго, когда он одним удачным выстрелом из кулеврины взорвал пиратское судно.

Писарро был участником Войны в Италии 1495-96 , завоевания Эспаньолы и Панамы. Потом пару раз встречались в Панаме… Знакомство было «шапочным». Себастьян не особенно стремился подружиться, так как, несмотря на то, что слышал рассказы офицеров о Писарро, как о мужественном человеке и хорошем командире. Как говорил о нём Сеньор Диего де Колумб: «Писарро – человек, знающий о страхе только понаслышке».

На Белалькасара подействовала история, рассказанная Франсиско Кордова о том, что Писарро предал своего друга Васко Нуньеса де Бальбоа, поддержав Педрариаса Давилу в их противостоянии и, более того, лично арестовав и доставив Аделантадо в суд. А в той ситуации это было одно и то же, что отвести его прямо в руки палача. Но, по-видимому, Франсиско Писарро интересовался успехами Себастьяна и высоко оценивал молодого Капитана, раз лично пригласил его к участию в экспедиции в загадочную страну Биру.

Франсиско Писарро-и-Гонсалес родился в городе Трухильо в Эстремадуре 16 марта 1478 года (хотя эта дата, возможно, не совсем точна) в семье идальго Гонсало Писарро Родригес де Агилляра, имеющего прозвища: «Косой», «Длинный» и, наконец, «Римлянин». Последнее прозвище было дано за участие в качестве наёмника в раздираемой гражданскими войнами Италии, где он командовал «терцией» (ротой). Франсиско был незаконнорожденным сыном (впрочем, их было у любвеобильного «Римлянина» множество, и, похоже, он сам не знал точного их количества). Любимчиком своего папаши он не был. Писать не умел, что говорит о том, что никто им не занимался.

Пас свиней на семейной ферме, играл с крестьянскими детьми и был у них в авторитете, так как дрался бесстрашно и отчаянно всем, что попадалось под руку. Умер Гонсало Писарро Родригес де Агилляр в 1522 году во время войны с Наваррой. В завещании, составленном в Памплоне 14 сентября 1522 года, Гонсало Писарро признал всех своих детей – законных и внебрачных, — всех, кроме одного – Франсиско Писарро…

В 1495 году, семнадцатилетним юношей, Франсиско вступает добровольцем в армию Гран Капитана Гонсало Фернандеса де Кордоба- и- Агилляра и участвует в Первой Итальянской Войне. По её окончанию, возвращается в Эстремадуру и тут же записывается в свиту своего земляка, рыцаря Ордена Алькантара, Сеньора Николаса де Овандо, направленного Их Королевскими Величествами в Индии в качестве Губернатора Эспаньолы. На Эспаньоле он участвовал во многих экспедициях против индейцев и многое перенял у своего патрона, Де Овандо, в частности, запредельную жестокость и безжалостность.

В 1502 году, после открытия Колумбом Центральной Америки, на уже почти покорённой Эспаньоле, стало известно о несметных богатствах новооткрытых земель. Писарро примкнул к отряду Алонсо де Охеда. Конкистадоры заложили поселение на берегу залива Ураба, назвав его Санта-Крус. Жизнь здесь, на берегу была нелёгкой. Испанцы терпели голод, постоянно отбивались от нападений воинственных индейцев.

Каждый переносит трудности по-своему. Охеда испытывал, по-видимому, облегчение, создавая ещё большие трудности своим подчинённым. Особенное возмущение вызвал случай, когда за незначительную провинность он выгнал двух солдат безоружными и до половины раздетыми, вечером за ограду поселения.

Очевидно, он был уверен, что тех так закусают насекомые-кровососы, которых здесь было несметное количество, что они зарекутся до конца своих дней нарушать дисциплину. Но их нашли только утром, утыканных стрелами так, что напоминали тела дикобразов.

Конкистадоры восстали против своего командира. Его доставили в цепях первым же кораблём на Эспаньолу, где он был лишён всех чинов и с позором отправлен в Испанию. Но неугомонный конкистадор решил попытать счастья ещё раз и в 1509 году. С помощью Хуана де Ла Коса был приобретён новый корабль, который с 70 солдатами, не считая экипажа, вновь прибыл в залив Ураба, где была заложена первая крепость на Американском континенте взамен разрушенного Санта-Круса. Она получила название Сан-Себастьян.

Нужно было расплачиваться за корабль. Деньги можно было найти либо отобрав золото у индейцев, либо изловив и продав в рабство достаточное количество аборигенов. Поскольку с золотом были некоторые проблемы (у местных дикарей золота было немного, да и то – низкого качества), был принят второй вариант. Оставив за себя Франсиско Писсаро, Охеда повёл своё воинство в джунгли близ города Картахена де Индиас.

Напав на небольшое селение, они захватили нескольких женщин и детей – мужчин, кроме стариков, не было – они отправились на охоту. По привычке убив ненужных стариков и малышей, они подверглись обстрелу отравленными стрелами. Был ранен и скончался Хуан де Ла Коса. За это Охеда сжёг всё население небольшой деревушки, попавшейся на пути. В результате этого похода в живых остались только Охеда и ещё один солдат – весь отряд был уничтожен яростной атакой индейцев. По прибытию в Сан-Себастьян он узнал, что уже несколько солдат скончались от недоедания.

Первым же кораблём Охеда направился на Эспаньолу за провизией. Попал в шторм. В крушении погибли все. Единственный спасшийся –Охеда. Еле добрался до Санто-Доминго, где и умер.

В 1522 году Педрариас Давила предоставил один корабль из построенных Васко Нуньесом Бальбоа одному из своих капитанов, Паскуалю Андагойя для разведки побережья на Юг – в направлении, которым хотел идти Бальбоа. Андагойя прошёл от Панамского Залива до дельты реки Сан Хуан (около 200 миль). Берег был гористый, а южнее – болота и мангры, с редким и нищим населением, пробавляющимся, почти исключительно, морепродуктами. Ну, возможно – иноплеменниками.

 

 

С точки зрения испанцев – район абсолютно бесперспективный по части поисков драгоценных металлов. И – ни намёка на богатую страну Биру. Правда, один из захваченных рыбаков, жестами и мимикой объяснил, что несколько раз сюда приходили воины, говорящие на непонятном языке, которые охотились на местных жителей, захватывали их в плен и уводили куда-то на Юг.

Когда индейцу показали золотую монету, он сказал, что на многих воинах были украшения из этого металла. Моряки добрались до какого-то большого залива (скорее всего – залив Буэнавентура). Здесь они ещё раз опросили местных индейцев и получили от них некоторые сведения о большой, густо заселённой стране, где много очень высоких гор, большие города и которой правит могущественный касик.

Здесь Андагойя тяжело заболел и принял решение возвратиться в Панаму. По возвращении он повстречался с Франсиско Писарро, который, перейдя от Васко Нуньеса Бальбоа на службу к Педрариасу Давиле, промышлял, с небольшим отрядом, набегами на индейские поселения с целью захвата рабов. Но был очень недоволен дележом добычи. Кроме того, его не устраивало то, что от своего нового патрона получил только небольшое поместье в достаточно нездоровой местности поблизости от города Панама.

Рассказ Андагойи о Стране Биру, основанный на сведениях, полученных от индейцев, очень его заинтересовал. От этого рассказа весьма «возбудился» и его друг, Диего Альмагро, прибывший в «Новый Свет» в 1514 году вместе с первой экспедицией Педрариаса Давилы.

Они быстро сошлись с Писарро, поскольку в их биографиях было много общего. Он был всего на два года моложе Франсиско и, как и тот, был внебрачным сыном Идальго, которого не помнил. Воспитывался в чужой семье. Даже фамилию получил от названия города, в котором родился. Оба авантюриста не имели денег, чтобы купить и подготовить хоть один корабль к дальнему плаванию. Но, в отличие от Писарро, Альмагро умел говорить и имел дар убеждения. Он вышел на богатых людей, с которыми создали своего рода «Союз денежного мешка и шпаги» — общество на-паях. Он сумел убедить в выгодности проекта богатого и весьма влиятельного служителя Церкви, Эрнана де Луке, который встретился с Педрариасом Давила и предложил тому участие в проекте.

Губернатор, известный своей жадностью, согласился. Но только в дележе добычи. Правда, взяв на себя «покровительство». Деньги нашлись только на три корабля и вербовку 112 солдат. В ноябре 1524 года новая экспедиция дошла до Залива Буэнавентура.

Здесь начались проблемы с продовольствием и водой. Вода была очень плохая – многие болели, а два солдата умерли. А продовольствие – что можно забрать у нищих рыбаков! Экспедиция вынуждена была в начале 1525 года вернуться в Панаму. На подготовку следующей экспедиции понадобился год.

В ноябре 1526 года все три корабля, но уже со 160 солдатами и несколькими лошадьми, снова появились в устье реки Сан-Хуан. Здесь отряд разделился. Альмагро с двумя кораблями отправился назад, в Панаму,за продуктами и подкреплением, а каравелла под командованием Бартоломе Руиса пошла на Юг, пройдя более 300 миль, пересекла Экватор, открыла дельту реки Патии и бухту Тумако.

С моря увидели Снежную вершину Чимборасо (6.272 м.) и захватили плот с индейцами. Капитан Руис, вернувшись в дельту реки Сан-Хуан, где на маленьком островке его дожидался отряд и доставил Писарро несколько изделий – украшений из золота, обмененных в поселении в бухте Тумако. На этом же корабле отряд двинулся на юг, где высадились на острове. Выбор места проживания нельзя назвать удачным. Нездоровая, заболоченная местность, мангры, опять же – плохая вода … Голод, болезни, смерть товарищей …

29 августа 1527 года Педрариас Давила был лишён должности Губернатора Панамы и переехал в Никарагуа. И опять стал Губернатором! Но уже – Никарагуа. А новый Губернатор Панамы, прибывший из Испании, Риос, решил «положить конец безумным попыткам человека с тёмным прошлым (Писарро)». И выслал корабль за остатками экспедиции с приказанием «вернуть всех».

Все собрались на поляне. Писарро обратился к конкистадорам с речью, пытаясь убедить их в том, что рано сдаваться, что после прибытия кораблей Альмагро с продуктами и пополнением, они двинутся в поход. Но он не обладал красноречием Альмагро. Его товарищи сидели на земле, пряча глаза и молчали.

Тогда Франсиско Писарро, красный от гнева, выхватив из ножен шпагу, провёл на земле черту, переступил её и обратился к солдатам: «Кастильцы! Этот путь, на Юг, ведёт в Перу, к богатству и Славе! Путь обратно, на Север – к Панаме, к нищете и бесславию! Выбирайте!». Только 13 человек, в том числе и Руис остались с ним. Капитан панамского корабля взял всех, кто решил возвратиться и оставил «бунтовщиков» совсем без продуктов на этом острове.

Писарро и его товарищи на бальсовом индейском плоту, который ещё в прошлом году захватил Руис, прошли около 40 миль до острова Горгона, который был гораздо большим, чем тот , с которого они ушли, и с более здоровым климатом. Здесь было много кокосовых пальм, крабов, которых моряки называют «кокосовым вором» — эти быстрые и довольно крупные животные забираются на пальмы и «отстригают» своими клешнями орехи, которые затем, уже на земле, вскрывают, орудуя своими клешнями, как консервными ножами, и съедают белую сладковатую мякоть.

В прибрежной воде было много съедобных ракушек, а на камнях и скалах – мидий и «кукарачас дель мар» — ракообразных, присасывающихся к камням на высоте прибоя. Рыба, моллюски, водоросли, морские птицы – пища, на которой солдаты прожили на этом острове целых 7 месяцев!

Наконец, компаньоны Писарро добились у Губернатора разрешения снарядить за свой счёт корабль, который неожиданно появился у острова тогда, когда конкистадоры уже потеряли надежду. На этом корабле испанцы вышли на Юг и высадились на берегу залива Гуайякиль.

 

 

Открыли Западную Кордильеру Перуанских Анд. Вся долина до гор была покрыта возделанными полями, среди которых их взору открылся большой город Тумбес. Писарро получил от местных индейцев несколько лам — животных, неведомых испанцам доселе, тонкие ткани из шерсти вигони (разновидности лам), золотые и серебряные сосуды, а также захватил несколько юношей, чтобы сделать из них переводчиков. С такими трофеями Франсиско Писарро мог бы с честью вернуться в Испанию, но … Первыми его встретили … кредиторы.

И летом 1528 года он оказался в тюрьме. Альмагро, Де Луке, Гаспар де Эспиноса и пара богатых чиновников из Администрации Губернатора, надеявшиеся на дивиденты из будущих походов, выкупили Писарро и оплатили поездку в Испанию, где подарки из Перу вызвали большой интерес Карла V, отметившего его почётным титулом Аделантадо, дворянством, чином Генерал-Капитана, большой по тем временам суммой денег – тысячей экю и правом на Губернаторство во всех землях, лежащих южнее 300 миль от Панамы.

Для своих товарищей и покровителей в Панаме, Писарро добился у Короля: Для Де Луке – должности Епископа и почётного титула «Покровителя индейцев», Для Альмагро – титула Аделантадо, 500 экю и командование крепостью, которую ещё предстояло построить в г. Тумбес. Капитуляция (документ) на все эти условия и награды, была подписана Королём Испании, носящим также титул Императора Священной Римской Империи, Карлом V и Франсиско Писарро 26 июля 1529 года в Мадриде.

В конце этого же года, Франсиско Писарро триумфально вернулся в Панаму и сразу же начал готовиться к завоеванию открытой им страны Перу (Биру). В этом походе речь шла уже не об ограблении очередной страны, а её колонизации. Именно поэтому ему нужны были молодые, но авторитетные среди конкистадоров офицеры, такие, как Себастьян Мойяно де Белалькасар, Де Сото и другие.

Себастьян де Белалькасар был рад, что вопрос с его отъездом из Никарагуа в Панаму для участия в экспедиции Писарро (третьей по счёту) решился легко и просто. Он, Матисс и Хуан продали свои Ассиенды, которыми их жаловал Губернатор. Кроме того, Себастьян выполнил своё обещание Педрариасу Давиле, буквально «загнав» индейцев, работающих на строительстве храма Ла Мерсед «ударными темпами» — Церковь была освящена на несколько месяцев раньше принятого срока. Правда и городское кладбище сильно увеличилось в размерах – работники из местных индейцев были неважные, хотя, пища, которую они получали, была крайне скудной, для того, чтобы работать по 16 часов в сутки. Отсюда – перегрузки, болезни и – прямая дорога на кладбище… За несколько дней Белалькасар сдал свои дела новому Алкальду — Эрнандо де Сото.

Себастьян Мойяно де Белалькасар вовсе не стремился служить под чьим-либо командованием. Тем более, Франсиско Писарро. Поступок, который совершил Писарро в отношении своего друга, Васко Нуньеса Бальбоа, предав его, не вписывался в его понятия о воинской чести.

Он на всю жизнь запомнил слова из Священного писания: «Единожды предавший …», которые впервые услышал от своего друга, Густаво.

Он уже не был тем юношей, который почтительно выслушивал поучения или команды любого более или менее известного человека старше себя. Это был опытный, много повидавший и многое умеющий, самолюбивый тридцатипятилетний воин, который был уверен в том, что мог бы сам возглавить любой поход, добиться Славы, Почёта и достойного титула.

На этот раз он решил воспользоваться Франсиско Писарро для достижения своих честолюбивых целей, как до этого многие использовали его самого для достижения своих.

Но, прикинув свои финансовые возможности, он понимал, что для того, чтобы реализовать свою мечту, нужно гораздо больше средств, которых хватило бы на расходы по найму достаточно количества солдат, аренду кораблей, покупку лошадей, оружия, других затрат на экспедицию.

В то же время, для того, чтобы сохранить определённую долю независимости, он должен явиться к Писарро, пусть не с большим, но всё-таки верным ему, отрядом. Пока он твёрдо знал, что надеяться он может на своих друзей – Матисса и Хуана, а также Руиса, который с восторгом принял предложение Белалькасара.

Себастьян решил, что должен очень серьёзно отнестись к набору солдат в свою маленькую армию. Поэтому, за два месяца он набрал в Леоне только шестнадцать человек. Было принято решение выступить на Панаму и продолжать рекрутировать солдат в пути.

Выступили в поход прекрасным солнечным утром, испытывая те чувства, которые испытывает любой человек, покидающий город, с которым сроднился, к которому привык, который строил собственными руками… Ощущения эти хорошо знакомы людям, ведущим бродячий образ жизни – странную, тревожную смесь сожаления, грусти, нетерпения и свободы. Лошади тоже соскучились по дальней дороге, шли весело, всё норовя перейти на рысь, их приходилось сдерживать.

Слева дымил розовым дымком конус Момотомбо в компании невысоких гор, справа, насколько хватало глаз – зелёная равнина с квадратами возделанных полей, небольшими селениями, рощами плодовых деревьев и небольшими возвышенностями на горизонте, отделяющими долину от Океана.

Дорога подошла к берегу озера Манагуа и вскоре показались домики недавно заложенного поселения с одноимённым названием. Озеро было такого же ярко-синего цвета, что и небо, которое казалось продолжением водной глади. На берегу лежали два, вытащенных из воды, рыбацких каноэ, около которых расположилась индейская семья. Издалека заметив приближающуюся кавалькаду, мужчины быстро посадили в лодки детей и женщин, столкнули каноэ в воду и, энергично работая вёслами, стремительно понеслись прочь от берега.

На ночь отряд остановился на небольшом холме на перешейке, разделяющем озёра Манагуа и Никарагуа. Поужинали лепёшками с вяленным мясом и легли спать, завернувшись в плащи и выставив охрану.

Ночь прошла спокойно и уже к вечеру отряд прибыл в Гранаду. Ехали по узким улицам Гранады, застроенными одно- двух-этажными домиками, крытыми черепицей, многие из которых были опоясаны галереями с деревянными столбами, и увиты вьющимися растениями с ярко красными, белыми, жёлтыми и фиолетовыми цветами, до Центральной площади, носящей оригинальное для испано-язычных стран, имя «Пласа дель Армас», на которой, в полном соответствии с Испанскими традициями, высился ещё не полностью достроенный, но уже функционирующий Кафедральный Собор.

Двухэтажное здание, в котором проживал Алкальд города и была расположена сама Алкальдия, занимал противоположную сторону площади, Монастырь Сан-Франсиско, с одноимённым храмом, тоже ещё не полностью достроенный и длинное двухэтажное здание с арочной галереей с элементами мавританской архитектуры. Тут же, недалеко от площади – прекрасное здание Церкви Ла Мерсед с барочными фронтонами.

У здания Алкальдии всадники спешились и, привязав лошадей к коновязи, направились к Центральному входу. Когда встретивший их лейтенант услышал имя Белалькасара, он снял шляпу, низко поклонился, шаркнув перьями головного убора по каменным плитам двора и стремительно поднялся по ступеням, спеша доложить Алкальду о прибытии столь важной персоны.

Такой приём не мог не польстить Себастьяну, он приосанился и, громко позвякивая серебряными шпорами, первым вошёл в раскрытые перед ним массивные, резные деревянные двери, больше похожие на крепостные ворота. Встретил гостей Сам Алкальд, Сеньор Эктор де Барриентес, пожилой человек со знаком рыцарского Ордена Калатравы на левой стороне груди.

Пожимая руку Себастьяну де Белалькасару, он заверил его в том, что рад принять в своём городе столь известную персону и пригласил его и его спутников в свой огромный кабинет, где тут же засуетились слуги, накрывая на стол. За ужином он предложил гостям разместиться в лучшем в городе постоялом дворе, послав лейтенанта с поручением доставить туда необходимые продукты, а также, в случае отсутствия свободных мест, освободить нужное количество комнат. На вопрос Белалькасара, может ли Алкальд оказать содействие в вербовке солдат для морского похода в Перу, тот ответил положительно. Так, неспешно передвигаясь от города к городу, от селения к селению, отряд Себастьяна , задержавшись в г. Ната, прибыл в Панаму к середине 1531 года.

К этому моменту воинство Белалькасара представляло собой значительную силу, и состояло из пехоты – 30 отборных солдат, 12 всадников и четверых офицеров – Себастьян, Матисс, Хуан и Руис, которому, перед отъездом из Леона, Белалькасар выхлопотал у Педрариаса Давилы патент «саргенте» (сержанта).

Одновременно с поисками двух подходящих для аренды кораблей, Себастьян доукомплектовывал свой отряд, а главное – уделял большое внимание физической и военной подготовке солдат, установив жёсткую дисциплину и без малейшего сомнения отказывался от нерадивых, заменяя новыми. Он понимал, что его честолюбивые планы могут сбыться только в том случае, если за его спиной будет хоть и небольшая, но хорошо подготовленная, дисциплинированная и спаянная военная сила. Он не скупился, покупал своим солдатам лучшее оружие и доспехи, какие только мог достать.

Большое внимание уделял и своим всадникам, в которые зачислял только тех, кто с детства ездил на лошадях. Охотно откликался на просьбы Губернатора привести в повиновение ту или иную индейскую деревню, где местные жители не выдерживали совершенно дикой тирании некоторых «энкомьендерос» и поднимали восстания, подавляемые со всей жестокостью. Эти походы, кроме того, что позволяли приучить солдат к длинным и трудным маршам, давали солдатам боевой опыт и возможность «притереться» друг к другу.

Такие акции хорошо оплачивались Губернатором, благодаря чему решались проблемы с питанием. Иногда до Белалькасара доходили сведения о действиях Писарро в Перу.

Ещё в 1526 году, Франсиско Писарро, впервые высадившись в Перу, увидел большой индейский город Тумбес, познакомился с местными жителями и принял решение сделать этот город своей базой при покорении огромной Империи Инков.

Тогда он был вместе с Диего Альмагро и Бартоломе Руисом, капитаном, который не предал его на том островке, куда пришёл корабль от нового Губернатора, желающего поставить точку на притязаниях, Бог весть что возомнившего о себе, нищего идальго из Эстремадуры и забрать нужных в колонии солдат. Тогда, как мы помним, с Писарро осталось только 13 человек, в том числе и капитан Руис.

В следующем году Франсиско Писарро Вернулся в Панаму, оставив в Тумбесе нескольких человек, задачей которых стал сбор сведений и разведданных об Империи, завязывание близких отношений с местными жителями, изучение языка. Затем выехал в Испанию и вернулся в чине Генерал-Капитана с подписанным Королём и Королевой «Рекеримиенто» — документом испанского средневекового права, официально разрешающим завоевание новых земель.

Если его первая и вторая экспедиции решали вопрос знакомства с Огромной страной, которую следовало завоевать, то интерес к чужеземцам был и у Сапа-Инки Атауальпы, которому доложили о появлении белых людей. По указанию Правителя, ему за 4 дня доставили из Тумбеса двух испанцев – Родриго Санчеса и Хуана Мартина, оставленных в Тумбесе в прошлом году.

Не найдя, к чему бы их приспособить, чтобы от них была хоть какая-нибудь польза, Великий Инка решил, что лучше всего иноземцев принести в жертву Богу Виракоче.

Во-первых, Покровителю Империи, Виракоче такая жертва может быть неожиданной и приятной – не каждый день приносят в жертву столь необычных людей.

Во-вторых, у ближайшего окружения тоже есть шанс оценить вкусовые качества белых пришельцев, что важно, так как внутренний голос подсказывал Атауальпе, что эти люди – не последние, кому будет оказана честь встретиться с Виракочей в местах проживания Бога.

И, в-третьих – пусть тоже будут «при деле», как и все в Государстве инков. Бездельников Инка не любил.

Писарро отплыл из Севильи в январе 1530 года на кораблях, полных будущими завоевателями Перу, среди которых были и его кровные братья – Эрнандо, Хуан и Гонсало, а также Франсиско Мартин де Алькантара. Когда прибыли в Панаму, его старый друг, Диего Альмагро, выразил крайнюю степень возмущения назначением на пост Коменданта Крепости , Тумбес, которую ещё предстояло построить, согласно Договору, подписанному в Толедо между Королём с одной стороны и Писарро – с другой.

Он согласился работать в проекте только: Во-первых — Если ему будет присвоено звание Маршала и, во-вторых, должность Губернатора всех земель, лежащих за пределами владений Писарро.

27 декабря 1530 началась 3-я Экспедиция Франсиско Писарро к берегам Перу. Если оба предыдущих похода были организованы, в основном, для разведки и подготовки вторжения (ну и, по возможности, пограбить местное население, не без этого), то нынешний поход имел целью уже захват и колонизацию Империи Инков.

По неизвестным истории обстоятельствам, войско Писарро высадилось не в Тумбесе, а значительно севернее. Переход на Юг, к Тумбесу, занял несколько месяцев и был необычайно труден. Тропическая жара, эпидемия бубонной чумы, частые бои с недружелюбными индейцами, вынудившие перебраться с побережья на большой остров Пуна, что в Гуайякильском заливе, проживание там в укреплённом лагере, в условиях недостатка воды и еды… Все эти проблемы сильно отразились на численности войска и боевом настрое солдат. Было принято решение переправиться с острова на берег залива на бальсовых плотах., которые выделил испанскому войску один касик, с которым удалось наладить более-менее сносные отношения.

Но и тут не обошлось без предательства. Писарро донесли, что сам касик дал указание связывать брёвна плота так, чтобы при малейшей волне ни развязались и разошлись. Сам касик должен был идти на плоту отдельно. Писарро неожиданно, перед выходом плотов в залив, попросил касика, под каким-то предлогом, поменяться плотами. Хитрый индеец приказал проверить плоты, мотивируя тем, что такая проверка проводится всегда перед выходом в море, в полном соответствии с Правилами техники безопасности.

Каково же было разочарование конкистадоров, когда вместо того красивого, густо населённого Тумбеса, что они помнили с прошлого похода, они встретили безлюдные руины, над которыми ещё витал запах пожарищ. Надо сказать, Испанцам вообще и Писарро – в частности, очень повезло с этим походом.

Как выяснилось, Империя Инков переживала нелёгкие времена – шла гражданская война между Западной частью страны, армию которой возглавлял Атауальпа и Восточной, с его братом, Сапа-Инкой Уаскаром. До этого Императором был Сапа-Инка Уайна Капак, воинственный и мудрый правитель. Колоссальная по размерам Империя была более 4 тысяч миль с Севера на Юг и около 3 тысяч миль с Востока на Запад.

Перед появлением испанцев на территории Перу Уайна Капак вёл войну на Севере на территории нынешней Южной Колумбии. Война затянулась. Столица Империи находилась в Куско, где и должен был проживать Сапа-Инка. Но ему полюбился недавно завоёванный Кито. Где он и проводил время между походами, что очень не нравилось жрецам и знати. Тут и застала его страшная эпидемия оспы, завезённой испанцами на Карибские острова и распространившаяся стремительно, подобно лесному пожару почти по всей Южной Америке.

Народы, проживающие на американском континенте, не имели никакого иммунитета и вымирали целыми провинциями. Страшная болезнь свалила и Сапа-Инку. Умер и его вероятный наследник, Нинан Куйючи. В Куско короновали его сына, Уаскара. Второй, любимый сын Уайна Капака, проживавший вместе с отцом в Кито и сопровождавший Сапа-Инку во всех походах, Атауальпа, командовал армией в Кито. Атауальпа проявлял лояльность старшему брату, командовал от его имени, во-время посылал в Куско подарки…

Но кто-кто, а Уаскар знал характер своего братца и понимал, что тот никогда не смирится с подчинённым положением. Желая положить конец опасному негласному соперничеству, Уаскар решил расставить точки над «И». Он вызвал своего брата по какому-то надуманному поводу в Столицу. Атауальпе, получающему сведения из Куско было совершенно ясно, зачем его туда приглашают. Он не поехал, а отправил нескольких своих слуг с богатыми подарками и выражением глубокого уважения к новому Сапа-Инке.

Тогда Уаскар собрал большое ополчение и двинулся на Кито. На момент начала этой, уже Гражданской, войны, в подчинении Атауальпы была большая профессиональная армия с полководцами Чалкучима, Кискис и Руминьяуи во главе. И Армия, и полководцы остались верны Атауальпе. В первом же бою победило ополчение Куско, благодаря своему преимуществу в численности. Более того, им удалось взять в плен Атауальпу.

Но той же ночью, Атауальре удалось бежать и в утренней битве победил уже Атауальпа. Уаскар был взят в плен. Войдя в Столицу, Атауальпа перебил весь огромный гарем брата, а с его военачальников снял кожу, которая была набита альгодоном (хлопком) и эти чучела были выставлены на Центральной площади Куско, представляющей собой в этот момент, своего рода, «Музей Боевой Славы». Кроме того, Атауальпа наказал племя Каньяри, поддержавшее Уаскара. Его полководец, Кискис, настаивал на том, чтобы наказали всех, кто поддержал Уаскара – чтобы избавиться от претендентов.

Надо сказать, что у инков не было закона о наследовании и передаче власти и титула Сапа-Инка от отца к старшему сыну, как в Европе. Власть мог получить любой из сыновей, на которого указал пальцем Сапа-Инка. Но если , как в случае с Уайна Капаком, Сапа-инка не мог этого сделать, всё зависело от самих претендентов.

Кто был более решителен и имел большую поддержку в Армии, тот и занимал почётное место. Так сказать «методом естественного отбора». Испанцы впоследствии пытались разобраться, кто из них имел больше прав на престолонаследие. Первородство у инков не было обязательным условием. Только – завещание (со времён Пачакутека).

Так что Тумбес стал жертвой гражданской войны. Было убито множество людей, город был сожжён, довершила трагедию города и провинции эпидемия чёрной оспы. . Естественно, были убиты и все испанцы, оставшиеся в Тумбесе с предыдущей экспедиции. В мае месяце 1532 года войско Писарро шло вдоль побережья от Тумбеса на Север, в район Паэчос, на берегу реки Чира, исследуя пустынные, малонаселённые северо-западные части Перу. Здесь Писарро посадил часть своего отряда на корабли и отправил в Тангарару, на 120 миль к Югу. Армия была деморализована тяжелейшими испытаниями, выпавшими на долю солдат и огромными потерями.

И тут случилось радостное событие – в Порто-Вьехо прибыли корабли Себастьяна де Белалькасара. А через месяц здесь же стали на якорь ещё три корабля с отрядом Эрнана де Сото! Теперь Писарро решил оторваться от хорошо знакомого берега и идти вглубь страны. Но подготовке войска к походу очень мешали мелкие стычки с местными индейцами. Желая «принудить их к миру», отряд Белалькасара, по приказанию Писарро, напал на поселение, в котором в это время находился касик Амотапе и сжёг его и старшин на костре, запугав индейцев настолько, что они ушли в горы.

Потеряв такую базу на побережье, как Тумбес — проще было построить новый , чем поднимать из руин разрушенный город. Белалькасар, по указанию Писарро, искал подходящее место для строительства новой крепости, а найдя, основал город Сан-Мигель-де-Пиура недалеко от Тангарары.

После целого года скитаний и лишений, в войске скопилось большое количество больных, раненых, травмированных и просто неимоверно уставших солдат, которые были бы в новом походе просто обузой. Писарро оставил 60 человек в качестве гарнизона, снабдив их необходимым оружием, боеприпасами, продуктами и десятком лошадей, а также коров, овец и свиней. Была возведена стена для защиты от нападений индейцев и несколько длинных одноэтажных, хорошо укреплённых казарм. Комендантом нового города был назначен пожилой тененте Гастон де Делан, старый соратник Франсиско Писарро, участник всех трёх экспедиций в Перу.

На хорошо утоптанной площади перед казармами, был произведён смотр войску, после которого ещё два солдата, скрывшие незажившие раны, пополнили ряды поселенцев. На следующий день, 24 сентября 1532 года, войско Писарро выступило из Сан-Мигеля (получившего впоследствии название Пайта) вглубь огромной страны в составе пешего – 106 человек и конного – 62 всадника, отрядов.

Его сопровождали также Падре Хуан де Соса и монах Висенте Вальверде. Кроме того, рядом с Писарро постоянно находились два молодых индейца — кечуа, захваченных Писарро ещё в первой экспедиции и даже посетившие вместе с ним Испанию. Одного из них после крещения звали Филипийо, другого – Луисом. Это были переводчики.

Перед служителями же культа стояла нелёгкая задача заботиться о душах индейцев, которые навряд ли надолго задержатся в своих телах, как только до них доберутся христолюбивые рыцари, а также отпускать будущие грехи испанским воинам, которых (грехов) в этом походе должно было быть предостаточно. Десять дней отряды стояли в Пиуре, затем, останавливаясь в Саране и Мотуксе, 6 ноября достигли Саньи. Всё это время Писарро вёл армию вдоль берега, но 8 ноября повернул в горы.

Индейцы-проводники не обманули – перед конкистадорами развернулась великолепная дорога. Это было чудо! Ничего подобного никто из испанцев не видел даже в Европе, хотя многие солдаты и офицеры, участвуя в войнах в Италии и Франции, Германии и Нидерландах, протопали собственными ногами не одну сотню миль, поднимая тучи пыли или по колено увязая в грязи.

Местные дороги, необыкновенно широкие, почти 15 футов ширины (7,3 м.) мощённые отшлифованными каменными плитами, тесно подогнанными друг к другу, были построены таким образом, что даже после очень сильного ливня на них не задерживалась вода, пересекающие водные потоки проходили под полотном по специальным, выложенным камнем тоннелям, по бокам вдоль всей дороги шли каменные бордюры, текущие вдоль пути речки постоянно чистились и из них можно было пить воду. Кроме того, там, где это позволяла местность, вдоль дороги были высажены тенистые фруктовые деревья.

Там, где на пути строителей оказывался небольшой холм или скала, их пробивали тоннелем. В горах, в скалах, вырубали террасы. Но ширина дороги всегда соответствовала 15 футам. На затяжных подъёмах дороги выкладывались в виде ступеней с площадками, на которых путник мог передохнуть. Через пропасти и горные реки перекидывались очень надёжно связанные, висячие мосты, достигающие, иной раз, десятков метров длины. Вдоль дороги, на расстоянии в нескольких милях друг от друга, в удобных местах, строились постоялые дворы, где путник мог надёжно защититься от непогоды.

Но самое удивительное – это почтовые станции, которые располагались на расстоянии двух, с небольшим, миль друг от друга. В них всегда дежурили скороходы-бегуны «часки», задача которых была, получив какое-то известие или распоряжение в виде словесного приказа или узелкового письма «кипу» (в этом случае, передающий кипу читал его, перебирая узелки так, чтобы часки запоминал, какому слову или событию соответствует тот или иной узелок).

Прибыв на следующую станцию, почтальон таким же образом «зачитывал» послание следующему бегуну … Поэтому эстафетная почта работала с потрясающей для тех времён скоростью – до 300 миль в сутки! Поражало то, что, не имеющим никакого грузового транспорта, индейцам (ведь в Америке не было тягловых животных) не имело никакого смысла строить столь широкие и трудоёмкие коммуникации! Но благодаря этим великолепным дорогам, инкам очень быстро удавалось перебрасывать воинские подразделения в районы, подвергнувшиеся нападениям извне или внутренней смуте.

Курраки – так назывались касики, начальствующие над каждым районом чиновники, отвечали за сохранность и своевременный ремонт дорожного полотна, проходящего по их территории.

В горах конкистадоры мучились от недостатка кислорода. Особенно – первое время, пока не акклиматизировались. Индейцам, сопровождающим войско, высота не доставляла никаких проблем – у них, горных жителей, ( ведь Родина инков была в Андах), в процессе эволюции объём лёгких стал намного больше. Поэтому всех солдат мучила мысль о том, что неминуема встреча с воинами-инками лицом к лицу в горах, где те будут иметь большое преимущество в бою. Из-за разрежённости воздуха, солдаты задыхались, вынуждены были останавливаться через несколько десятков шагов и судорожно хватать широко открытым ртом воздух, как рыбы, выброшенные на берег.

К такому же результату приводили и несколько взмахов мечом. Учитывая тот факт, что во всех стычках индейцы имели большое численное преимущество, опытные бойцы понимали, что тяжёлое металлическое оружие, позволяющее легко одерживать победы на равнинах, здесь, в горах, создавало дополнительные трудности, буквально через несколько минут сечи делая воина небоеспособным.

Войско сопровождалось несколькими сотнями индейцев, которые тащили на себе все 4 пушки, запасы оружия, питания и воды. От захватываемых в походе на Юго-Восток, индейцев, Писарро получал сведения, куда направляется войско Атауальпы после окончательной победы над армией Уаскара. Испанцы узнали, что пленённый Уаскар отправлен под надёжной охраной на Север. Чилкучима, главный военачальник Атауальпы, удерживал район в Центральных Андах, вместе с ещё одной армией, находящейся в Хаухе, а Руминьяуи базировался в Кито.

Для Писарро крайне необходимо было знать обо всех передвижениях Атауальпы, который, по ранее полученным сведениям, во главе огромной армии, вышел в прошлом месяце из столицы, Куско, на Юг. Захватив в нескольких, попавшихся на пути, селениях, два десятка молодых мужчин вместе с семьями, он, сделав женщин и детей заложниками, разослал парней в разных направлениях в качестве разведчиков, которые должны были следить за войском инков и незамедлительно докладывать ему. Вскоре он узнал, что Сапа-Инка движется в направлении индейского города Кахамарки, где есть целебные источники – у него гноились раны, полученные в битве с Уаскаром.

Не имея ни малейшего плана действий в случае встречи с огромным индейским войском и, будучи испанцем, надеясь только на «русское авось», которое по-испански звучит «О´ХАЛЯ!» («Даст Бог!»), Писарро повернул в этом направлении. Утомлённые солдаты вскоре поняли, что их начальник вовсе не представляет себе, что будет делать, встретившись с Атауальпой, и глухо взроптали.

Назревал мятеж. Франсиско ничего не оставалось делать, как объявить день отдыха и собрать всё воинство на большой поляне. Не будучи хорошим оратором, но имея в своём лексиконе волшебное слово «золото», он заявил, что никому из тех, кто хочет вернуться в Панаму для получения жалкого земельного надела, обещанного Губернатором каждому участнику экспедиции, он не будет чинить никаких препятствий. Но пусть не завидуют потом тем, кто пойдёт до конца и вернётся в Испанию грандом, в золоте и серебре. Как и рассчитывал Писарро, слово «золото» возымело магическое действие на возбуждённую толпу и только 9 солдат решили повернуть назад.

Основную часть войска Писарро составляла пехота. Он отправил далеко вперёд авангард из трёх десятков кавалеристов под командованием Себастьяна де Белалькасара. Арьергард с Де Сото во главе, замыкал колонну. Дорога была в прекрасном состоянии, хотя и сильно петляла.

Чтобы лошади не обленились и не теряли форму, отряд Белалькасара время от времени переходил на рысь. Дорога проходила в долине, по дну которой прихотливо вилась неглубокая речка, всё остальное пространство, до синеющих на горизонте гор, было заполнено густым тропическим лесом. Где-то к обеду, с левой стороны от дороги, показалось небольшое индейское поселение, хотя и не подающее признаков жизни. Небольшие хижины хранили молчание, не было видно играющей, как обычно, детворы , женщин, готовящих еду на огне и сидящих в тени стариков. Хотя, когда по уличным камешкам вразнобой защёлкали конские копыта, стали как-то робко приоткрываться дверные проёмы и в них виднелись фигуры любопытных.

То там, то здесь появлялись мужчины, каждый из которых держал в руке копьё, каменный топор, палицу или лук с наложенной стрелой. Себастьян подозвал переводчика, Луиса: «Спроси их, в чём дело? Почему они нас боятся? Скажи, что мы не сделаем им ничего плохого».

Не слезая с седла, Себастьян покопался в седельной сумке и достал клубок спутавшихся бус, нож и зеркальце: «Найди Касика, одари его семью и успокой. Хорошенько расспроси». Отряд выехал на большую утоптанную поляну в центре селения, солдаты спешились, привязав лошадей к деревьям, окружающим площадь и присели в тени , держа оружие под рукой, хотя и не демонстративно. Луис подъезжал к местным жителям о чём-то спрашивал, не слезая с коня и продолжал движение в указываемом направлении.

Себастьян, на всякий случай, дал команду держать оружие наготове и приготовиться к отражению атаки. Он начал уже беспокоиться, когда в конце улицы показался всадник, окружённый небольшой толпой индейцев. Это был Луис. Он спешился и подвёл к Себастьяну невысокого, но крепкого человека в белом шерстяном расшитом одеянии, напоминающем греческую тунику. «Это Вождь, «курака» на языке кечуа. Его зовут Льюки, потому, что он – левша» — Представил его Луис.

«Тут у них страшное дело. Два месяца назад юноши селения отправились на охоту в лес. И наткнулись на двух маленьких качоррос – детёнышей ягуара. Среди охотников не было взрослого человека, который объяснил бы, что им нужно быстро покинуть это место. Они решили поиграть с котятами. Тут появилась мать и тут же набросилась на людей. Двоих убила сразу, а одного сделала калекой. Но юношей было четырнадцать человек и они забили мать детёнышей копьями. Через несколько дней около селения была найдена 15-летняя девушка с вырванным горлом и прокушенным черепом. Так поступают только ягуары.

Это был «оторонго» — ягуар, отец тех качоррос и муж их матери. Оторонго (ягуары) очень мстительны. За это время он убил более двух десятков человек. Причём, обнаглел настолько, что стал ходить по селению средь бела дня … И даже, запрыгнув на крышу — (здесь её делают из тростника и пальмовых листьев) — проламывает её собственной тяжестью и убивает всех, кто находится дома. И будет убивать, пока не убьёт всех. А потом уйдёт из этих мест. Все попытки организовать охоту на убийцу, ни к чему хорошему не привели. Убить его очень трудно – он очень живучий. Местные жители считают, что они обречены. Все, кто его видел, говорят, что он огромен. Капитан, я советую скорее уходить из этого селения. Помочь жителям Вы ничем не сможете, а вот терять солдат будете».

Небольшая справка: Ягуар – один, и самый крупный из четырёх представителей рода Пантер и единственный в Америке. Без хвоста его тело имеет длину от 120 до 180 сантиметров! Но, хоть и очень редко, встречаются особи до 2 метров! Хвост – до 75 сантиметров. Вес взрослого ягуара доходит до 160 кг! Высота в холке – до метра. Часто выходит к берегу океана – очень любит черепашьи яйца, которые выкапывает из песка, и самих черепах.

Благодаря массивным, крепким клыкам и мощным челюстям, они прокусывают панцирь взрослой черепахи. Каждый самец метит свою территорию, которая составляет от 25 до 100 квадратных километров. Форма участка представляет собой треугольник. Нетерпим к нарушениям границ своих владений другими кошачьими – оцелотом, пумой. Но совершенно спокойно относится к своим собратьям, ягуарам.

Как ни странно, между ними не бывает боёв за территорию или самку. Наверное, потому, что самка выбирает самца, а не наоборот. Охотиться предпочитает в сумерки, от захода Солнца до рассвета. Но может выйти на охоту и днём. Как правило, объекты охоты – самые крупные грызуны – капибары, а также тапиры, пекари. Не брезгует птицами, обезьянами, лисицами и даже змеями.

В настоящее время нападает и на домашний скот. Обожает воду. Прекрасно плавает, охотится в реках на кайманов, крокодилов, крупных рыб. Атакует обычно из засады (камышей на водопое, высокой травы, кустов или из густой кроны дерева. – они вообще прекрасно лазят по деревьям). Обычно в прыжке старается массой тела сбить жертву с ног – как правило, при этом жертва травмируется – перелом шейных позвонков — и хватает сзади или сбоку за шею или голову. От других кошачьих отличается тем, что прокусывает череп – его «визитная карточка».

Если потенциальная жертва обнаруживает его и бросается наутёк – никогда не преследует её. Поедает жертву с головы, постепенно продвигаясь к задней части. Убив, остаётся около жертвы и, насытившись, отдыхает тут же 10-12 часов, потом ест ещё раз. Потом уходит. Падалью не питается. Атакуя, издаёт низкое, отрывистое, гортанное ворчание. В брачный период оглушительно ревёт. Живёт около 25 лет. Самка рожает 2-4 детёныша. Малыши имеют более тёмную шкуру, пятна на которой сплошные, а не «розеткой», как у взрослых.

Уж лучше бы Луис не советовал Себастьяну скорее уходить отсюда со своим отрядом. В памяти Белалькасара всплыли слова, сказанные Лопочей во время их перехода из их города в Севилью., когда Себастьян очень легко расправился голыми кулаками с двумя здоровыми парнями: «Я знаю, Вы убьёте ягуара!». Он подумал, что другого такого случая может не представиться. Он твёрдо решил убить зверя. Обратился к кураке с просьбой рассказать побольше о ягуарах.

«Давно-давно в одном селении жили два брата – неторопливо начал свой рассказ курака Льюки – Младший брат был очень хороший охотник и никогда не приходил домой без добычи. Старший был неудачлив. Старший решил придумать себе такую маску, которую бы все боялись.

Он сделал себе из луба маску ягуара – тогда этих животных ещё не существовало. Стал охотиться и приносил домой много мяса – больше, чем младший. Младший брат стал завидовать. Подумал-подумал и сделал себе точно такую же маску. Одел её на лицо и пошёл в селение – попугать народ. Когда же захотел снять маску – она не снималась – приросла. Он спросил у старшего – как её снять. Но старший не знал. Он высказал предположение, что младший наказан за нарушение, так сказать, «авторского права»…

Младший обиделся, напал на старшего и растерзал его. Ему понравился такой способ решения проблем и он убил жену брата. Затем убил всех жителей селения, в живых оставил только свою мать. Но матери – зачем такой сын? И она сказала, что люди с ним жить не захотят после всего того, что он натворил, и рано или поздно – его убьют. По её совету он ушёл в лес. От него и пошли другие ягуары. И порой ягуары превращались в людей, а люди – в ягуаров. И у тех, и у других, были одни боги».

Несмотря на то, что Себастьян очень внимательно слушал этот правдивый рассказ, к концу его он уже сильно сомневался, что эти сведения могут помочь ему в предстоящей схватке. Однако курака оказался просто кладезем информации подобного рода и, к тому же, весьма словоохотливым.

Почти без паузы он перешёл к следующему рассказу:
«С одной девушкой из одного племени произошло чудо – она забеременела от молнии. По нынешним временам явление вполне ординарное. Но в те века невежества и дикой нравственности её объяснения причины беременности вызвали, по меньшей мере, подозрения у соплеменников. А так как мужа у девушки не было, эти подозрения пали на друга её брата. И общество решило примерно наказать нечестивца. А поскольку наказание за подобные дела было в то время столь же однозначное, сколь и суровое, началась процедура прощания семьи со своим непутёвым родственником.

Однако, мир не без добрых людей и в дело вмешался самый старый и самый мудрый из старейшин, знающий дороги Небес. Он сумел убедить народ, жаждущий крови (а может, и мяса) в том, что время от времени случается зарождение жизни от дара самих небес – грозной молнии. И всё племя с нетерпением стало ожидать родов.

Парень был реабилитирован, что было редкостью во времена первобытной юриспруденции. Как, впрочем, и нынешней. Во-всю заработал тайный тотализатор. Люди заключали пари на предмет пола будущего ребёнка.

Но дело закончилось неожиданным образом – как-то девушка пошла к источнику и её настигла бабушка ягуаров. Видимо, несмотря на весьма преклонный возраст, отсутствием зубов и аппетита ягуарова бабушка не страдала и просто-напросто съела роженицу. Но девушка, как мы знаем, ждала непростого ребёнка. Тем более – их оказалось двое. Шустрые сорванцы выпрыгнули из утробы и спаслись на дне реки, протекающей неподалёку.

Так в мире появились Луна и Солнце.

 

 

Но бабушка ягуаров всё же нашла детей. Однако после обильной трапезы кушать ей не хотелось. И она даже всплакнула, вспомнив невинно убиенную и съеденную маму малышей и почувствовав угрызения совести. В дальнейшем, братья построили себе новый дом и от них пошло новое племя людей».

Себастьян заметил, однако, некое несоответствие в этой, на первый взгляд, весьма правдоподобной истории. Так близнецы стали Луной и Солнцем или родоначальниками нового племени людей ? – вопрос вертелся у него на языке и пока он продумывал, в какой форме высказать своё недоумение кураке, чтобы его не обидеть, он упустил момент, когда мог бы остановить рассказчика. И тот продолжил предыдущий рассказ:

«Когда близнецы подросли, они стали интересоваться, что случилось с их матерью. И бабушка ягуаров горько пожалела, что не съела их вместе с матерью. Она стала бояться спать и ночью бродила по лесу, боясь, что если заснёт – близнецы найдут её и убьют. Так долго не могло продолжаться и бабушка ягуаров решила исправить свою оплошность. Она решительно поставила на огонь огромный котёл, чтобы сварить братьев и, естественно, съесть. А пока закипит вода, решила вздремнуть – ведь не спала очень много времени.

Но дети (а, как мы знаем, детки-то – не простые!) знали о её идее-фикс и поступили так, как бабушка ягуаров собиралась поступить с ними – убили её, порезали на куски и высыпали их в котёл. И – как раз во-время. Внезапно заявились родственники бабушки, а у них уже было, чем их угостить. Но, на беду, один из родственников увидел бабушкин палец в котле и узнал ноготь. Поделился своими подозрениями с остальными и все кинулись на близнецов. Те бежали, а когда перебежали реку по мосту, сплетённому из лиан, перерезали их и преследователи-ягуары упали в реку. С тех пор ягуаров стало мало, они перестали строить дома и переселились в лес»…

Заслушавшийся Себастьян спохватился. Солнце шло к закату и нужно было начинать операцию по уничтожению ягуара. Белалькасар отнёсся к делу со всей серьёзностью. Он разбил свой отряд на пятёрки. Лошадей загнали в большой саманный дом – хранилище маиса альи (общины). Солдаты заняли места в укреплениях из брёвен по периметру, приготовили огнестрельное и холодное оружие. Сам он решил с одним солдатом объезжать селение на лошадях. Но тут возмутились Матисс и Хуан.

«Мы поедем с тобой» – заявил Матисс. «Этого нельзя делать! Хотя бы один офицер должен остаться с гарнизоном!» Хуан и Матисс переглянулись.

«Тогда бросим жребий!» Жребий выпал Хуану.

«Матисс. Проследи, чтобы все одели латы и подготовились к серьёзному бою. Хуан, кираса, шлем, наручи … ВСЁ одень. Это ведь дьявол какой-то!»

Себастьян и Хуан ехали рядом, стремя в стремя, по неширокой тропе, протоптанной множеством ног в густом кустарнике и зарослях тростника, вполголоса разговаривая между собой.

«Хуан, я вот о чём думаю – неужели ягуар – такое непобедимое животное? Мне и Лопоча говорил, что победить его голыми руками не может ни один человек … Ведь это же, всё-таки – просто кошка! Огромная, злая – но ведь – кошка! Хотя …

Вот я, например, просто не знаю, куда нужно направить удар шпаги, чтобы сразить зверя насмерть. А если ягуар такое живучее животное, как кошка … Слушай, не нравится мне это место.

Луис говорил, что ягуар нападает из густых зарослей – тут как раз такое место. Или с деревьев – смотри какая густая листва и как близко они к тропе. Ты готов?» — вместо ответа Хуан показал зажатую в правой руке шпагу, а в левой руке, держащей поводья, кинжал.

Обоих всадников настораживало поведение лошадей. Они прядали ушами, прислушиваясь к каждому звуку, резко дёргали головой и озирались. Впереди тропа сужалась, обходя большой валун и Хуан притормозил, пропуская вперёд Белалькасара. Всё остальное произошло мгновенно — Себастьян проехал вперёд и вдруг услышал за спиной невнятный шорох, прерванный низким, горловым звуком, перешедшим в тихий клёкот и бульканье …

Глухой стук тяжёлого тела, упавшего на землю, дикий взвизг лошади Хуана, пролетевшей мимо него, с треском ломая кусты… Резко натянув поводья, подняв коня на дыбы, Себастьян обернулся и увидел лежащего навзничь друга, накрытого почти полностью огромным бурым пятнистым телом…

Из горла Себастьяна вырвался яростный крик, он соскочил с седла и в прыжке вонзил шпагу в спину ягуара. Тот взвился в воздух, шпага вылетела из его тела и упала на землю, прямо на неё приземлился на спину Белалькасар, сбитый с ног мощным толчком клубка могучих мышц.

Правая рука с толедским клинком автоматически вылетела навстречу падающему сверху врагу и нож целиком скрылся в горле зверя, откуда брызнула мощная струя горячей крови. Перекрыв лицо левой рукой в металлическом наруче, Себастьян вырвал нож из раны, вонзил его в грудь ягуара, снова выдернул и, увидев прямо над собой оскаленную морду зверя, вложил остатки сил в удар, пришедшийся прямо в глаз… Очнулся Белалькасар от звуков множества голосов, среди которых выделялся знакомый голос Матисса.

Скосив глаза влево, увидел пятнистую тушу убитого им зверя, которого только что сняли с него, облегчив дыхание. Попытался приподняться на локтях, но со стоном вернулся в прежнее положение. Ощупал ладонью нижнюю часть груди – металлический нагрудник (кираса) был сильно прогнут внутрь, не давая глубоко вздохнуть. Стоящий над ним Матисс мгновенно отреагировал, и, перерезав ножом ремешки доспехов, освободил от них Себастьяна. Но глубокий вдох снова вызвал резкую боль.

По-видимому, были повреждены рёбра. «Как Хуан?» — с трудом ворочая языком прохрипел Белалькасар. «Убит. Тебе лучше не смотреть» — каким-то чужим голосом ответил Матисс. «Нет, я должен видеть!» Николас, присев на корточки, подложил руку под голову друга, приподнял его и слегка повернул вправо. Хуан лежал рядом, нижняя часть лица напрочь отсутствовала, из ужасной раны торчали кости раздробленной челюсти …

Зрелище было невыносимым. Себастьян закрыл глаза и Матисс увидел, как из-под его ресниц выкатилась прозрачная слеза и, оставив на щеке блестящую дорожку, упала на траву. Снова открыв глаза, Себастьян увидел за спиной Николаса толпу индейцев.

Несколько человек подошли к Белалькасару и осторожно, стараясь не причинить боли, уложили его на некоторое подобие насилок, представляющее собой кусок грубой ткани с привязанными по бокам двумя палками. Четыре воина так же осторожно подняли залитого своей и убитого ягуара, кровью, Себастьяна и понесли в селение. За ним несли тело Хуана, и, привязанный за лапы к толстой жерди, труп ягуара.

Носилки с израненным Себастьяном и убитым Хуаном встретила ликующая толпа местных жителей, уже знающих об избавлении от ягуара от быстроногих мальчишек. Все старались любым способом продемонстрировать свою признательность.

Тело Хуана утопало в цветах, каждый старался прикоснуться к Белалькасару, матери с малышами на руках изо-всех сил пытались пробиться сквозь заслон из солдат, чтобы их мальчик, будущий воин, прикоснувшись к Герою, получил хоть частичку его силы и мужества. Носилки были торжественно внесены в дом кураки, у входа был выставлен караул из солдат. Всего этого не видел и не чувствовал Себастьян, находящийся в забытьи…

Утром следующего дня Себастьяна навестил местный знахарь, глубокий старик, державшийся, однако, с необыкновенным достоинством. Видно было, что он пользуется огромным уважением жителей поселения. Его называли «хампикамайока» или, как вполголоса перевёл Себастьяну присутствующий здесь переводчик, Луис — «хранитель средств от болезней».

Несмотря на весьма почтенный возраст, у целителя был ясный, умный взгляд, лёгкая походка, прямая спина, осанка знающего себе цену человека. Надо сказать, что уже сам факт того, что этот хампикамайока дожил до столь преклонного возраста, говорил о том, что врачеватель он был весьма искусный, с хорошим послужным списком. Профессия эта у инков хоть и была весьма уважаема, почётна и щедро вознаграждаема, тем не менее входила в число и самых рисковых.

Дело в том, что Знахарь считался Колдуном, безусловно связанным с миром богов, духов и вообще потусторонними силами. И если ему, взявшемуся за лечение больного, не удавалось излечить того хоть на время, считалось, что он сам не захотел этого сделать, а может быть даже и сам искусственно усугубил болезнь. И если мнение родственников усопшего было таким и хотя бы часть общины придерживалась того же мнения, врачевателя ждала отнюдь не лёгкая смерть — его привязывали к телу умершего и бросали где-нибудь в пустыне.

Старик сел на пол напротив лежащего на толстом, плетённом из камыша, мате, Себастьяна, за спиной которого пристроился Луис. Старик долго смотрел в глаза Себастьяна. «Болит?» — спросил неожиданно и показал рукой на шею. Себастьян удивился – со своего места он никак не мог видеть довольно глубокую рану, идущую от уха вниз до места, где коготь ягуара остановил металл кирасы. Врачеватель стал распаковывать корзину, которую принёс с собой, доставая оттуда связку листьев, пучки зелени, небольшие глиняные сосуды.

«Раскройте его» — тихим голосом сказал врачеватель и Луис кинулся выполнять распоряжение. Хорошо, что лежащий на спине и не имеющий возможности приподняться, Себастьян, не имел возможности увидеть нижнюю часть груди и верхнюю – живота. Эта часть его тела представляла собой сизо-фиолетовую подушку. Старик поднял с полу лежащую в стороне кирасу Себастьяна. Повертел в руках. Хмыкнул.

Где-то от середины груди до нижнего обреза защитного приспособления, металл был вогнут так, что, казалось, удар был нанесён тараном, используемым для разрушения крепостных ворот при штурме крепости. Знахарь пробежал пальцами по опухоли, что заставило Белалькасара скривиться от боли и занялся принесёнными лекарствами. Он выбрал из принесённой связки листьев «тобакко» два самых целых (как выяснилось, для предстоящего ритуала используется только привезённый из сельвы вид «пагари-муле»), и, сложив их вместе, долго скручивал плотную, твёрдую трубку, которую, в свою очередь, вставил в более толстую, но уже глиняную.

Луис сбегал на хозяйскую половину дома и принёс горящую палочку смолистого дерева «имета», от которой врачеватель прикурил табачную трубочку. Подсел как можно ближе к раненому и, втянув в себя дым, пустил плотную струю прямо в лицо Себастьяну. От неожиданности и с непривычки, Себастьян отвернулся и закашлялся.

Луис перевёл: «Ты не должен отворачиваться от священного дыма. Ты должен втягивать его в себя носом как можно глубже!»

Некоторое время целитель и больной втягивали в себя едкий дым. У Белалькасара начала кружиться голова, появилось чувство тошноты, перед глазами замелькали радужные искры, звуки потеряли чёткость и начали как бы отдаляться … Хампикамайока достал странной формы майоликовый сосуд и нацедил в половину скорлупы кокосового ореха бурого цвета жидкости: «Это сок священной лианы Айя-уаска. Выпей всё до капли!»

Он приподнял голову Себастьяна, подложив руку под затылок и ждал, пока скорлупа не опустеет. Потом осторожно опустил голову раненого на мягкий валик из шерсти, заменяющий подушку. Налил себе того же сока, выпил и сел на прежнее место, закрыв глаза.

Через некоторое время он стал мерно раскачиваться, бормоча что-то неразборчивое, тело его начало подёргиваться, а руки делали резкие движения, как бы отмахиваясь от кого-то. Ещё более разительные перемены происходили с Себастьяном. Он, до этого лежащий без движений, стал наносить удары зажатым в правой руке невидимым кинжалом и вдруг … издал жуткое рычание, в точности имитирующее рык Ягуара!

У Луиса, никогда не видевшего ничего подобного, волосы зашевелились на голове от ужаса. Он сжался в комок и закрыл голову руками.

Вдруг Себастьян издал дикий вопль и застыл…Он лежал без движений, но лицо, доселе бледное и безжизненное, смягчилось, порозовело, дыхание перестало быть судорожным, стало спокойным, глубоким, как у спящего человека. Открыл глаза и Знахарь.

В отличие от Себастьяна, он выглядел смертельно уставшим, лицо его стало каким-то серым и безжизненным. Но сеанс лечения ещё не окончился. Врачеватель с видимым трудом встал, взял один из сосудов и подошёл к Себастьяну. С трудом произнося слова, но, видимо для того, чтобы Луис хорошо запомнил, заговорил: «Этот человек только что снова победил Ягуара, который хотел убить его в ТОМ мире, раз не удалось убить в ЭТОМ.

Теперь ему ничто не угрожает и ни один Ягуар в мире не посмеет напасть на него. Так и скажешь ему. Вот это – он показал на сосуд – смола дерева Копайва, смешанная с некоторыми, известными каждому Знахарю, травяными соками.

Сейчас мы натрём этим бальзамом все больные места» — Старик откинул кусок ткани, заменяющий одеяло и Луис не поверил собственным глазам: УЖАСНОЙ ОПУХОЛИ НЕ БЫЛО! Правда на месте, которое она занимала, красовался огромный фиолетовый синяк, а глубокая рана на шее выглядела как старая царапина!

Хампикамайока начал уверенными движениями втирать в раны густую красную жидкость. «Ему не нужно вставать несколько дней – повреждены рёбра. Но и потом какое-то время нужно быть осторожным. Вот этот отвар – сок табакко пагари-муле. Пусть Герой пьёт его три раза в день. Этим бальзамом нужно натирать раны утром и вечером. Я очень устал. Пойду домой».

Когда Знахарь вышел на улицу, в дом буквально ворвались Матисс и Руис, которые больше часа изнывали у входа – им не разрешали войти, пока Хампикамайока делал своё дело. Они застали мирно спящего Себастьяна и, ошалевшего от всего увиденного, Луиса. Луис рассказал друзьям Себастьяна о том, как проходило лечение и что он видел собственными глазами.

Матисс хотел сказать Себастьяну, что прибыло несколько конников из войска Писарро с известием, что он уже на подходе и завтра будет здесь. Но решили не будить Капитана, так как сон в его состоянии – лучшее лекарство. Матисс и Руис прошли по «хатур-йяхта» — так на языке кечуа называется небольшой город – выставили посты, назначили сменщиков.

Солдаты были устроены на ночь по-походному на городской площади, тем более, что благодарные жители нанесли продуктов, одеял из шерсти ламы, а дождя не предвиделось. Лошади были привязаны тут же, к специально сделанной ещё вчера коновязи и не имели недостатка в корме и воде. Матисс оставил саргенте Руиса за старшего, а сам отправился в дом кураки, к Себастьяну.

Утром Себастьян проснулся рано. Вчерашнее лечение не прошло бесследно, чувствовал он себя вполне прилично, единственное, что он не мог ещё делать – это самостоятельно садиться, так как болели мышцы живота и повреждённые рёбра. Чутко спящий Матисс мгновенно среагировал на движение Белалькасара и проснулся.

Подошёл Луис. Он заставил Себастьяна выпить оставленные знахарем лекарства, втёр в раны бальзам. «Луис – обратился к нему Себастьян – вчерашний лекарь сотворил чудо. Я хочу его отблагодарить. Приведи его сюда».

Луис выскользнул на улицу. «Капитан, думаю, через пару часов сюда придёт Писарро с войском. Я отложил погребение Хуана – ведь с Писарро будут Падре Хуан де Соса и монах Висенте Вальверде – похороним Хуана, как положено Герою, со всеми почестями и церковной службой».

«Ты очень правильно поступил, Николас. Дай указание выбрать место для захоронения, гроб сделать – ну, ты знаешь, что нужно.»

«Уже, Себастьян, гроб сделали ещё вчера, курака выделил два ствола красного дерева и наш плотник, Зельдан, распустил их на доски.

Гроб получился прямо королевский, изнутри обили шерстяной тканью – также из запасов кураки. Нашему другу будет удобно в нём… Солдаты начистили доспехи, а уж в цветах недостатка не будет. Надеюсь, у Падре будут свечи.» Пока офицеры говорили, они не заметили, что вернулся Луис.

Переводчик понуро стоял у входа…

«Луис, я послал тебя за лекарем! Он придёт позже?»

«Он не придёт, Сеньор Капитан… Великий Хампикамайока умер вчера вечером у себя дома …».

«Как?! Он вчера не жаловался на здоровье и выглядел очень хорошо для своего возраста!»

«Да, Сеньор Капитан, но он взял все Ваши болезни в себя!…».

Себастьян помрачнел и замкнулся в себе. Матисс вышел из дома и почти сразу послышался звук рожка и шарканье множества ног вперемешку с цоканьем копыт. В город вступало войско Писарро.

Франсиско Писарро буквально вломился в дом кураки во главе свиты, состоящей из служителей культа – Падре Де Соса и монаха Висенте Вальверде, трёх своих братьев, Эрнандо, Хуана и Гонсало, а также Капитанов, Эрнандо де Сото и Педро де Кандия.

«Ну, где тут наш Герой?! А, вот он! Ишь, разлёгся! Некогда отдыхать! Труба зовёт, Капитан, или ты не слышишь?!» — звеня шпорами, чётким военным шагом подошёл к лежащему Себастьяну, опустился на одно колено, и, увидев, что Белалькасар делает попытку встать, положил ему руку на плечо: «Лежи, Капитан, я шучу! Вчера вечером прибежал индеец, скороход-часки прорвался ко мне с известием, что Великий Воин, Себастьян Мойяно де Белалькасар, в одиночку, голыми руками, убил Короля Ягуаров, был ранен и вместе со своим отрядом находится в городе, название которого мне не под силу выговорить. Завидую самой чёрной завистью, Капитан! И с нетерпением буду ожидать, когда Себастьян де Белалькасар будет готов к новым подвигам! Военный Совет проведём прямо здесь и сейчас – и, повернувшись к офицерам – созовите всех сюда!».

Солдаты принесли какие-то подобия скамеек из находящегося неподалёку Святилища, и, пока готовился Совет, Падре Хуан де Соса разговаривал, с помощью переводчика Филипийо, с куракой. Когда все офицеры расселись по местам, первым взял слово Падре.

«Уважаемые Друзья, Верные слуги Господа нашего, Иисуса Христа, Святой Матери-Церкви и Его Императорского Величества, Императора Священной Римской Империи и Короля Испании, Карла V! Начну свою речь не совсем обычно. Находящийся здесь, всем нам известный своим мужеством, дисциплинированностью и верностью солдатскому долгу, Капитан Сеньор Себастьян Мойяно де Белалькасар, позволил себе нарушение данных ему инструкций которое в иных обстоятельствах, можно было бы назвать воинским преступлением – здесь Падре, услышав возмущённый ропот офицеров, успокаивающе поднял руку и повысил голос – он вмешался в проблемы жителей города, рискуя собственной жизнью, вступил в схватку с чудовищем, терроризирующим местное население и вышел из боя победителем. Я только что разговаривал с местным вождём, куракой Льюки. Вот он сидит, справа от меня. Всё местное население благодарно Капитану Белалькасару и просит дать их городу имя Великого Воина. Более того, от имени всех жителей округи, курака просит ввести их в лоно Святой Католической Церкви, так как только Всесильный Бог мог дать победу в этом бою простому смертному. В моей практике это первый случай добровольного желания креститься такой большой группы невежественных дикарей. Обычно нам, служителям Святой Церкви, приходится долго … гмм…увещевать и… уговаривать этих детей Природы обратиться ко Святому Кресту. А теперь вспомним слова Его Величества, сказанные им в недавней речи в Кортесах: «Все жители наших колоний в Индиях являются подданными Испанской Короны, и так же, как любой житель Испании, имеют право на всемерную защиту их имущества и их жизни всеми средствами, имеющимися в распоряжении королевской власти».

В данном случае, Капитан Себастьян Мойяно де Белалькасар, поступил не только мужественно, но и мудро, не просто как военный, а как политический деятель, ставящий выше собственной жизни престиж Святой Церкви и Императорского Престола! И об этом выдающемся случае будет доложено Его Величеству. Виват Капитану де Белалькасару!» Последние слова Падре утонули в овациях и криках «Виват!». После этой речи, ведущий Совет Генерал-Капитан Франсиско Писарро дал слово Белалькасару. Себастьян сидел на подушках, упираясь спиной в стену и очень стеснялся этого положения, когда все смотрели на него сверху вниз.

«Уважаемые братья по оружию, Кабальерос! Я хочу просить Уважаемого Сеньора Генерал-Капитана дать этому городу имя настоящего Воина, моего друга, с которым мы прошли множество стран и сражений, Капитана Хуана Гонсало де Сеговия. Мы были вдвоём и волей Судьбы он принял на себя первый страшный удар могучего зверя. На его месте должен был быть я – в этом случае вы не увидели бы меня живым. Это мгновение, которое он подарил мне ценой собственной жизни, дало мне возможность выйти победителем из схватки – Себастьян не выдержал, из глаз его полились слёзы, он обхватил голову руками и прошептал «Хуан был настоящим другом…» Видя, что говорить Себастьян больше не может, Писарро пришёл на помощь: «Итак, Кабальерос, властью, данной мне Императором Священной Римской Империи, Королём Испании, Доном Карлом Пятым, объявляю: 1. Дать этому городу имя Сан-Хуан, в честь Капитана Хуана Гонсало де Сеговия. 2. Передать этот город и его окрестности в энкомьенду и под патронаж Капитану Себастьяну Мойяно де Белалькасару. Все документы на владение будут незамедлительно подготовлены секретарём и выданы Капитану Себастьяну Мойяно де Белалькасару. 3. Провести отпевание и похороны со всеми воинскими почестями Капитана Хуана Гонсало де Сеговия. На его могиле водрузить Святой Католический Крест в память о его воинских подвигах. Ответственным за проведение похорон назначается один из друзей погибшего, Тененте-Майор Николас Матисс. После окончания молебна, армия выступает в поход. Нас поджимает время. Сеньор Капитан Де Белалькасар остаётся здесь на лечение. Надеемся скоро увидеть его в своих рядах. С ним остаётся 10 всадников по его выбору. За всеми сохраняется их доля в военных трофеях, как если бы они участвовали в этом походе. Аминь.

Все уже задвигались, поднимаясь с мест, но Падре Хуан де Сосо воззвал к тишине: «Кабальерос, я обещал помочь местному кураке обратиться к вам и Уважаемому Капитану де Белалькасару. Пожалуйста, Сеньор Льюки!» — Падре сделал приглашающий жест рукой и со своего места поднялся курака. До этого он сидел без движений, с непроницаемым лицом.

Он поднял обе руки вверх и наступившая тишина была разорвана гортанным боевым кличем инков. Из-за полога, отделяющего хозяйскую половину дома выступила необыкновенной красоты молоденькая девушка, несущая на обеих руках свёрток, содержание которого нельзя было рассмотреть.

Она направилась к Белалькасару. Красавица, глядя ему прямо в глаза, стала на колени, положила свёрток на пол и развернула его. Курака взял из него и поднял в обеих руках – Ожерелье из клыков и когтей Ягуара с золотой бляхой, изображающей голову этого животного посередине. Вместо глаз были вставлены два великолепных изумруда. Но это было не всё. Сам свёрток представлял собой прекрасно, до мягкости выделанную шкуру Ягуара, которую можно было носить в качестве плаща (а Себастьяну представилась она на спине Абаро, как попона).

Видя размеры шкуры, клыков, когтей, все ужаснулись размерам этого зверя и уже другими глазами взглянули на Белалькасара. Непонятно, как местные жители умудрились всё это сделать всего за два дня. После того, как подарки обрели хозяина, девушка взяла Себастьяна за руку и приложила к своей щеке, а потом, не выпуская руку Капитана, села рядом с ним…

Себастьян, ещё неспособный передвигаться самостоятельно, попросил помочь добраться до гроба, в который уже был положен Хуан и всё время молебна провёл с другом, отрешившись от всего. Он смотрел в лицо Хуана, нижняя часть которого была прикрыта белым платком и вспоминал все эпизоды своей жизни, связанные с ним, и из глаз его тихо струились слёзы, оставляя чистые дорожки на щеках. Смерть Хуана была для Себастьяна потрясением не менее сильным, чем смерть Густаво на Кубе.

Только после обряда погребения, воинских почестей и водружения огромного креста на могиле друга, когда армия Писарро покинула поселение и сам он оказался в той же комнате в доме кураки, он заметил, что девушка находится рядом с ним.

Он подозвал Луиса: «Скажи, кто это? Что она здесь делает?»

«Это младшая дочь кураки. Её зовут Ийяри, что на языке Кечуа значит «Сияющая». У инков есть обычай – предоставлять любимую дочь Великому Герою с тем, чтобы она родила от него ребёнка, так как он должен унаследовать все качества, присущие этому человеку. Вы можете жениться на ней или нет – но женщина, родившая от Героя всегда будет окружена почётом соплеменников. Это большая честь для её семьи.»

Себастьян растерялся … Он не знал, как себя вести в этой ситуации.

С одной стороны, отвергнуть девушку – страшное оскорбление для семьи вождя. Да и как отвергнуть такое чудо? С другой стороны, он понимал, что после такого ранения он ещё не готов к выполнению своей «миссии»… Луис понял замешательство Белалькасара: «Не беспокойтесь, сеньор, все всё понимают и никто Вас не торопит. Пока Ийяри будет выполнять свои обязанности жены, ухаживать за Вами, готовить Вам пищу, помогать в лечении. Вы просто должны быть с ней ласковым, не обижать её, поблагодарить её и её отца, сказать, что это большая честь для Вас и всё такое …»

С этого дня Ийяри стала тенью Себастьяна.

Войско Писарро шло дорогой инков прямо на Восток и восходящее солнце – Божество Инков – било им прямо в глаза. Только к вечеру следующего дня, проводники свернули на пересекающую дорогу, которая петляла в Юго-Восточном направлении. Качество дороги было то же, но теперь она шла в горы, поднимаясь всё выше.

Дышать становилось труднее. От встреченных индейцев стало известно, что огромное, более 80 тысяч человек, войско Атауальпы, идёт с Юго-запада, с горячих минеральных источников, где Сапа-Инка залечивал раны, полученные в боях под Кито, на столицу, Куско.

Поскольку основной узел дорог, где Атауальпа мог поменять маршрут, испанцы уже миновали, получалось, что если они поторопятся, могут подойти раньше Сапа-Инки к другому узлу, который находится вблизи древнего города Кахамарка, принадлежавшего до 1471 года государству Чавин и завоёванного Великим инкским полководцем и Императором Тупак Инка Юпанки. Дорога из Пиуры, по которой шёл Писарро, выходила к этому же узлу.

Расспрашивая индейцев, знакомых с городом Кахамарка и его окрестностями о городе, рельефе местности и прочих важных деталях, Писарро уже понял, что лучшего места для боя (если таковой случится) со столь превосходящими силами противника ему не найти.

Наличие в городе достаточного количества больших каменных зданий, а также складов с продовольствием, давало возможность долго обороняться в случае поражения на открытой местности. Поэтому был сокращён срок отдыха на марше. 15-го ноября 1532 года конкистадоры вошли в безлюдный, покинутый жителями, город Кахамарка.

Утром разведчики доложили, что на подходе огромное войско инков. На всякий случай Писарро велел пехоте разместиться в самых крупных и прочных каменных домах в центре города, подготовив всё огнестрельное оружие, а также арбалеты. Лошадей ввели в большое строение, до ухода жителей, очевидно, игравшее роль амбара. На эту мысль наводило наличие просыпанных зёрен кукурузы. Видимо, разведка инков тоже не бездействовала – они явно знали, что город занят пришельцами, и, не пытаясь проникнуть в город, индейцы начали разбивать лагерь на холмах, вдали от него.

На Военном совете было принято решение не демонстрировать враждебности и направить в лагерь инков для переговоров и визуальной разведки небольшую группу кавалерии, под командованием Де Сото и Эрнана Писарро, брата Франсиско. Парламентёры начистили доспехи и конскую сбрую и двинулись к видневшимся вдали многочисленным палаткам.

Понимая, что за ними наблюдает не одна сотня глаз, кавалеристы старались демонстрировать свои боевые возможности, то съезжаясь в плотный боевой строй, то рассыпаясь на местности, на полном карьере преодолели небольшую мелкую речушку перед лагерем. Когда они подъехали к лагерю, индейские воины расступались, освобождая испанцам проезд к центру лагеря и смыкаясь за их спиной.

Де Сото и Эрнан Писарро понимали, что наступил самый опасный момент их миссии – учитывая огромное численное преимущество инков и трудности в использовании возможностей конницы в узком коридоре между вооружёнными воинами, их маленький отряд могли уничтожить в течение нескольких минут. Наконец они выехали на большое поле, в центре которого на золочённых носилках восседал Сапа-Инка Атауальпа в окружении своей свиты и большого отряда вооружённых телохранителей.

Де Сото просто не мог не покрасоваться своей удалью перед солдатами, а главным образом – перед индейцами – ни с того, ни с сего он пришпорил лошадь и, оторвавшись от отряда, помчался прямо на Сапа-Инку! Над полем воцарилась тишина … все – и индейцы, и испанцы просто остолбенели. А смельчак прямо в двух метрах от Властителя огромной Империи, резко натянул поводья, подняв коня на дыбы так близко, что слюна лошади попала на одежду Сапа-Инки и, соскочив на землю, поклонился Императору …

Как он объяснял потом, поклонился он, чтобы отдать дань уважения мужеству и выдержке индейского вождя, который, никогда в жизни не видевший лошадь, да ещё на таком угрожающем расстоянии, даже глазом не моргнул! Но в его свите было достаточно людей, которые так испугались демарша Де Сото, что не смогли скрыть своего замешательства.. Как стало известно потом, после отъезда испанской делегации, Сапа-Инка велел казнить тех из своих приближённых, которые не смогли скрыть страха перед лицом иноземцев.

Подъехал Эрнан Кортес, также спешился и, выполнив поклон по всем правилам придворного этикета, обратился с речью к Императору. Переводил Филиппильо.

В своём обращении брат Командующего испанским войском, Генерал-Капитана Франсиско Писарро, призвал Сапа-Инку Атауальпу признать главенство Испанского Короля, Карла V, согласился стать данником Испанской Короны и принять истинную, Католическую Веру, креститься и привести в лоно Святой Христовой Веры всё население своей Империи. Сохраняя чувство собственного достоинства, индейский вождь ответствовал: «Я никому ничего не должен, тем более – дани. Я – могущественнее любого из земных владык. Я верю, что Ваш Император Великий Государь, раз он послал целую армию так далеко от своей страны. Я готов считать его своим БРАТОМ. А что касается Вашего Папы, о котором Вы говорите с таким уважением, так на мой взгляд, это просто выживший из ума старый человек, если дарит кому-то не принадлежащие ему земли. Вот ты, юный полководец – обратился он к Де Сото, имеешь свою землю где-нибудь? – и, получив утвердительный кивок Де Сото, вспомнившего о своих энкомьендас в Панаме и Никарагуа, продолжал – вот можешь ты подарить их своему другу? – он указал на Эрнана, стоящего рядом с Де Сото, и, снова получив подтверждение, вопросил – а ты можешь владения своего друга подарить кому-нибудь, скажем – мне? – увидев, что собеседник замешкался с ответом, ответил сам себе – можешь! Но только С ЕГО РАЗРЕШЕНИЯ! Верно? Так как же ВАШ ПАПА мог подарить МОИ земли кому-нибудь другому без МОЕГО разрешения? Что же касается веры … Я своей веры менять не хочу. Во всяком случае, пока не увижу, что ваша вера лучше, чем моя. Вот Ваш Бог – как сказали мне те ваши соотечественники, с которыми я встречался ранее и которых он не защитил (намёк на принесённых в жертву Виракоче двух испанцев) – был убит теми людьми, которых он же и создал. А мой Бог – Сапа-Инка показал на солнце – живёт на небе и смотрит на своих детей. И никто его не может убить, даже я! Так и передайте своему Королю. Что же касается приглашения Вашего начальника – хорошо, я принимаю его. И, как Вы просите, приду без оружия. Тем более, что Вы даёте слово чести, что Ваши воины так же будут безоружными» — Сапа-Инка сделал жест рукой, его воины подняли носилки, сияющие золотом в лучах инкского Бога – Солнца – и пошли в сторону лагеря. Поле опустело. Парламентарии возвращались в Кахамарку молча, понурив головы.

К их удивлению, неудача их миссии не расстроила Франсиско Писарро. Казалось, он был готов к такому повороту событий. Так оно и было на самом деле. Самое главное – он получил обещание Сапа-Инки прибыть в город завтра.

Всё остальное он уже продумал и обговорил с Падре Хуаном де Соса, монахом Висенте Вальверде и остальными капитанами. План встречи Повелителя Тауантинсуйю, (Инкской Империи) был детально разработан. И всё-таки, Писарро предстояла бессонная ночь.

Всё утро продолжалась подготовка к «Торжественной Встрече». К полудню городская площадь, как и весь город – обезлюдели. Не было видно ни испанцев, ни индейцев, ни лошадей… Наконец вдалеке появилось облачко пыли – это был один из всадников-разведчиков. Он влетел на площадь, соскочил с седла и вбежал в один из самых больших каменных домов.

Через несколько минут оттуда неспешно вышла небольшая группа людей. Это были Франсиско Писарро в ярко начищенных доспехах и красном плаще, Падре Хуан де Соса в чёрной сутане с большим серебряным крестом на груди, монах Висенте Вальверде в грубого полотна сутане, подпоясанной витой верёвкой из конского волоса – обычной одежде доминиканского монашеского ордена, братья Писарро, Эрнандо, Хуан и Гонсало, тоже в доспехах, причём Эрнандо держал в правой руке большое знамя Кастилии, а также Педро де Кандия и Капитан Эрнандо де Сото.

Рядом с Генерал-капитаном стоял переводчик Филипийо. С ближайшего холма стала спускаться многотысячная толпа индейцев – свита Сапа-Инки Атауальпы, окружающая носилки, отбрасывающие золотые лучи отражённого солнца. Впереди носилок шла белая лама в ярко-алой накидке с большими золотыми дисками в ушах – символ царской власти. Вот процессия вступила на площадь и остановилась по знаку своего повелителя в десятке метров от встречающей их горстки конкистадоров.

Вперёд выступил Франсиско Писарро. Сделав два шага, он выполнил приветственный поклон, в соответствии с правилами Придворного Этикета и сказал несколько приветственных слов. Его сменил Падре Хуан де Соса. Он достал из рукава сутаны свёрнутый в трубку лист толстой желтоватой бумаги, с болтающейся на золотом шнуре красной печатью и начал читать текст, время от времени делая паузы, давая Филипийо возможность перевести прочитанное. Документ назывался «Рекверимиенто» и в нём перечислялись требования Короля Испании к Царю Королевства Тауантинсуйю. У Сапа-Инки хватило терпения выслушать только половину текста и он прервал чтение официального документа взмахом руки и словами, что ему «надоело слушать эту болтовню и он намерен спросить с испанцев за бесчинства, вытворяемые ими на территории Государства Инков.

Когда речь снова зашла о Крещении, он спросил, откуда служители Религии узнали эти сказки о Воскрешении Христа, его Вознесении и прочие легенды. К нему подошёл Висенте Вальверде, протянул ему Библию и сказал, что всё, что касается католической религии, ему известно вот из этой Святой Книги. Сапа-Инка взял книгу, повертел в руках, полистал и бросил на землю…

Надо сказать, что Сапа-Инка тоже готовился к этой встрече. На всякий случай он дал указание своему полководцу, Руминьяуи, отвести главные силы армии, которые насчитывали, по разным сведениям, от 80 до 100 тысяч человек, на расстояние в несколько миль и блокировать все, сколько-нибудь удобные для передвижения войск тропы, дороги и горные перевалы, чтобы, в случае начала военных действий, пришельцы оказались в ловушке и не могли покинуть долину Кахамарки.

С собой же, на встречу с Писарро, он взял только 7 тысяч воинов, однако, в соответствии с договорённостью, запретил им брать с собой оружие – Великий Сапа-Инка дорожил своим словом. Однако, он не знал испанцев, и уж совсем не представлял себе, с кем имеет дело в лице Франсиско Писарро. Он даже представить себе не мог, сколько наглости, коварства, немыслимой отваги и отчаянности было в этом авантюристе.

Правда, план конкистадора был в какой-то мере подражанием плану своего дальнего родственника, Эрнана Кортеса, который тот реализовал в Мексике, пленив Императора Монтесуму, правда, в значительно более благоприятных условиях, чем это готовился сделать Писарро. Он поставил перед собою задачу захватить в плен Сапа-Инку прямо на глазах всего индейского войска! Он уже достаточно изучил менталитет индейского воина – тот был готов с беспримерным мужеством сражаться и умереть на глазах своего вождя. Но стоило убить вождя, как индейское войско рассеивалось, спасаясь бегством.

Брошенная в пыль Императором Святая Библия стала поводом для последующих действий конкистадоров. Висенте Вальверде повернулся к Писарро и возмущённо воскликнул, указывая рукой на Сапа-Инку: «Этот дикарь бросил в грязь СЛОВО ГОСПОДНЕ!» По взмаху руки Писарро упали плетённые заборы, скрывавшие четыре пушки-кулеврины и 12 выстроившихся в шеренгу аркебузников.

Раздался залп, в толпе индейцев упали первые жертвы и из окружающих площадь каменных зданий с оглушительным боевым кастильским кличем «САНТЬЯГО!!!» повалила пехота, а из ближайшего переулка на полном карьере вылетело 67 закованных в железо всадников. Началась страшная рубка безоружных людей, которые голыми руками и своими телами пытались защитить своего Повелителя.

Писарро был неважным наездником и предпочитал сражаться пешим. Он неудержимо рвался к носилкам Сапа-Инки, которые держали залитые кровью воины, у некоторых из которых уже были отрублены руки или зияли страшные раны на теле. Того, кто падал, тут же заменял другой воин.

Писарро пронзил шпагой последнего из телохранителей, закрывающего от него Императора, схватил за руку Сапа-Инку, сбросил его с носилок на землю и накрыл своим телом, чтобы какой-нибудь солдат, опьянённый кровью и беззащитностью жертв, не нанёс Атауальпе смертельного удара. Потеряв из виду своего вождя, индейское войско обратилось в бегство, но уйти удалось немногим. В этом побоище, которое нельзя назвать «битвой», поскольку безоружные инки ничего не могли поделать против до зубов вооружённых профессиональных убийц, распрощались с жизнью около 7 тысяч индейцев.

Пока уставшие от тяжёлой работы конкистадоры бродили между трупов, срывая с них золотые и серебряные украшения, Сапа-Инку и нескольких, взятых в плен его приближённых, провели в самое большое каменное здание и выставили караул. Забрызганные кровью капитаны, Падре Де Соса и Висенте Вальверде собрались в небольшой комнате на Военный Совет.

Все расселись на скамьях, только Генерал-Капитан мерял комнату нервными шагами. Случилось то, во что он и сам не верил – ему удалось взять в плен самого Великого Сапа-Инку, причём – без потерь! Но только сейчас, когда удалось совершить невозможное, перед Победителем открылась неприглядная перспектива. Ни один из членов Совета не мог предложить выхода из угла, в который он сам себя загнал. Он пытался сосредоточиться – ситуация, в которой оказались испанцы, казалась безвыходной.

Разведчики уже доложили о блокаде долины огромным, и на этот раз – вооружённым — войском Руминьяуи. То есть, вырваться отсюда нельзя. Убить пленного Императора – самоубийство. Именно его жизнь гарантирует жизнь испанцам. То есть – они должны «сдувать с него каждую пылинку» — не дай Бог, заболеет, покончит жизнь самоубийством или ещё что-нибудь с ним случится. Тогда конкистадоров ничто не спасёт. И при этом всему воинству нужно было что-то кушать…

Писарро метался по комнате, в задумчивости грыз ногти – дурная привычка, от которой его не смогли отучить в детстве. И вдруг – остановился. «Позовите сюда саргенте Пабло де Серра!» — Два капитана кинулись исполнять приказание. Уже через десяток минут перед Генерал-Капитаном стоял светловолосый худощавый молодой человек с жиденькой бородкой и только начинающими пробиваться усами.

«Саргенте, Вы, насколько я знаю, у нас – художник?»

«Ну, не совсем так, Сеньор Генерал – юноша покраснел от смущения – я только учился живописи два года у Маэстро Эрнандо Яньеса де Альмедина в Валенсии и один года скульптуре у Маэстро Алонсо Барругете — помогал ему в работах в Церкви Сан Бенито в Вальядолиде…»

«Этого достаточно! Возьмите сколько нужно солдат, покопайтесь в трофеях берите всё, что понадобится – но к вечеру это здание изнутри должно выглядеть как дворец. Эта комната будет тронным залом! Соседняя – как спальня аристократа. Да, снимите это – Писарро приподнял двумя пальцами и отбросил край засаленной занавески, прикрывающий дверной проём — тут нужно поставить дверь. Здесь будет жить Сам Император!» — кровь отхлынула с лица художника: «Как! Сюда прибудет Его Величество, Карл V?!» — Писарро снисходительно улыбнулся: «Думаю, он не успеет. А пока тут поживёт Сапа-Инка! Вам всё понятно? Действуйте!». «Сеньор Де Сото! Капитан, Вы назначаетесь Командиром гвардии Императора Атауальпы Первого! Отберите четыре смены по 4 человека из солдат, что выглядят посолиднее. Все должны быть в начищенных доспехах. Меняться – через каждые 4 часа. И, пожалуйста, пусть ведут себя … повежливее. По крайней мере – на людях. Пусть индейцы видят, что мы хорошо относимся к пленным … Императорам. Со всем уважением к их титулам. Отберите из пленных прислугу. В том числе и из женщин. Там, по-моему, захватили трёх его жён. Они могут находиться при нём неотлучно.» и, увидев на лице Де Сото улыбку, погрозил пальцем: «Ни-ни! Даже не думайте, Капитан! Для нас очень важно, чтобы пленник нам доверял. Ступайте! Все свободны. Сеньор Педро де Кандия, останьтесь.»

Когда они остались вдвоём, Писарро присел на скамью рядом с доверенным лицом. Наклонившись к Де Кандия, заговорил вполголоса: «Капитан, Вам доверяется особая миссия. Я дам Вам человека из свиты Сапа-Инки. Вы должны поехать в Куско, Столицу Империи. С помощью сопровождающего придворного инки, который получит особые полномочия от своего Императора – об этом я позабочусь – Вы должны встретиться с Уаскаром, братом Атауальпы. Он там в заточении. С Вами поедет Филипийо. Не хотелось бы – он скользкий человек – но Вам нужен переводчик. Спросите, что он может дать нам, если мы сделаем его Сапа-Инкой. Словом, Вы должны установить с ним контакт. НО ОБ ЭТОМ НИКТО НЕ ДОЛЖЕН ЗНАТЬ! Вам всё ясно?» «Когда нужно выезжать, Сеньор Генерал?» «Сегодня же! Да, и возьмите двух надёжных солдат. Действуйте!». После ухода Де Кандия, Франсиско Писарро ещё долго мерял комнату шагами, обдумывая детали операции.

Пока происходили столь важные события в далёкой Кахамарке, Себастьян приходил в себя от полученных ран и потери друга. Ийяри ни на шаг не отходила от раненого, когда бы Себастьян ни смотрел в её сторону, всегда встречал её сияющий, ласковый взгляд. И каждый раз поражался, как точно подобрали ей имя её родители.

Ийяри выгнала женщину, назначенную поварихой и сама готовила пищу Себастьяну, который настоял на том, чтобы Матисс, Руис и тененте Хорхе Робледо, которого он законтрактовал в Панаме, питались с ним вместе. Она старалась как можно больше разнообразить приготовляемые блюда и ревниво наблюдала за тем, как и что ест её Герой, запоминая, что ему нравится больше всего. Ийяри просто светилась счастьем, если Себастьян добавлял на свою тарелку вторую порцию того или иного блюда.

Надо сказать, что друзья до этого не представляли себе, как богата и разнообразна инкская кухня. Основу её составляло множество видов корнеплодов.

Кроме картофеля, камоте (батата) и юки, к которым они уже привыкли в других странах, они попробовали здесь и безвкусную в сыром виде, но очень богатую крахмалом и потому вкусную в печёном виде Ульюку, и родственницу белым цветам Канны, Ачиру, которую выпекали в печи, и Арракачу, похожую на морковь и сельдерей, корневища Мако.

Из зерновых – Киноа и Амарант, множество сортов кукурузы и изделий из неё. Из мясных блюд им особенно понравилось нежное мясо грызунов, получивших в Европе название «морские свинки», а здесь их разводили, как в Европе кроликов и называли «Куй» – их готовили, засовывая внутрь раскалённые камни.

Мясо лам напоминало баранину, но было несколько жестковатым, а вот Пекари по вкусу напоминало свинину. Часто к столу подавали птиц – фазанов, а из дичи – Викунья, Гуанако, белохвостый Олень, Гаемал и Вискача (вид шиншилы), на которую охотились с помощью лассо. Кроме того, в рационе присутствовали разного вида Бобы, Красный Перец (рокото), Томаты, Чайот, Тыква (сапайя), Арахис, Авокадо… С побережья привозили разные сорта рыб, моллюсков и водорослей.

Через пару дней у Ийяри появилась добровольная помощница у печи – высокая, статная, очень красивая девушка лет двадцати, напомнившая Себастьяну красавицу КЭМЭРИН, ставшую женой Хавьера, оставшегося на Эспаньоле. По-видимому, не только Себастьяну она показалась похожей на ту удивительную женщину. Матисс, быстрыми шагами вошедший в дом, чтобы что-то сказать Белалькасару, остановился, как вкопанный и подавился первыми же словами. Ийяри тут же среагировала на реакцию мужчин, лукаво улыбнулась, взяла незнакомку за руку и подвела к ним: «Моя старшая сестра, Айийма, что в переводе на испанский значит «Какая Хорошая!» — тут же перевёл Луис, сидевший рядом с Себастьяном.

Белалькасар ещё раз подивился умению индейцев подбирать имена своим детям. Матисс забыл, что хотел сказать Себастьяну и не сводил глаз с индианки. Себастьян несколько раз перехватил заинтересованный взгляд девушки, украдкой брошенный на Матисса. Ийяри представила мужчин своей сестре. Матисс смущённо потоптался не сводя глаз с Айиймы : «Ну, так я пойду?… Ах да, Себастьян, я думаю, нужно заложить церковь, а у Писарро выпросить какого-нибудь монаха. Ведь Падре Хуан де Соса окрестил всех жителей города!».

«А что – это очень хорошая идея! Напомнишь мне об этом».

Себастьян повернулся к Луису: «Ну что, продолжим?» — Белалькасар, с помощью Луиса, учил язык Кечуа. Матисс, не спуская глаз с Айиймы, двинулся к выходу, но тут же остановился: «Себастьян, я, пожалуй, присоединюсь к вам. А то приходится по каждой мелочи звать Луиса. Ты не против?» — «Ну конечно нет!».

Дни шли за днями. Себастьян начал вставать и ходить. Ему ещё трудно было вставать самостоятельно, но передвигался без посторонней помощи. Курака, Сеньор Льюки, выполнявший функции Алкальда города Сан-Хуан, предложил под церковь здание бывшего святилища. Продумали план перестройки и все солдаты, скучавшие от безделия, включились в богоугодное дело.

Мало-помалу подтянулись и некоторые индейцы. Работа закипела.

Как-то, с наступлением темноты, когда все легли спать, долго ворочавшийся на своём жёстком ложе, Матисс, заговорил: «Себастьян, хочу посоветоваться с тобой…».

«Ну, давай. Что там у тебя?».

«Знаешь … я решил … жениться…» — Себастьяну показалось, что он ослышался: «Что-что?! Ты? Жениться? Я не ослышался? Ты же говорил, что никогда не женишься, чтобы до самой смерти остаться свободным человеком!».

«Да, Себастьян. Но тут – другое дело… Понимаешь …» — мямлил Матисс. «Айийма? Так решайся! Такая девушка – она напомнила мне Кэмэрин!»

«Правда? И мне – тоже! Поможешь мне?»

«Ну конечно, друг! О чём разговор! А я-то думаю, чего это тебе вдруг храм строить потребовалось… Хочешь – всё по-закону?»

«Ну да …». «Всё!. Решили. А теперь давай спать. Я сегодня устал. Сам поднялся на холм. Тяжело, с непривычки».

К концу второго месяца после сражения с ягуаром, Себастьян сел на лошадь и уже через две недели счёл себя готовым к переходу. Взяв с собой двух проводников, небольшая кавалькада двинулась на Кахамарку. Прощание Себастьяна с Ийяри и Матисса с Айиймой было нелёгким, несмотря на обещание скоро вернуться. Когда всадники уже увидели внизу, в долине, город, из окружающих дорогу кустов выскочили четыре воина и преградили дорогу.

Судя по тому, как они постоянно оглядывались, в кустах находилось ещё неизвестное число вооружённых индейцев. Проводники и Луис долго разговаривали с часовыми, подвели их к Себастьяну, попросили его показать подарок Кураки – ожерелье, сделанное из зубов и когтей убитого им ягуара. Ну, попона из шкуры хищника , была видна издалека. Индейцы потрогали шкуру и ожерелье и уважительно глянули на Белалькасара. Старший из них сделал пригласительный жест рукой – «можете ехать!». По прибытию в Кахамарку, они узнали много нового. В частности, как удалось обхитрить Сапа-Инку и взять его в плен. Вообще-то, эта мрачная история очень не понравилась Себастьяну – он всегда старался быть верным данному слову.

Наутро состоялась встреча с Писарро. Генерал-Капитан встретил Себастьяна прямо на пороге комнаты, где была назначена встреча. Попросил выйти адъютанта и солдата, охранявшего его Резиденцию.

Сели напротив друг друга. «Итак, Капитан, Вы снова в строю, чему я, поверьте, искренне рад. Нам очень нехватало Вас. Но теперь Вы с нами. У меня есть к Вам дело, с которым далеко не каждый может справиться. Вы – один из тех немногих офицеров, кому я доверяю как самому себе. Вы, наверное, уже присмотрелись и понимаете, в какой сложной ситуации мы находимся. Захватив в плен заложника – Сапа-Инку, мы сами стали заложниками. Мы не можем выйти отсюда, пока не подойдёт серьёзное подкрепление. Но и сидеть здесь долго мы не можем. Скоро мы получим огромное количество золота и серебра, которое необходимо для выплаты жалования солдатам и офицерам, которое мы задолжали за несколько месяцев. Кроме того, нужно отправить огромную сумму в Испанию, Его Величеству и людям, на деньги которых покупались корабли и финансировалась экспедиция. Я намерен назначить Вас Комендантом и, одновременно, Алкальдом в порт, хорошо Вам знакомый – порт Сан-Мигель (Пайту). В Ваши обязанности будет входить приём кораблей из Панамы и Митрополии, распределение солдат и поселенцев, вооружения и прочих грузов, формирование воинских команд и отправка их к местам боевых действий и местам службы, отправка кораблей с грузом в Панаму и Испанию и организация караванов судов, так как одиночные корабли чаще всего становятся жертвами пиратов. Вы возьмёте весь свой отряд и, несмотря на наши проблемы, я выделю Вам ещё десятка 2 – 3 всадников и пехотинцев. И даже пару пушек и несколько аркебуз с припасами. Я намерен сделать порт Сан-Мигель главным портом, связывающим нас с Панамой и Метрополией, вместо Тумбеса. Теперь можете задавать вопросы. Я Вас слушаю.» «Сеньор Генерал-Капитан, у меня к Вам несколько вопросов и просьб. Вопросы, которые я Вам задам – не из праздного любопытства. Первое: Откуда ожидаются поступления таких больших сумм и грузов?» — «Я намерен получить огромный выкуп за свободу Импаратора Атауальпы. Для отправки этого груза понадобится не один корабль и немаленький воинский контингент для его охраны».

«Сеньор, а Вы действительно намерены освободить Сапа-Инку после получения выкупа?» — Себастьян понял, что попал в самую «болезненную точку» плана Писарро. Тот опустил голову и задумался, выстукивая какой-то марш пальцами на столешнице. Потом поднял голову и упёрся взглядом в глаза Себастьяна: «Капитан, Вы умный человек. Вот по этому вопросу я и хотел с Вами посоветоваться. Давайте договоримся – весь наш разговор останется между Нами. Вы – порядочный человек и я Вам доверяю, о чём сказал Вам в самом начале нашего разговора. Как Вы представляете себе решение этой проблемы?» — «Если честно – я не представляю себе, как можно выйти из этой ситуации без потери головы или чести. Совершенно ясно, что если Сапа-Инка выйдет на свободу, он поднимет всю свою Империю и от нас мокрого места не останется. С другой стороны, не выпустить его на свободу после выплаты выкупа – поступок совершенно бесчестный и вряд ли получит одобрение Его Величества. Думаю, Вам придётся решать эту задачу самому.

Теперь – Второй вопрос: Как я со своими подчинёнными смогу покинуть Кахамарку. Ведь долина полностью блокирована. Мы в этом убедились по дороге сюда.»

«Ну, этот вопрос решить несложно. Как Вы, наверное, обратили внимание, мы создали для Сапа-Инки вполне приличные условия для проживания, сохранили почти полный штат слуг. Он выполняет свои императорские функции, имеет свою стражу из наших солдат, мы все оказываем ему все императорские почести, у него почти полная свобода передвижения – то есть делаем всё, чтобы его подданные не считали его арестованным. Так что, его слово – закон для всего населения Тауантинсуйю. Он даст указания сопровождающему вас индейцу, тот передаст его военачальникам.» «Сеньор Генерал-Капитан, у меня к Вам ещё одна просьба. Падре Хуан де Соса, в памятный Вам день, когда Вы посетили город, названный Вашим Указом «Сан-Хуан», окрестил ВСЁ население города, во главе с Куракой. Войдя в лоно Святой Церкви, Курака стал ревностным христианином и передал бывшее Святилище под храм Христовый. Наши солдаты и местные жители перестроили здание, придав ему вид христианского Храма. Но, во-первых, Храм нуждается в освящении. Кроме того, хотелось бы придать Храму как можно более привлекательный вид как снаружи, так и изнутри. Для этого он просил бы выделить ему человека, разбирающегося в архитектуре и живописи. Во-вторых, паства нуждается в пасторе, знающем уставы Святой Церкви и все церковные обряды. Нужны освящённые иконы и необходимые детали убранства Храма. Просим Вас помочь жителям города в столь важном деле».

«Капитан, не скрою, меня поразила и, в то же время, вызвала глубочайшее уважение просьба, прозвучавшая из Ваших уст. Обещаю Вам, что немедленно займусь этим вопросом. Прямо сейчас встречусь с Падре де Соса. Есть ещё просьбы, вопросы? Нет? Ну, будем считать что все вопросы решены. Отдохните пару деньков и – с Богом, в путь!»

Уже на следующий день Белалькасар встретился с Падре, который, как оказалось, решил главный вопрос, с которым Себастьян обратился к Писарро. Он сказал, что в рядах войска есть юноша, несколько лет бывший монахом, учившийся на факультете Богословия в Саламанке, там какая-то история со сложением с себя сана, связанная с юношеской любовью, всё это в прошлом и сам юноша (кстати, из весьма знатной семьи, его имя Сильвестро де Кальдерон), готов взяться за дело немедленно.

Необходимые для функционирования церкви церковные атрибуты будут выделены. Кроме того, в помощь молодому священнику города Сан-Хуан будет выделен художник, Пабло де Серра. Падре де Соса благословил Себастьяна де Белалькасара на богоугодное дело и обещал нанести визит в Сан-Хуан в ближайшее время. Более того, он обещал также взять под особый патронаж и собственную опеку христианскую общину города. Больше всего этой новости, по известным нам обстоятельствам, был рад Матисс. Он же и кинулся разыскивать Сильвестро де Кальдерон, чтобы познакомить его с Себастьяном.

Новоиспечённый Падре города Сан-Хуан оказался молодым человеком, 26 лет отроду, очень обрадованным сделанным ему предложением и тут же включившимся в поиски необходимых материалов и атрибутов для проведения служб. Он всё время приставал к Матиссу и Себастьяну с вопросами о городе, природе, его окружающей, о людях его населяющих, растениях там произрастающих, климате, фауне и прочем.

Оказалось, что он – большой любитель цветов и хочет разбить вокруг своего храма цветник, выкопать пруд и развести в нём золотых рыбок, на что Матисс с мрачным юмором поделился своей мечтой развести в этом пруду крокодилов.

Себастьяну удалось, с помощью Начальника Императорской Гвардии, Де Сото, ознакомиться с Императорским Дворцом. Он обратил внимание на то, что в одну из дальних комнат, с навешенной массивной дверью, постоянно, в сопровождении стражи, входят индейцы, нагруженные тяжёлыми корзинами. Он спросил Де Сото, что они там делают и получил обстоятельное разъяснение.

Оказывается, Атауальпа обратился к Писарро с предложением предоставить ему свободу за выкуп. Разговор вёлся в этой комнате, размером 17 футов шириной и 22 фута длиной (ок. 6 м. Х 7,5 м.). Писарро заинтересовался предложением и спросил, какой может быть выкуп. Сапа-Инка, уже знающий, что для испанцев самый важный предмет – золото, сказал, что готов заполнить всё эту комнату золотом и изделиями из него. Писарро, мысленно представивший себе стоимость такого выкупа, потерял дар речи. А Атауальпа, решив, что конкистадор замолчал потому, что посчитал предложение не стоящим и обсуждения, добавил, что соседнюю комнату он готов заполнить серебром.

Писарро, к которому вместе с даром речи вернулось и обычное для него нахальство, заявил, что соседняя комната будет поменьше этой … Тогда Сапа-Инка сказал, что он готов наполнить эту комнату серебром дважды! На том и порешили. Инка разослал во все концы своей необъятной Империи гонцов и оттуда пошли караваны нагруженных золотом и серебром индейцев.

Отряд Белалькасара увеличился почти вдвое – более 70 человек, из которых половина – всадников. Кроме того, Писарро выделил две кулеврины и 4 аркебузы. Ну что ж, с такими силами здесь, в Новом Свете, завоёвывались целые страны! К походу готовились тщательно. Пушки (кулеврины) и аркебузы навьючили на лошадей. Остальную поклажу – а её оказалось неожиданно много – вязали в тюки – их должны были нести индейцы-носильщики.

Большую часть груза заняло то, что удалось выпросить на строительство Храма, его внутреннее убранство и канцелярские принадлежности – ведь нужно было вести учёт рождаемости, крещения, смерти, браков и много чего ещё. Сильвестро Кальдерон решил вести летопись города и даже признался, что хочет писать книгу …

Художник, Пабло де Серра, которого юный священник заразил своим энтузиазмом, тоже строил планы реконструкции города – он решил попробовать себя в качестве архитектора. Даже начал уже делать какие-то эскизы, которые, правда, не показывал никому.

Единственный вопрос, по которому Писарро и Белалькасар не могли найти компромисс – это переводчик. Без него Себастьян наотрез отказывался выполнять возложенные на него обязанности. Наконец Писарро решил, что Филипийо должен вот-вот вернуться из тайной командировки с Педро де Кандия и оставшееся до этого время как-нибудь протянет. Рано утром отряд двинулся в путь. Сапа-Инка выделил Себастьяну трёх провожатых из своего окружения и нужное число носильщиков.

Надо сказать, что Писарро удалось-таки найти выход из тупиковой ситуации, о которой он беседовал с Белалькасаром. По возвращении из Куско, Педро де Кандия доложил своему Патрону, что Уаскар обещал, в случае, если он станет Сапа-Инкой, ВДВОЕ БОЛЬШЕ, чем предложил за свою свободу Атауальпа. И Писарро стал строить планы, каким образом можно получить выкуп как с одного, так и другого, брата. Каждый новый план был грязнее предыдущего, но … через несколько дней из Куско прибежал скороход-часки с известием, что Уаскар утонул в реке во время купания.

Река, куда водили экс-Импаратора каждый день для туалета, была мелкой. Уаскар прекрасно плавал, поэтому у Писарро не возникло и тени сомнения в причинах смерти кандидата на пост Сапа-Инки. Но Атауальпа был так безутешен, так тяжело переживал смерть своего любимого брата, что было совершенно ясно — трагедия не была случайной. Однако никаких свидетельств и, тем более – улик найти не удалось. Несмотря на это, во время суда над Сапа-Инкой, одним из обвинений было убийство Уаскара.

Тот Суд и был тем самым выходом из тупика, в котором оказались испанцы после вероломного пленения Сапа-Инки. Он был устроен через несколько месяцев после ухода из Кахамарки Белалькасара с его отрядом, когда прибыло солидное подкрепление из Сан-Мигеля.

Было совершенно ясно, что предоставить свободу Атауальпе ни в коем случае нельзя. Но для того, чтобы легитимизировать казнь Императора, необходим был Суд, который должен был доказать вину Сапа-Инки в серьёзных преступлениях.

Суд состоял из самого Генерал-Капитана, Падре де Соса, Висенте Вальверде и четырёх лояльных Писарро капитанов. Писарро специально дождался практического решения Атауальпой вопроса выкупа — комнаты были заполнены драгоценными металлами почти до условленной высоты. Высокий Суд предъявил Сапа-Инке несколько обвинений, главные из которых были убийство Уаскара и подготовка мятежа против Испанцев. Добычей каких-либо доказательств Высокий Суд не озадачивался. Например, главным свидетелем обвинения в мятеже был … Филипийо, который выступал также и в качестве переводчика.

Незадолго до Суда Сапа-Инка обратился к Писарро с жалобой на переводчика по поводу наглых приставаний мерзавца к младшей жене Императора, Ийе (на кечуа – «Достойная Доверия»). Сапа-Инка был в бешенстве и публично заявил, что как только будет освобождён из плена – порубит наглеца на куски и скормит собакам. Перспектива для Филипийо вырисовывалась безрадостная. Тем более, что каждый житель Тауантинсуйю знал, что Великий Атауальпа ВСЕГДА выполняет свои обещания. Стоит ли говорить, что своими переводами он сделал всё, чтобы восстановить против пленника всех членов Суда.

В этом своём преступлении Филипийо признался через два года, перед смертью, когда, предав своего хозяина, переметнулся к его врагу, Альмагро, был пойман и четвертован. В результате его подлости, Высокий суд признал непредставленные доказательства убедительными и приговорил Атауальпу к смертной казни сожжением на костре. Но за несколько часов до приведения приговора в исполнение Атауальпа согласился принять святое крещение, благодаря чему сожжение было заменено удушением гарротой.

Согласие на крещение Атауальпа дал не по причине слабости, а потому, что, согласно верованиям инков, после своей смерти, Сапа-Инка превращался в Бога, но для этого его тело должно остаться целым. Император принял смерть достойно. Писарро организовал пышные похороны и даже объявил на всей территории Тауантинсуйю траур. Руминьяуи снял осаду с Кахамарки и ушёл со своей армией на Север, и главной заботой Писарро стала доставка потрясающего по своей ценности выкупа для погрузки на корабли в порт Сан-Мигель (Пайту).

Прибытие отряда Белалькасара в Сан-Хуан было огромной радостью для жителей города. Но, как нетрудно догадаться, особенно радовались в доме Кураки Льюки. Обе его дочери сияли счастьем. Видимо, Айийма поставила своего отца в известность о предполагаемом браке с Николасом Матиссом. Глядя на счастливого друга, радовался и Себастьян. Падре Сильвестро де Кальдерон и художнику Пабло де Серра не терпелось осмотреть город, а самое главное – Храм.

Само здание бывшего Святилища находилось почти в центре селения, которое лишь с большой натяжкой можно было назвать городом. Сама постройка была из местного светло-серого камня и несколько возвышалась над остальными домами, в силу того, что основанием её была небольшая возвышенность, имеющая почти квадратную форму, чем очень заинтересовала молодого священника.

Конечно, камышовая крыша не соответствовала прочным каменным стенам и Сильвестро записал на листке бумаги: №1. Замена крыши. Он заметил, что в каждом дворе местных жителей стоят большие керамические ёмкости из обожжённой глины, используемые для хранения кукурузного зерна («чокло») и корнеплодов (картофеля, «чуньо» — особым образом засушенного картофеля — и других).

Спросил сопровождающих его Кураку и Луиса, откуда они привезены. Выяснилось, что в небольшой возвышенности, находящейся в черте селения издавна добывается глина и вся керамическая посуда для собственных нужд изготавливается местными жителями прямо из этой глины.

Почти в каждом дворе стояли печи для обжига керамики. Более того, часть посуды выменивается в окрестных селениях на дерево для построек, камышовые циновки и маты. Это была удивительная удача, так как появилась возможность изготовления черепицы для крыш, а также давала возможность художнику Пабло де Серра реализовать кое-какие свои проекты внешнего и внутреннего оформления Храма.

Под №2. Сильвестро записал: Колокольня. Падре де Соса подарил христианской общине Сан-Хуана небольшой бронзовый колокол. Пабло прямо на ходу чертил планы реконструкции Центра города.

Храм, согласно его планам, должен был занять восточную часть будущей прямоугольной Центральной Площади. Для строительства Алкальдии и других общественных зданий, по испанской традиции размещаемых на Центральной площади, нужно было снести три дома местных жителей. Курака Льюки заверил священника, что этот вопрос вполне решаем.

Конечно, главное, что предстояло сделать – это провести перепись населения, составить соответствующие бумаги. Ведь, проведённое Падре де Соса «поголовное крещение», было выполнено в спешке, без соответствующего оформления.

При крещении каждый житель получал христианское имя. А поскольку местные жители ни читать, ни писать, ни говорить по-испански не умели, каждому крещённому давался клочок бумаги, на котором было записано его новое имя, запомнить которое они попросту не могли.

Например, Ийяри, согласно листочку, который она с гордостью продемонстрировала Себастьяну, была уже Мария, а Айийма – Изабеллой (Исабель). То есть, Сильвестро должен был завести специальную книгу, куда внести всех крещённых и далее, всех новорождённых. Кроме того, нужно было завести книгу записей браков, смертей и т.д.

Об этом он сделал соответствующую запись под №3. Но главная , на его взгляд, запись, которая шла под №4, была «ШКОЛА»!

Молодому Падре так не терпелось заняться реализацией своей мечты – цветника и пруда около Храма, что ранним утром он взял лопату и стал рыть яму в холме, на котором стояла церковь. И вдруг, где-то через час работы, лопата со скрежетом ударилась в какое-то препятствие. После нескольких часов расчистки, открылся кусок каменной кладки.

Оказалось, что всё подножие храма состояло из огромных каменных блоков – параллелепипедов…

Как и предполагал Падре Сильвестро, когда-то тут был либо большой город, либо крепость или религиозный центр. А так как Сильвестро учился в своё время во Всемирно известном Университете в Саламанке, ему чужды были радикально-христианские взгляды на историю, которые, к сожалению, были свойственны большинству святых отцов, прибывших в Новый Свет для утверждения единственно «правильной» религии – католической и борьбы с язычеством, поэтому они беспощадно разрушали памятники древних, языческих цивилизаций.

Его живо интересовала древняя История индейских племён и он решил, как только найдётся время, заняться раскопками. В этой своей идее он нашёл единомышленника – художника Пабло де Серра. Необходимые работы по подготовке Храма к службам шли около месяца.

Теперь ранним утром жителей Сан-Хуана будил весёлый звон колокола, подвешенного в пристроенной к Храму, небольшой колоколенке. В приделе были вывешены все четыре иконы, пожертвованные Падре де Соса христианской Общине Сан-Хуана. А художник, Де Серра, уже делал эскизы двух картин на религиозные темы (он решил вернуться к очень популярной среди художников теме «Снятие Иисуса с Креста» и «Положение во гроб», которые намеревался исполнить в технике фрески по сырой штукатурке). Картины должны были покрыть стены с левой и правой стороны от алтаря.

Себастьяну было поручено по прибытию в Сан-Мигель сделать заказ на стекло для окон, краски и, если удастся, цветные стёкла для витражей. Де Серра прошёл очень хорошую школу у известных испанских мастеров Эрнандо Яньеса де Альмедина и Алонсо Берругете и вполне освоил сложную технику изготовления витражей. Незадолго до отъезда отряда в Сан-Мигель, была проведена церемония освящения ещё незаконченного Храма, Первый молебен и первые бракосочетания.

Нетрудно догадаться, кто первый сочетался браком. Естественно, это были Себастьян с Ийяри – теперь уже Доньей Марией и Николас Матисс с Айиймой – Доньей Исабель. Весь город веселился на свадьбе, которую решено было провести на лужайке перед Церковью. Курака Льюки выставил богатое угощение – ещё бы, вождь выдавал замуж обеих своих дочерей, и за кого!

Когда отряд уже был готов к походу, между Матиссом и Себастьяном состоялся трудный для обоих, разговор. «Себастьян, ты знаешь, я устал от этой жизни. Я нашёл своё счастье и мечтаю взять на руки своего ребёнка. Я, пожалуй, останусь тут. Ты знай, если очень понадоблюсь – где бы ты ни был, я приеду. Но пока мечтаю хоть немного пожить нормальной человеческой жизнью…

Я ведь не мальчик уже – давно за пятьдесят…». Себастьян понимал, как трудно ему будет без такого друга. Но он давно уже был готов к тому, что останется один.

«Николас, я рад, что ты решился. Ты останешься в Сан-Хуане за Алкальда. Я попрошу Падре Сильвестро, чтобы он оформил Энкомьенду на тебя. Это наш с тобой город. И ты должен будешь заботиться о каждом его жителе. Желаю тебе иметь кучу детей Чем будешь заниматься?» «Ты знаешь, я хочу разводить лошадей. Тут прекрасное место для этого. Большая долина, много травы и, кроме нашего города, нет больше селений поблизости. А лошади здесь скоро очень понадобятся. Думаю, это принесёт большой доход».

Друзья обнялись.

«Себастьян, мне бы очень не хотелось этого делать, но хочу тебя предостеречь … Будь осторожен с Хорхе Робледо. Да, сейчас он во всём с тобой соглашается, очень исполнителен – но это потому, что его настоящее и будущее зависит от тебя. Но он из очень аристократической семьи, в отличие от тебя и, при случае, он тебе об этом напомнит. Кому можешь доверять – это Руису. Он, конечно, простой парень, но полностью тебе предан».

У обоих на глазах были слёзы. На следующий день город провожал отряд Себастьяна в поход. Рядом с ним ехала на белом жеребце, провожаемая завистливыми взглядами всех девушек Сан-Хуана, одетая в мужскую одежду и доспехи, юная жена – Мария, категорически отказавшаяся разлучаться со своим Героем. Себастьян очень не хотел подвергать её будущее опасностям военной жизни, но она была настойчива и, к тому же, Себастьян вспомнил биографию Графини Суньига, владелицы замка Белалькасар.

Конечно, всё время до отъезда он давал ей уроки верховой езды и кое-каких приёмов бокса и фехтования, не требующих большой физической силы, но эффективных в бою. Занималась всем этим Мария-Ийяри с огромным желанием, что, в сочетании с хорошей координацией движений и природными скоростными качествами, позволяли ей быстро прогрессировать.

За два дня до отъезда он даже провёл спарринг Марии с семнадцатилетним племянником Кураки, товарищем Ийяри ещё по детским играм. Задание, которое он дал Атаучи – так звали юношу – любым способом, даже самыми жёсткими средствами и приёмами, повалить девушку на землю. И честно предупредил, что его «Эскудеро» (оруженосец), как он ласково называл свою жену, будет драться, как дикая кошка.

Но Атаучи, по-видимому, не совсем серьёзно отнёсся к его предупреждению, не воспринимая девушку, как опасного противника. Слегка подсев на полусогнутых ногах, с расставленными руками – классическая стойка для индейской борьбы – юноша надвигался на приплясывающую на носках («школа Джека», как называл это Себастьян), тоненькую и гибкую Ийяри, стремясь прижать её к стене, чтобы лишить маневра и реализовать своё преимущество в весе и физической силе.

Ийяри послушно пятилась и, когда за спиной уже не оставалось пространства для маневра, остановилась. Именно этого добивался Атаучи и он тут же, как ягуар, бросился на неё, стремясь обхватить руками. Но вместо того, чтобы попытаться избежать опасного захвата, девушка неожиданно шагнула вперёд и её маленький, но жёсткий кулачок прямо ввинтился в открытый живот Атаучи, заставив его согнуться пополам.

Тут же короткий, но быстрый удар левой снизу в подбородок приподнял его голову и комбинацию довершил стремительный хук правой в висок. Атаучи упал., ударившись лицом о землю.

Наблюдавшие поединок Матисс и Исабель были в восторге. Но Мария схватилась левой ладошкой за кисть правой руки и на глазах у неё появились слёзы. Она подошла к Себастьяну и, всхлипывая, уткнулась лбом ему в грудь. Себастьян взял правую руку Ийяри.

К счастью, серьёзных повреждений не было, но суставы были разбиты в кровь. Себастьян ласково подул на них, и милое личико Марии осветилось улыбкой сквозь слёзы.

Для Себастьяна это был хороший урок – он забыл, какое внимание уделял Джек укреплению его суставов некоторыми упражнениями и ударами в целую кипу кожаных обрезков, повешенных на стену. И он дал себе слово давать эти упражнения своей ученице ежедневно. Фехтование давалось Марии легче, чем кулачный бой, благодаря скорости и очень хорошей реакции. Но больше всего Мария любила верховую езду. В этом она могла бы посоревноваться и с Себастьяном.

С отрядом Белалькасара шло около двух сотен носильщиков и 48 молодых парней, пожелавших стать солдатами его армии. Себастьян установил им жалование и обещал, по прибытию в Сан-Мигель, выдать одежду и оружие. Себастьян имел большой боевой опыт, и понимал, какую неоценимую помощь могут оказать преданные ему индейские воины, хорошо знающие местные условия, умеющие прятаться в лесу и бесшумно подкрадываться к врагу – качества, необходимые для разведчика. Командиром над ними он поставил одного из воинов, жителя Сан-Хуана, дезертировавшего из армии Руминьяуи после пленения Писарро Сапа-Инки и предложившего свои услуги в качестве носильщика ещё в Кахамарке. Себастьяну понравился этот, физически сильный, смышлённый и исполнительный парень, к тому же быстро научившийся вполне сносно говорить по-испански. При крещении он получил имя Педро.

Прибыв в Сан-Мигель и приняв командование этой морской базой, Белалькасар принялся за её укрепление, тем более, что узнал о нападении индейцев на город, которое было с трудом и с потерями отбито небольшим гарнизоном порта.

Здесь Мария познакомилась и подружилась с Хуаной Эрнандес – первой чистокровной испанкой, подругой Де Сото, прибывшей с ним из Панамы, которую он оставил здесь, уходя с Писарро в Кахамарку. Хуана Эрнандес, родом из Валенсии, прибыла со своим мужем в Никарагуа, где он попал под командование Де Сото и погиб в первом же бою, когда Де Сото, приняв пост Алкальда Леона от Себастьяна, отправился в экспедицию по захвату рабов в места, заселённые воинственным племенем Мескито.

Хуана не была красавицей и была старше Эрнана, но ему льстило, что его женщина – ЕДИНСТВЕННАЯ в этом районе Нового Света испанка, к тому же, пусть и захудалого, но дворянского происхождения. Хуана тосковала в одиночестве, поэтому быстро привязалась к Марии и стала для неё, как бы, старшей сестрой.

Это радовало Себастьяна, потому что Мария стала очень быстро осваивать испанский язык. Вскоре начали прибывать первые партии драгоценных металлов, камней, дорогих пород дерева, шерсти ламы и сельскохозяйственных продуктов долгого хранения, награбленных конкистадорами в разваливающейся Империи Тауантинсуйю. Всё это тщательно проверялось, описывалось и складировалось до прихода кораблей из Панамы. Однажды солдаты привели Себастьяну захваченного в порту индейца.

На языке кечуа он говорил очень плохо. Его приняли за шпиона. Но оказалось, что он попросту пытался устроиться на работу в порту. А сам он – из страны, находящейся далеко на Севере от Сан-Мигеля. От него Себастьян впервые услышал о стране «ЭЛЬДОРАДО», где видимо-невидимо золота, серебра и изумрудов и правит которой Золотой Принц. Там есть высокогорное озеро, на берегу которого и живёт этот правитель.

Каждое утро он выходит на берег, жрецы умащают его тело смолой местного дерева, считающегося Священным, и через трубочку надувают на тело Принца золотой порошок, после чего принц садится в каноэ, выплывает на середину озера, прыгает в воду и плывёт к берегу. Пока доплывает, вода смывает с него золото. А по праздникам, жрецы и простые люди, бросают в озеро золотые и серебряные слитки, изделия из этих металлов и кристаллы изумрудов, которых много добывается в тех краях.

Пленник сам предложил быть проводником, если Испанцы захотят отправиться на поиски Эльдорадо… Мечта о Волшебной стране прочно засела в голове Себастьяна и он решил при первой же возможности отправиться на её поиски. А пока стремился выведать у местных индейцев всё, что они слышали о ней.

Вскоре начали прибывать партии золотых и серебряных слитков из «Выкупа Атауальпы». Как узнал Себастьян от сопровождающих партии этого груза солдат, на переплавку огромного количества различных золотых и серебряных предметов в слитки, потребовалось больше месяца!

Наступила горячая пора для Себастьяна. Все прибывающие с грузами, поселенцами и солдатами, корабли , после разгрузки и распределения по заявкам из разных мест, грузились на обратный рейс ящиками и корзинами, набитыми драгоценностями и сопровождающими их солдатами. Конечно, Себастьян был лицом заинтересованным, поэтому многое из того, что Белалькасар считал нужным для жителей города Сан-Хуан, часто меняло пункт назначения. Всвязи с этим, чиновники Писарро писали Губернатору письма, в которых выражали недовольство действиями Коменданта и, после очередного письменного «разноса», Себастьян, сдав дела прибывшему от Писарро офицеру, решил отправиться на поиски Эльдорадо.

Был объявлен набор добровольцев, но их оказалось слишком много. Белалькасар, кроме собственного отряда, взял ещё несколько десятков тщательно отобранных солдат и приём добровольцев был окончен. Всего войско Белалькасара насчитывало около двух сотен солдат (включая индейцев из Сан-Хуана), 78 из которых – на лошадях, несколько лёгких пушек («кулеврин») и с десяток аркебуз. Кроме того, с войском должно было выступить около 150 индейцев-носильщиков.

День выступления был назначен, началась подготовка к походу. Тут до него дошёл слух, что один из Капитанов Писарро, Хуан Фернандес, попавший в немилость Генерал-Капитану после «бунта Капитанов» (12 Капитанов выступили против казни Атауальпы, собирались освободить его, за что трое из них, в том числе и Фернандес провели почти месяц в кандалах), отправился в Центральную Америку. Там он познакомился с Педро де Альварадо (автором знаменитого «прыжка Альварадо», когда, при отступлении Кортеса из Теночтитлана, он совершил необыкновенный прыжок с помощью шеста через разрушенную индейцами дамбу, что помогло наладить переправу и спасло много испанских жизней) и рассказал ему о «выкупе Атауальпы» и богатой золотом и серебром стране Киту, лежащей на Север от Кахамарки.

Альварадо, весьма жадный до золота, был, к тому же, очень тщеславен и решил сам завоевать эту страну. Он подготовил 10 кораблей, более 500 солдат, заготовил много продовольствия и готовился к походу. Белалькасар решил опередить Альварадо и выступил немедленно, даже не успев сообщить об этом Писарро. Хотя, возможно, он и сам не очень торопился поставить в известность Генерал-Капитана о своём желании сделаться губернатором завоёванной им страны, зная ревнивый характер Писарро и памятуя о судьбе Франсиско Эрнандеса де Кордова.

 

 

Конец третьей части второй книги

 

 

 

 

 

СУДЬБА КОНКИСТАДОРА — книга 2

ЧЕТВЁРТАЯ ЧАСТЬ

 

Войско Белалькасара Выступило из Сан-Мигеля ранним утром 11 января 1534 года. Майюку, индеец захваченный в порту Сан-Мигель, обещал вывести отряд на старинную инкскую дорогу, ведущую на Север. Себастьян знал об отменном качестве инкских путей сообщения. Его смущало только то, что шли они на Восток, а не на Север. Может быть индеец перепутал что-нибудь? Но нет — через несколько дней они и в самом деле вышли на дорогу, в которой он узнал ту, по которой войско шло в поход на Кахамарку под командованием Франсиско Писарро. Это обрадовало Белалькасара – он знал, что через некоторое время должен был быть узел – развязка, где эта дорога пересекается другой, идущей на Север – это он запомнил.

Путь предстоял неблизкий, но часто проходил вблизи индейских поселений, где можно было разжиться продовольствием, отдохнуть, переночевать. Белалькасар предварительно объяснил солдатам, насколько важно сохранить хорошие отношения с местным населением на случай, если придётся возвращаться этим путём. И сержанты строго следили за выполнением приказа. Тем не менее опытные солдаты потихоньку обменивали различные безделушки на серебряные и даже золотые украшения и очень хорошую шерстяную одежду. День за днём войско преодолевало подъёмы и спуски, проходя в день по по 10 – 15 миль.

Себастьян знал, что неминуема встреча с инкской армией Руминьяуи и не хотел, чтобы солдаты сильно уставали. Всё время нужно было быть готовыми к бою. В одном месте их обстреляли из густого леса, но отряд не понёс потерь.

Наконец, индейцы из Сан-Хуана, выполняющие роль разведки и авангарда привели двух связанных воинов из армии Руминьяуи. Выяснилось, что он ускоренным маршем идёт на Кито. Правда, расстояние, которое нужно преодолеть инкам, больше, чем то, что нужно пройти испанцам. Но Себастьян знал, какие расстояния и как быстро умеют проходить индейские воины. Его очень беспокоило то, что, по словам пленников у Руминьяуи больше 20 тысяч воинов. И это – настоящие бойцы, а не собранное там и сям ополчение. Конечно, в случае с пленением Атауальпы в Кахамарке, количественное преимущество инков было ещё больше, но там имел место подлый обман, который стал возможен только благодаря большому самомнению Сапа-Инки. Здесь это не пройдёт. То, что он знал о Руминьяуи (а знал о нём Себастьян немало), поневоле вызывало уважение к полководцу. Тем не менее, Белалькасар верил в себя, своих бойцов, в свою удачу.

Дорога опять пошла вверх. Солдаты стали потихоньку сбавлять темп. Опять – высота. Враг номер два. Пленники сказали, что до Кито осталось три дня пути. Но Руминьяуи, скорее всего, будет искать для решающего сражения подходящее по размерам поле – чтобы реализовать численное преимущество. Наверное, таких мест много у подножья вулкана Котопакси. Вон он, — его серебряная от вечных снегов голова видна за десятки миль! Теперь нужно было затаиться, чтобы преждевременно не выдать себя и выяснить местонахождение армии инков. Когда такое место было найдено – очень узкое, глубокое ущелье – даже не ущелье, а щель, оканчивающаяся довольно большой и густо заросшей лесом, долиной, Себастьян собрал солдат и подробно объяснил им, какие следует принять меры, чтобы не выдать себя, запретил разводить огонь, кричать, выходить из леса – где следует расставить замаскированные караулы, как успокоить лошадей и т.д. После этого вызвал к себе Хакрайя-Педро, который руководил индейцами из Сан-Хуана.

«Педро, разбей свою команду на маленькие группы. Пусть все снимут выданную вам одежду. Раскрасьтесь как инки. Не выдавая себя, разведайте, где остановилось войско Руминьяуи. И, самое главное, где находится замаскированная охрана Лагеря и как к ним можно подобраться незаметно. В нужный момент ваша задача – не обнаружив себя — перебить их всех, чтобы ни один не ушёл! Это очень важно! И – нужно осмотреть все подходы к Лагерю. Педро, я очень на вас надеюсь. Пусть вам поможет Бог!»

Уставшие солдаты воспользовались полученным отдыхом так, как им пользуются именно солдаты – перекусив, чем могли, легли спать. Себастьян, Мария, Хорхе Робледо и Руис ждали возвращения разведки. Сидели. Разговаривали ни о чём… Тут под ними вздрогнула и тяжело, как утомлённый буйвол, заворочалась земля. Над Котопакси в небо поднялась струйка дыма. Снова вдрогнула земля. Со скалы за спиной посыпались камешки. Подбежал Майюку. Он выглядел очень испуганным. Стали подходить проснувшиеся солдаты. Видно было, что все нервничают.

Себастьян испытывал нечто подобное в Леоне, когда свой характер демонстрировал вулкан Момотомбо. Он демонстративно сел на землю, потянув за руку, усадил рядом с собой Марию и спокойным, будничным голосом, посоветовал всем продолжить отдых, только отойти подальше от скал. Солдаты успокоились, но старались держаться поближе к Белалькасару. В это время подошли разведчики. Они всё время оборачивались на Котопакси. Дымное облако над ним явно увеличилось в размерах. Земля время от времени подрагивала, как бока лошади после скачки.

«Сеньор Капитан, лагерь инков совсем близко. Мы разведали все подходы. Знаем, где часовые. Но вот с последней засадой плохо получилось – нас увидели. И, чтобы не подняли шума, пришлось их убить. Так что, когда к ним придёт смена, инки узнают о нас…». Белалькасар подумал: «Послушай, Педро, как думаешь – это надолго? – Себастьян показал на вулкан. «Я не знаю… Но среди инков ходит поверье, что когда Котопакси заговорит в полный голос и начнёт плеваться огнём – Тауантинсуйю разрушится… Представляю себе, что они чувствуют там, в лагере!»…

В голове Белалькасара мгновенно родился план. Он вскочил: «Всем подъём! Приготовиться к бою! Первой идёт пехота. Хорхе – командуешь конницей. Руис, ты – пехотой. Не шуметь! Нужно подойти незаметно, как можно ближе. Атакуем только по моей команде, после залпа артиллерии и аркебуз. Педро, снять охрану лагеря! Я – впереди. Марш-Марш!». Войско Белалькасара состояло из опытных воинов. Каждый знал своё место и был готов к бою. Хотя такой массе людей было невозможно двигаться совсем бесшумно, все старались. Но Котопакси явно был на стороне испанцев – он начал подавать голос, издавать звуки, напоминающие громкий клёкот кипящей в котле густой похлёбки и сдержанное рычание собаки, готовящейся к тому, чтобы разлаяться. Эти звуки заглушали осторожное передвижение отряда и когда появились разведчики, успешно справившиеся с заданием, конкистадоры незамеченными вышли прямо к кромке леса, окружающего большое поле с лагерем инков посередине. Там царила паника.

Многие воины кричали, указывая на Котопакси, другие суетились, разбирая палатки.

«Хорхе, обойди лагерь. Атакуешь не сразу, а только когда пехота втянется в бой. Жди сигнала! Всё понятно? Действуй!»

Робледо махнул рукой всадникам, показал направление. Кавалерия вытянулась в цепочку, обходя лагерь, похожий на город, набитый людьми. Артиллеристы и аркебузиры приготовились к стрельбе. Себастьян жестом показал Марии, что она должна укрыться за его спиной и вытащил шпагу из ножен.

Но сигнал подал не он, а … Котопакси. Неожиданно верхушка горы, с ужасающим грохотом, разлетелась на целую тучу каменных обломков, смешавшихся с огненным столбом, вырвавшимся из недр вулкана, над ним образовалась стремительно расходящаяся по небу чёрная туча, разрываемая красными молниями, по мгновенно ставшему серым снежному покрывалу в облаках пара потекли оранжевые ручьи …

Зрелище было неописуемо страшным, несмотря на то, что место действия находилось на расстоянии многих миль от застывших в ужасе людей. Стрелки и артиллеристы инстинктивно произвели залп, в толпе индейцев образовались бреши от упавших, но окружающие наверняка приняли это как смерть от гнева разгневанного Божества. Конкистадоры с кличем «Сантьяго!» бросились на лагерь. Началось что-то невообразимое! Когда пехота врезалась в охваченную паникой толпу, с другой стороны лагеря появилась кавалерия со сверкающими клинками над головами всадников. Всё поле покрылось бегущими в разных направлениях людьми. Никто не думал о защите. Индейцы сотнями ложились под ударами копий, сабель и шпаг атакующих иноземцев в сверкающих доспехах… В течение получаса 20-тысячная армия была рассеяна и перестала существовать. Только небольшому отряду инков, сплотившихся вокруг Руминьяуи, удалось в боевом порядке отступить и скрыться в лесу. Потери инков были ужасающими. Испанцы потеряли всего четырёх солдат убитыми и 11 ранеными. Тысячи индейцев были взяты в плен.

Смертельно уставшие конкистадоры попадали на траву, кто где мог, мало чем отличаясь от окружающих их трупов – те же позы, та же кровь … Лишь наиболее выносливые смогли заняться любимым делом – сбором трофеев и мародёрством. Поднять воинство для погони за Руминьяуи было невозможно. Белалькасар принял решение дать солдатам отдохнуть. Извержение Котопакси продолжалось, освещая окрестности зловещим багровым светом.

Себастьян лежал, подложив под голову седло и не отводил глаз от объятой пламенем вершины вулкана. Уж так устроен человек – две вещи неудержимо притягивают его взгляд – вода и огонь. Почему? Учёные всего мира бьются над этой загадкой… Рядом примостилась Мария, свернувшись клубочком и положив голову ему на плечо. Руис, из-за своих габаритов постоянно испытывающий голод, что-то жевал, откинувшись спиной на ствол небольшого дерева, Хорхе Робледо о чём-то думал, так же, как и Себастьян, глядя на огонь.

Со стороны разрушенного инкского лагеря послышались шаги. Это был Хакрайя-Педро с двумя своими воинами. Над ними возвышалась фигура человека, которого удалось рассмотреть, когда группа подошла поближе. «Сеньор Капитан, Вот, нашли его, привязанным к дереву. Что с ним делать?» Страшно измождённый, грязный настолько, что не было возможности определить цвет его кожи и волос, человек, вдруг заговорил … по-испански! Говорил с трудом и невнятно – все передние зубы были выбиты. Глаза тусклые и безжизненные смотрели в никуда…. Белалькасар встал, потревожив задремавшую Марию. «Ну-ка, Мария, Педро, поищите ему что-нибудь поесть. И принесите воды». Человек заметно оживился, услышав слово «вода». «Сеньор, Вы присядьте, не бойтесь, все Ваши трудности позади». «Спасибо, Сеньор …» — «Капитан Себастьян Мойяно де Белалькасар, Идальго» — представился Себастьян. Незнакомец сделал неудачную попытку выпрямиться и даже щёлкнуть пятками – он был бос: «Тененте Габриель де Ла Ойя, Идальго.» — Себастьян был вынужден поддержать лейтенанта, чтобы не упал. «Присядьте, вон, Вам уже несут еду».

Подошли Мария и Педро с большим глиняным кувшином и узелком с продуктами. Мария споро «накрыла стол» — то есть, развязала узелок и расстелила ткань просто на земле. «на столе» оказались несколько кусков вяленого мяса – («шарки»), початок варёной кукурузы («чокло»), несколько лепёшек из касавы и пара варёных ещё вчера, картофелин. А в кувшине плескалось вино – «тинто». При виде такого изобилия, у Габриэля загорелись глаза и затряслись руки. Он, не торопясь, что, видимо, стоило ему огромных усилий, взял одной рукой лепёшку, а другой – кувшин … Но тут не выдержал – припал к горлышку сосуда и принялся громко, чмокая, постанывая и захлёбываясь, пить. Мария, добрая девушка, наблюдала за ним с жалостливой гримасой, поддерживая дно кувшина. Наконец страдалец оторвался от сосуда и впился беззубыми дёснами в лепёшку. Мария взяла кусочек «шарки», размяла его пальцами, раздёргала на волокна – и вложила мясо в руку Габриеля, который заметно захмелел. Когда он насытился, Руис взял его за руку, как ребёнка, и повёл к журчащему невдалеке, ручью. Вскоре они вернулись. Лицо Габриеля заметно посветлело – несколько слоёв грязи были смыты. Но языком ворочать ему было трудно. Все легли спать.

С утра солдаты занялись тем, что осталось недоделанным вчера – собирали в инкском лагере оставленные продукты, одежду, палатки. Да и убитых ещё далеко не всех обобрали… Себастьян с Марией, Хорхе Робледо, Руис и спасённый Габриель, сели завтракать.

«Ну, а теперь расскажи, как ты оказался в лагере инков» — обратился Себастьян к Габриелю.

«Я – в Америке, на службе у алеманес (немцев) с 1530 года …» — «Постой – перебил его Робледо – Здесь нет и не может быть немцев! Что ты выдумываешь! Разве не было буллы Eго Святейшества, Папы Александра VI от 7 июня 1994 года и Тордесильясского Договора, которая передала весь внеевропейский Мир от Геркулесовых Столбов на запад во владение Испании и Португалии? Разве не было Сарагосского Договора 1529 года, по которому Португалия получила все земли на 270 лиг ( ок. 1300 км.) на Запад , от Островов Зелёного Мыса, а Испания все остальные земли на Западе? Что-то я ни слова не слышал об Алемании! Как же ты, испанец, мог служить Алемании в Америке?» — Себастьян с уважением смотрел на разгорячившегося Хорхе Робледо – ведь он ни о каких бы то ни было Папских буллах, Договорах и прочем даже не слышал Габриель спокойно, не перебивая, слушал Робледо, не забывая резать ножом вяленое мясо, накладывать на лепёшки, заворачивать их и съедать, запивая «Тинто».

Когда Хорхе выговорился, Де Ла Ойя аккуратно собрал в ладонь крошки с импровизированного стола, бросил их в рот – жест, хорошо знакомый людям, не по-наслышке знающим, что такое голод — пожевал беззубым ртом: «Видите ли, Уважаемые Сеньоры, все мы оказались здесь по согласию и воле Его Величества, Короля Испании, Императора Священной Римской Империи, Карла V. Но, наверное, не каждый понимает, каким образом титул Императора Священной Римской Империи получил Наш Король. Всё население Европы, конечно, были счастливы, что этот титул, объединяющий всю Европу, получил именно тот, кто больше всех других смертных, его достоин. А именно – Самый могущественный, самый мудрый из европейских Государей, Король Испании. Но, как Вы знаете, не всегда награду получает достойнейший.

Нашему Королю стоило много труда (и не только труда) положить , чтобы Их Святейшество, Папа Римский, утвердил за ним этот титул. Но Испания в это время (впрочем, как и сейчас), вынуждена была вести войны в Италии, Нидерландах, в Африке… Да тут и англичане стали вести себя крайне дерзко… Нужны были деньги, много денег! Нашего Государя огромной суммой выручили два немецких Банка, хозяева которых, Фуггеры и Вельсеры. В оплату этого долга, между этими банками и Его Величеством был заключён Договор от 27 марта 1528 года, по которому кредиторам было позволено основать немецкую колонию в Новом Свете на территории от мыса Де Ла Вела — на Восток, до мыса Кодера, с полосой земли этой ширины вглубь материка (нынешняя Венесуэла).

Немцы очень спешили воспользоваться доброжелательностью нашего монарха и уже на следующий год после подписания Договора, отправили большую экспедицию под руководством Амброзия Эхингера. Однако долгое время не могли набрать людей для этого похода – ну, вы сами знаете – немцы – не испанцы, немецкие бюргеры – тяжелы на подъём. Поэтому, хозяева экспедиции сначала попросили у Короля разрешения набирать в экспедицию и испанцев – как в Европе, так и здесь, в Америке. Я и несколько моих товарищей были в этот момент свободны и находились в Картахене-де- Индиос. Подписали контракт.

 

 

Эхингер основал город Коро на берегу моря в 85 милях на Восток от Залива Маракаибо. Но оказалось, что заложить сельскохозяйственные плантации, несмотря на прекрасный климат, здесь нельзя, так как, в результате набегов испанских конкистадоров в эти места для захвата рабов (в это время уже вышел закон Его Величества о запрете обращать индейцев в рабство, но карибские индейцы, живущие на территориях, расположенных южнее Дарьена, под этот закон не подпадали), здесь их почти не осталось. Все были либо угнаны в рабство, либо уничтожены. Так что, работать на плантациях Вельсера было некому. Наш начальник, Сеньор Эхингер, узнал от индейцев, которых нам удалось изловить в сельве, о существовании Эльдорадо, страны Чибча и Муисков в Северных Андах. Много времени было потеряно на ловлю индейцев, которые должны были идти с нами в качестве носильщиков.

Наконец, это было в 1531 году, мы вышли на Запад – около 200 немцев и испанцев и несколько тысяч индейцев-носильщиков. Индейцы всё время норовили разбежаться, поэтому были изготовлены металлические ошейники, которые крепились к общей цепи. Не знаю, что чувствовали они, но так нам было удобней их контролировать. Когда мы проходили через поселения индейцев, они сами носили нам продукты и золото – в обмен на безделушки, а иногда и просто так. Правда, золото было низкопробным.

Возможно, они это делали потому, что, увидев наших носильщиков, прикованных к общей цепи, не хотели оказаться на их месте. Хотя, надо сказать, это не всегда им удавалось – если какой-нибудь носильщик умирал или сильно заболевал и не мог выполнять свои функции, Эхингер показывал солдатам на какого-нибудь индейца в толпе, который показался ему достаточно сильным и его заковывали в освободившийся ошейник. Возможно, именно эти наши действия привели к тому, что нам всё чаще попадались селения, покинутые жителями, где нельзя было разжиться даже сухой лепёшкой. Наконец начался подъём в Анды.

Становилось всё холоднее, а по ночам бывало даже морозно. Да ещё – жуткий холодный ветер. Кончались продукты. Поэтому Эхингер гнал нас вперёд без передышки. Сам он был как железный. На него не действовала даже высота, которая совсем нас замучила. Индейцы-носильщики были из тропиков и одежды для защиты от холода у них не было. Они стали умирать десятками. Чтобы не терять времени на возню с металлическими ошейниками, начальник велел попросту рубить головы умершим или обессилевшим. Стали умирать и белые. Наконец мы перевалили через хребет, стали спускаться вниз и добрались до прекрасной долины, где протекала большая река Магдалена.

Но тут встретили ожесточённое сопротивление местного населения. Каждый день стали терять солдат одного за другим. Наконец добрались до места, от которого до границы Эльдорадо оставалось не более двух дневных переходов – так говорили встреченные индейцы. Эхингер решил отправить в Коро накопившееся золото, более 600 либр (300 кг.). Он доверил эту операцию надёжному офицеру по фамилии Баскунья, которому выделил 30 солдат. Понимая, что местные индейцы не забыли наших «подвигов», они решили идти другим путём, через неизведанные джунгли.. Носильщиков осталось всего несколько десятков человек. На ночь их связывали, но однажды ночью им как-то удалось задушить двух, сторожащих их солдат, и сбежать. Золото им пришлось нести самим. И при этом держаться вместе, потому, что освободившиеся носильщики незаметно сопровождали их и стоило кому-то из солдат отстать – переобуться или просто передохнуть, как он исчезал.

Золото стало непосильным бременем. Решили закопать под очень большим деревом, оставив зарубки. Разбились на три маленьких группы, чтобы легче было избежать встреч с индейцами. Договорились встретиться в Коро. Туда пришёл только один солдат, Маркос, который и рассказал об этой трагедии. Он сказал, что уже недалеко от Коро, когда их оставалось только двое, он и один саргенте, которого звали Франсиско Мартин, на них напали несколько индейцев. Они побежали. Франсиско начал отставать. Маркос услышал отчаянный крик, обернулся и увидел, что его товарищ бьётся на земле в наброшенной на него сети. Маркосу удалось сбежать. Несколько дней он блуждал в сельве и вышел к морю. Ориентируясь по солнцу шёл на Восток и пришёл в Коро.

Основная же часть экспедиции – жалкие остатки войска, вышедшего из Коро, 62 человека, в которой был и я, решила всё-таки идти к озеру Гуатавита, фигурирующему в рассказах встреченных индейцев как центр Эльдорадо, где проживает и Король Чибча и Муисков, владеющий несметными сокровищами. Но путь нам преградил большой отряд воинов Чибча. Эхингер погиб одним из первых – был утыкан стрелами, как дикобраз. Бой завершился победой конкистадоров, хотя в живых осталось только 28 человек. Практически все были ранены. Командовать пришлось мне – единственному, оставшемуся в живых, офицеру. Стало ясно, что если мы двинемся к конечной цели – озеру Гуатавита – в живых не останется никто. Решили вернуться в Коро, использовав как проводников и носильщиков нескольких, взятых в этом бою, пленных.

В первые дни скончались от полученных ран четверо солдат. В стычках с индейцами – ещё семеро. Наконец солдаты авангарда встретили татуированного, раскрашенного, в головном уборе из цветных перьев, индейца с луком, который, почему-то стрелять не стал. Когда конкистадоры окружили его, вдруг заговорил … по-испански и по-немецки! Оказалось, это тот самый Франсиско Мартин, о котором рассказывалось выше. Благодаря тому, что он был сыном врача и с детских лет помогал отцу во врачевании, до того, как отправиться в Новый Свет и, соответственно, немного разбирался в медицине, он стал лекарем у индейцев. Потом это племя перепродало его другому племени, где он сейчас и живёт, пользуется большим авторитетом, имеет семью – жену-индианку и троих детей и вполне доволен жизнью. Франсиско помог нам, оставшимся в живых конкистадорам, накормил, провёл через территорию «своего» племени. В ноябре 1533 года мы, семь человек добрались до Коро. Я не смог прижиться в этом городе, ведь все мои друзья погибли в этой экспедиции и вернулся в Картахену. Но мечта об Эльдорадо не оставила меня. Я решил, что до заветного озера нужно добираться не с Севера, а с Юга. Но собрать отряд, экипировать его и возглавить – я не могу, не имея средств. Поэтому я предлагал эту идею многим конкистадорам, но никто ею не заинтересовался. Мне подсказали, что лучше всего мне встретиться с братьями Эредиа, которые построили город Момпокс имеют достаточно денег и владеют большой территорией на Север от Картахены. К сожалению, с братьями мне встретиться не удалось – где-то в пути мы разминулись – братья Эредиа ехали в Картахену и в Момпоксе их не ждали раньше, чем через два месяца. Тогда я и четверо испанцев, с которыми познакомились в пути, решили добираться до Перу.

Первое время всё шло хорошо. Встречные индейцы, ещё не знакомые с менталитетом завоевателей, относились к нам вполне дружелюбно и не чинили никаких препятствий. Но когда мы добрались до племени Пасто, живущего высоко в горах, нам пришлось спасаться бегством, при этом два наших попутчика были убиты. Так мы оказались на территории Тауантинсуйю. В селении племени Имбабура нас встретили приветливо, хорошо накормили и уложили спать в доме местного Курраки. А ночью несколько воинов накинулись на нас и связали. Утром нас накормили, связали руки и несколько дней четверо воинов сопровождали нас в расположение армии инков. Мы предстали перед Руминьяуи. Несколько дней назад один из нас, Хосе, был принесён в жертву какому-то Божеству. Самого действа мы не видели, только слышали грохот барабанов, гундосый звук каких-то труб и многотысячный крик. На следующий день увели Марсело. Меня должны были принести в жертву на следующий день, как я понял. Но Бог распорядился иначе. И вот я в кругу соотечественников…

В компании воцарилось молчание. Каждый по-своему переживал услышанное. Но Белалькасар понял – Судьба подкинула ему очередной козырь. Ведь мечта об Эльдорадо не давала ему спать по ночам. А сейчас он получил доказательство существования таинственной страны, да ещё и проводника, более или менее знающего, как до неё добраться. Это была удача.

«Ты не потерял желание найти Эльдорадо? После всего, что ты пережил, это было бы вполне нормально.» — «Сеньор Капитан, Эльдорадо как гвоздь торчит в моей голове. Я готов туда ползти хоть на животе!». «Ну, зачем же на животе? Мы с тобой поедем туда на боевых конях, как и положено настоящим рыцарям. Друзья, кто из вас разделит с нами нелёгкий путь к мечте?» — Себастьян обвёл взглядом свою небольшую компанию. Руис поднял руку: «Капитан, я с Вами. Даже если в конце этого пути нас ждёт общая могила».

«Я с Вами, Капитан» — кратко высказался Хорхе Робледо. Тут раздался тоненький девичий голосок: «Сеньор Капитан, если в Вашей команде не найдётся место для меня – я убью Вас и Вы никогда не увидите своё Эльдорадо!»

Это было сказано Марией столь чётко и убедительно, несмотря на смешной акцент, что ни у кого не возникло сомнения в том, что маленькая воительница сдержит своё слово. Себастьян остановил проходящего мимо солдата: «Позови интенданта».

Через некоторое время подошёл пожилой саргенте с пышными, полуседыми усами и такой же бородой: «Капитан!» — «Сервилио, подбери тененте лошадь из запасных. Ну и всё остальное, сам знаешь.»

«Слушаюсь, Капитан!»

«Габриель, но ты не думай, что мы прямо сейчас прыгнем на коней и помчимся в Эльдорадо. У нас ещё много дел здесь, в этой стране! Верно, Друзья?»

«Верно, Капитан!».

После Великой победы и тяжелейшего марша, солдаты должны были отдохнуть. Это понимал Белалькасар. Поэтому солдаты вышли в поход на Кито лишь на четвёртый день, о чём потом горько пожалели. Задолго до того, как они увидели Кито, испанцы почувствовали запах гари. Ближе к городу запах пожарища становился всё сильней. Войско ускорило шаг и … конкистадоры увидели то, что меньше всего ожидали увидеть – от города остались только дымящиеся руины. Задержка на отдых дорого обошлась завоевателям – Руминьяуи, войдя в город во главе 4 тысяч воинов, к которым присоединилось множество горожан, приказал собрать всё, самое ценное, разрушил систему водоснабжения и сжёг Кито. Все сокровища – по рассказам уцелевших горожан и пленных воинов, они намного превосходили «Выкуп Атауальпы» — были спрятаны в неизвестном месте.

Свидетелей захоронения золота не осталось и все последующие века, кладоискатели всего мира надеются случайно их найти. Сам же Руминьяуи с верным ему войском ушёл в горы.

Белалькасар рвал и метал. Приказал пытать всех захваченных вокруг города беженцев и воинов. Но либо все индейцы были абсолютно несокрушимы в своей ненависти к иноземцам, либо в самом деле ничего не знали – но Белалькасар не получил никаких сведений относительно места захоронения фантастических богатств. Не оставалось ничего другого, как ринуться в погоню за Руминьяуи. Он взял всю конницу и, оставив за себя Габриеля Де Ла Ойю ( Тененте ещё не восстановился после плена) кинулся по следам инкского отряда. Однако догнать войско инков быстро не удалось – хитроумный Руминьяуи оставлял заградительные отряды в труднопроходимых местах, которых в горах множество, и отряд испанцев редел.

Не вызывает сомнений то, что испацам не удалось бы нагнать инков, если бы не полтора десятка индейских воинов из Сан-Хуана, под командой Хакрайя-Педро, которых в последнюю минуту решил взять с собой Белалькасар, рассадив их по лошадям конников. Они прекрасно ориентировались в горах, угадывали места засад, шли впереди с разведкой, общались со встречными индейцами. Именно благодаря им, испанцы узнали о месте ночлега Руминьяуи и, опять же, благодаря тому, что ими была бесшумно снята охрана, удалось застать инков врасплох. Руминьяуи сражался как лев, искал смерти в бою, но солдаты получили приказ избегать прямого столкновения с полководцем. Куда бы не бросался с копьём наперевес Руминьяуи – перед ним оказывалось свободное пространство. Он метнул копьё в Руиса, полагая, что именно этот гигант – испанский военачальник, но копьё встретило щит Руиса и упало к его ногам.

Инка бросился в бой с пустыми руками, надеясь на то, что кто-нибудь из чужеземцев нанесёт ему смертельный удар. Но солдаты расступались перед ним. Вдруг на глаза Руминьяуи попался лежащий на земле, раненый конкистадор с палашом в руке. Как кошка прыгнув на врага, Инка наступил на руку, держащую клинок. Наклонился и вырвал палаш из руки раненого. Хотя он никогда не держал в руках стального клинка, но индейцы имели в своём боевом арсенале мечи из особо прочной древесины одного из видов пальм. Поэтому, будучи настоящим воином, прекрасно знал как обращаться с чудом оказавшимся у него иноземным оружием. Он уже вычислил командира «бородатых» (как инки называли между собой испанцев) и, хищно оскалившись, бросился на Белалькасара.

Рубящий удар сверху был так неожидан, что Себастьян с большим трудом уклонился от него. Он понял, что с настоящим воином играть нельзя. В то же время, его нельзя даже ранить, не то, что убить. Пришлось применить свой коронный приём выбив, меч из руки Руминьяуи. Он это сделал во время следующей яростной атаки противника. На безоружного Руминьяуи со всех сторон кинулись солдаты и, повалив, связали. Несмотря на то, что большая часть индейского войска заняла небольшой холм и выстроилась в боевой порядок, Себастьян, крикнув: «По коням!» дал команду к отступлению. Главное дело было сделано и терять солдат в бессмысленном бою с сильным и мужественным противником, было ни к чему.

Прибыв в Кито, Себастьян, первым делом, занялся допросом пленного полководца. Он выразил восхищение мужеством военачальника и его воинов. Попытался втянуть инку в разговор. Но Руминьяуи сидел с неподвижным лицом, глядя прямо перед собой. Себастьян вспомнил, как перевёл ему Луис имя Руминьяуи.

«Человек с каменным лицом». Себастьян начал нервничать, молчание собеседника просто бесило его.

Сидящий рядом Хорхе Робледо не выдержал: «Капитан, идите, отдохните. Я развяжу язык этому дикарю! И позову Вас».

Обозлённый Белалькасар резко повернулся и чуть не бегом кинулся прочь. Сел на большой валун. Его просто трясло от бешенства. Не менее, чем через час его позвали. Подойдя и увидев, что сделали с этим большим, сильным человеком Хорхе и два солдата, его добровольных помощника, Себастьян впал в ступор. Ноги Руминьяуи были буквально сожжены до колен. Всё тело напоминало большой кусок мяса. Один глаз вытек, верхняя губа так разбита, что из раны торчали осколки зубов… Но Себастьян был недалеко и услышал бы не то, что крик – даже стон! Боже, какие муки вытерпел этот человек, не издав даже стона! Хорхе, пнув носком сапога лежащее на земле тело, процедил сквозь зубы: «Это не человек. Это – Дьявол!» — повернулся и пошёл в Лагерь.

Себастьян стоял и смотрел на Руминьяуи, который так же смотрел на него единственным глазом. В конкистадоре боролись множество чувств. Безграничное уважение, ненависть, отвращение. Было ясно, что нет в мире силы, которая заставит Инку сказать хоть слово. Белалькасару показалось, что поверженный враг насмехается над ним. Он повернулся к уставшим палачам, заляпанным кровью и рубанул воздух рукой: «Повесить». Инкский Военачальник Руминьяуи был повешен в этот же день, став символом индейского Сопротивления.

Себастьян Мойяно де Белалькасар повернулся и пошёл, ничего не видя перед собой. Он подумал, что никогда не сможет относиться к Хорхе Робледо, как к своему другу.

Но что-то нужно было делать с городом. К счастью, Себастьян имел большой опыт строительства новых городов, который приобрёл ещё в Панаме (г. Ната) и в Никарагуа (Леон), а также Перу (Сан-Мигель, Пайта, Пиура).. Он понимал, что проще перенести город и строить его на пустом месте, чем расчищать развалины. Началось строительство нового города в районе индейского поселения, получившего название Риобамба. Но уже в самом начале реализации своей идеи Себастьян столкнулся с непредвиденным – жители Кито, бежавшие из сожжённого города, стали возвращаться на руины и наотрез отказывались переселяться на новое место.

Понимая, что без людей построить город нельзя, Белалькасар решил вернуться на место старого города и заложил первый христианский храм – Собор Сан-Франсиско. Новый Кито получил название Сан-Франсиско-де Кито. Жители города отсчитывают День Рождения нового Кито с 6 декабря 1534 года – дня вступления в Кито войск Себастьяна де Белалькасара. После завоевания Кито возникла необходимость наладить связь с другими городами, основанными испанцами на юге, в Перу – Пиура, Сан-Мигель и другими. Дорога, по которой добирался до Кито Белалькасар со своим воинством, проходила в горах. Перекрыть её мог бы даже небольшой отряд индейцев. А посылать с каким-нибудь гонцом целую армию было не только нецелесообразно, но просто невозможно, ввиду отсутствия достаточного количества войск.. Поэтому необходимо было покорить индейские племена, живущие в прибрежной, низменной полосе.

Оставив за себя в Кито Хорхе Робледо, с небольшим отрядом он вышел на Порто-Вьехо, испанский город в 200 милях на Юго-Запад от Кито. Набрав В Порто-Вьехо некоторое количество солдат в свой отряд, прошёл по прибрежной полосе до мыса Санта Елена в Гуаякильском Заливе, и, следуя линии берега, повернул на Восток, дойдя до реки Гуаяс, впадающей в залив. Встреченные в пути индейцы не проявляли враждебности, покорно выслушивали речи Белалькасара, в которых он призывал местное население отказаться от своей языческой веры, обратившись к единственно правильной – христианству и признать главенство и власть Их Величества, Короля Испании, Карлоса VI. Вопросов местные жители не задавали, что говорило о полном согласии с декларируемой Себастьяном доктриной. Такое единодушие слушателей радовало Белалькасара – ведь он боялся, что его не поймут, ввиду того, что говорил он на испанском языке, а переводчика у него не было …

Выбрав подходящее, по его мнению, место для постройки, он заложил город Гуаякиль. Но тут примчался всадник из Порто-Вьехо и сообщил, что на Кито, во главе огромной армии, движется Капитан Альварадо, чьё появление в Южной Америке и послужило стимулом для вторжения Белалькасара в Эквадор. Спешно, оставив за Алкальда Капитана Диего Даса, примкнувшего к нему со своими людьми в Порто Вьехо, Себастьян со своим отрядом спешно выехал в Кито. Однако капитан Диего Даса, который даже среди конкистадоров слыл чересчур жестоким, после отъезда Белалькасара совсем распоясался. В своей потрясащей жадности к золоту, серебру и красивым женщинам, в жестокости, он и его люди не знали границ.

Террор, который они устроили в городе и его окрестностях привели к восстанию местного, весьма добродушного населения. Все испанцы были убиты. Писарро выслал ему на смену Капитана Саэру., который сразу же принялся за раздел имущества жителей, самих жителей, земельных наделов, касиков и прочего добра, между прибывшими с ним солдатами. Скорее всего его ждала участь его предшественника, но прибыл гонец от Писарро. Генерал-Капитан и Губернатор требовал срочно идти на Лиму, осаждённую индейцами. После разгрома индейцев, осаждающих Лиму, в Гуаякиль был направлен Капитан Франсиско Орельяна с большим войском, который перенёс город Сантьяго-де-Гуаякиль в более подходящее место.

Себастьян прибыл в Кито почти одновременно с прибывшим туда же соратником Писарро, Альмагро. Писарро отправил его в Кито с приказом выяснить, почему Белалькасар самовольно оставил Сан-Мигель и, в случае необходимости, арестовать строптивого Капитана. Между конкистадорами состоялась встреча. Случилось неожиданное – в результате долгой беседы, Альмагро принял сторону Белалькасара и сам заинтересовался поисками «золота Атауальпы». Отряд Альмагро был весьма кстати – ведь, по донесениям индейцев, войско Альварадо уже давно вышло из бухты Каракес, оставив там все свои корабли. Неизвестно было, где он находится в настоящий момент.

Чтобы не терять времени даром, Себастьян с Альмагро основали город у озера Кольта, назвав его Сантьяго де Кито. Альварадо никак не мог пройти мимо этого города незамеченным по пути в Кито. Однако Альварадо всё не появлялся. Как потом оказалось, дойдя до реки Дауле, он повернул на Восток, и окончательно заблудился в сельве. То, что Конкистадор не пошёл бы в сельву без проводников – это ясно. Значит, объяснение может быть одно из двух – либо квалификация экскурсовода – то бишь – проводника была крайне низкой, либо проводник предвосхитил подвиг Ивана Сусанина и специально завёл ненавистных иноземцев в гиблые места.

Как бы то ни было, начался голод, умерло более тысячи носильщиков и около сотни испанцев. Когда Альварадо вышел из Сельвы и подошёл к новому городу, его войско представляло собой толпу измождённых, похожих на призраков, скелетов. Понимая, что несмотря на большое численное преимущества, его армия неспособна победить объединённое войско Белалькасара и Альмагро, Альварадо согласился продать часть своих кораблей, стоящих в бухте Каракес, а также часть своего отряда и снаряжения Белалькасару, дав обещание покинуть территорию Эквадора.

После этого дипломатического триумфа Себастьяна, Альмагро, недовольный многими действиями Франсиско Писарро – он считал, что Генерал-Капитан присвоил себе часть его заслуг – проникся симпатией к Белалькасару и под большим секретом поведал, что Писарро собирается прислать в Кито своего брата, Гонсало, в качестве Губернатора и своего наместника. Этого Себастьян не ожидал. Получается, что как и в Никарагуа и Панаме, а также в Перу, его руками загребают жар, присваивают его заслуги, вожделенное Губернаторство и сопутствующие титулы, в том числе и почётнейший титул «Аделантадо», славу и финансовые возможности! С другой стороны, он прекрасно сознавал, что пытаться противостоять Писарро, получившему из королевских рук должность Вице-Короля – не просто опасно – бессмысленно. Ещё живы были в его памяти страшная судьба Олида в Мексике и Де Кордова в Никарагуа. Ситуация усугублялась тем, что земли Эквадора, даже не будучи ещё завоёванными полностью, входил в территорию, отданную Его Величеством под начало Вице-Королевства Перу. Чтобы удовлетворить собственные амбиции, Белалькасару оставалось одно – идти на Север, в неизведанные земли, завоевать их для Короны и получить от Его Величества, Короля Испании, Губернаторство, а если очень повезёт – то и Вице-Королевский титул. Расстались с Альмагро дружески, Себастьян передал ему все корабли, выкупленные у Альварадо, себе же взял снаряжение и, по договорённости, солдат, пожелавших уйти к нему. Перед ним замаячили миражи Эльдорадо…

 

 

 

 

 

Конец четвертой части второй книги

 

 

 

СУДЬБА КОНКИСТАДОРА — книга 2

ЧАСТЬ ПЯТАЯ

Пока армия готовилась к походу на поиски Эльдорадо,  Белалькасар отправил небольшой отряд, численностью менее ста человек, с офицерами Диего де Тания, Педро де Аньяско и Хуан де Ампудия во главе, с целью произвести разведку в северном направлении. Отряд двигался вдоль русла реки Анкашмайю (Гуайтара) вверх по течению и вышел на обширную горную равнину с большим озером Ягуаркоча, заселённую индейцами Карангес.  На берегах озера испанцы увидели руины  каменных крепостных стен, зданий, святилищ, которые своей мощью и размерами находились в явном противоречии с убогими постройками обитавших здесь жителей.  Предположив, что,  эти руины принадлежали какой-то древней высокой цивилизации, они так и не узнали настоящей правды.  А эти, внушающие уважение каменные постройки принадлежали именно Карангес, причём – совсем в недалёком прошлом.

В 1480 году в эти края вторглась огромная армия Инков, которой командовал сам Сапа-Инка, Уайна Капак, отец  будущих смертельных врагов, чьё соперничество станет причиной разрушения Империи,  Атауальпы и Уаскара.  В первых же боях разрозненные, немногочисленные отряды местных жителей были разбиты.  Но Карангес не пожелали смириться.  Касик Пантаг организовал партизанскую войну.  Его воины нападали на небольшие отряды завоевателей и тут же скрывались. Постепенно к их борьбе примкнули касики других племён.

Народная война разрасталась.  Но в одном бою  Касик Пантаг был ранен,  попал в плен и был отправлен в Куско, где его казнили. Сопротивление возглавили его брат, Назакота и касик Кача. Им удалось снова поднять на борьбу Карангес. Они укрепились в фортах и крепости на берегах Ягуаркоча. Сапа-Инка решил покончить с войной раз и навсегда. Он разделил армию на три части под руководством военачальников  Мичи, Хурин и Ауки..  Им удалось уничтожить форты Алобуро и Юракрус.

Финальная битва разгорелась вокруг последнего форта Пукара. Несколько дней осаждённым удавалось отбивать яростные атаки безжалостного врага.  Сапа-Инка дал приказ отходить.  Воины Карангес, в боевом азарте, бросились преследовать в беспорядке отступающего врага.  Вдруг 30-тысячная армия инков повернулась и встретила увлёкшегося противника, в то время, как во фланги Карангес ударили две 20-тысячные группировки инков, с ночи засевшие в укрытии.  Разгром был полный. Вожди – Назакота и Кача погибли в бою.

Всех жителей мужского пола до маленьких детей и дряхлых стариков  выводили на берег озера и забивали там.  Озеро стало красным от крови. По данным некоторых историков, убито было более пятидесяти тысяч мужчин.  Уайна Капак обратился к толпе женщин и малышей:  «ТЕПЕРЬ  ВЫ  ВСЕ – ДЕТИ!» Имея в виду, что не менее 12 лет в племени не будет ни одного мужчины, способного на сопротивление.

Разведчикам стало ясно, что конкистадорам на этой территории никто и ничто не угрожает.   Вскоре подошли основные силы конкистадоров возглавляемые Себастьяном Мойяно де Белалькасаром. Теперь войско «Искателей Эльдорадо» состояло из более чем двухсот испанских солдат (причём – большинство на лошадях),  6 тысяч индейских воинов, состоявших ранее в армии инков, нескольких малокалиберных пушек и нескольких десятков аркебуз.  Кроме этого, Хорхе Робледо приобрёл свору бойцовских собак., которых больше всего боялись индейские воины.

Конкистадоры уже стали принимать на службу индейцев. После разгрома Империи Тауантинсуйю, без дела осталось множество воинов, составлявших ядро  армии инков. Порядка в стране не стало.  Испанцы грабили население, от чего умирали с голоду тысячи крестьян. Бывшие солдаты не имели никаких возможностей выжить, кроме того, как наняться в охранники, надсмотрщики или солдаты к завоевателям.  Когда испанцы попытались покорить воинственных мапуче – жителей Чили (что им, кстати, так и не удалось) с помощью инков, мапуче дали этим воинам уничижительное прозвище «Янаконас», что в переводе означает «предатели» и это прозвище быстро  разошлось по всей испанской Америке, определяя индейцев, наносящих вред своим соплеменникам в угоду поработителям.

Первое сражение произошло у селения Тимбас, на территории касика Хумунди. Индейцы ничего не могли поделать со своими стрелами и дротиками против одетых в стальные доспехи всадников, вооружённых мечами и огнестрельным оружием. Индейцы бежали с поля боя и уже на спасающихся бегством, Хорхе Робледо опробовал своё оружие – бойцовых собак.  Звери легко догоняли бегущих, сбивали с ног, перегрызали горло, вырывали животы вместе с  внутренностями… Даже видавшие виды конкистадоры не могли смотреть на их работу без отвращения.

Индейские воины рассеялись по лесу и победителям досталось всё их имущество, женщины, дети …  С убитых  посрывали много золотых и серебряных украшений.  Ещё больше их было на женщинах.  Кроме того,  много золотых предметов с распространёнными здесь камнями – изумрудами и опалами испанцы нашли в домах. После столь лёгкой победы и  богатой добычи, у конкистадоров  окрепло желание идти дальше, в сказочную страну Эльдорадо. Ещё один бой испанцам дали индейцы на сопредельной территории, принадлежащей касику Петекую. Вместе с ним сражалась и его жена, Уску, по признанию конкистадоров – Великий Воин.

К касику Петекую присоединились ещё 5 касиков со своими отрядами. На этот раз индейцы использовали против завоевателей отравленные стрелы и испанцы понесли серьёзные потери. Но индейцы с наступлением  темноты, ушли в лес и победителям достались несколько абсолютно пустых селений, в домах которых не нашлось ни зёрнышка маиса.  Войско Белалькасара остановилось в одном из селений на отдых, а Себастьян отправил вперёд небольшой отряд под командованием тененте-майора  Хуана де Ампудия.  Отряд Хуана де Ампудия присоединился к войску  Белалькасара, когда он  преодолел горный перевал и перед ним, как по волшебству, открылось залитое солнцем раздолье.

Себастьяну понравилась широкая долина между рекой Лили и Западной Кордильерой  (Колумбийских Анд).  Он подумал: «Какое прекрасное место для постройки города!» — Действительно, прекрасный  климат, сочная растительность, река – чудесное место … Но здесь была территория касика Петекуй, возглавлявшего Конфедерацию племён этого края. Да-да, того самого,  в бою с которым армия Белалькасара понесла первые потери несколько дней назад.

Очевидно, местные жители знали куда более короткую  дорогу в этот райский уголок. Похоже, Касик как-то не очень задумывался о том, чтобы пришлые чужеземцы как можно комфортней разместились на его земле. Скорее наоборот – на что  недвусмысленно  указывал вид не очень ограниченного контингента индейских войск, сконцентрированного на границе крупного поселения,  вольготно раскинувшегося на берегу реки. Воины вполне негостеприимно потрясали копьями и палицами, а некоторые держали в руках луки и по всему было видно, что они умеют ими пользоваться.  В принципе, испанцы здесь, в Америке, разучились спрашивать разрешение местных жителей на посещение тех или иных территорий.  Но уж очень не хотелось в самом начале пути в Эльдорадо нести потери.

Поэтому Белалькасар сделал попытку дипломатического контакта с хозяевами страны.  Но ни в том, ни в другом войске не нашлось людей, знающих хоть несколько слов на языке противоположной стороны. На этот раз Петекуй был более осторожен и,  повидимому, сделал выводы из предыдущего  поражения.   Вперёд  выбежали  лучники, которые с дистанции начали осыпать стрелами испанское воинство. Правда, и Себастьян изменил тактику.  Он выставил в  авангард своих «Янаконас».

Стрелы лучников  Петекуя легко находили жертвы в густой толпе легко-вооружённых индейцев противоположной армии. А поскольку стрелы были отравленные, то их ряды начали быстро редеть.  Но тут  Петекуя ожидал сюрприз: Загремела  испанская артиллерия и залп за залпом начала посылать врагу свинец шеренга аркебузиров.  С этим индейцы встретились впервые.  В их рядах возникла паника и тут Себастьян дал команду к атаке «Янаконас»  — Себастьян берёг своих солдат.  Как ни странно, но атака индейской пехоты Белалькасара прекратила панику среди воинов Петекуя.  Как только Вождь крикнул, что это инки – местных воинов как подменили.  Они повернулись и тут же кинулись на ненавистного  врага – местные индейцы не забыли какую чудовищную бойню учинили здесь воины Тауантинсуйю в их последний поход .

Испанцы перестали стрелять, чтобы не перебить «своих» индейцев. А там, в дикой «рукопашной»,  ситуация быстро менялась и чаша весов явно  склонялась в пользу  бойцов Петекуя.  Себастьян понял, что нужно вмешиваться, так как если местные индейцы добьют «Янаконас» — а к этому явно идёт – их лучники на дистанции смогут нанести большой урон испанцам своими отравленными стрелами.  Нужно атаковать, пока они связаны рукопашной.

Белалькасар получше закрепил шлем, вытащил шпагу из ножен, повернулся к всадникам.  Конь почувствовал его возбуждение и заплясал, разминая ноги и готовясь ринуться в бой.  «Кабальерос, теперь наша очередь!  Не рассыпаться, держаться ближе друг с другу!»  Вдохнул поглубже воздух:  «Сантьяго-оо!»

«Сантьяго-оооо!» — и боевой клич слился с мощным топотом копыт. Широкая, бело-красная налобная повязка отличала «Янаконас» от остальных индейцев – это отличие ввёл Белалькасар для своей индейской пехоты. – они выскакивали чуть ли не из-под лошадей, расчищая место кавалерии. Стальной клин врезался в плотную массу тел, над которой засверкали молниями клинки.  Не все индейцы побежали.

Многие ныряли под брюхо лошадям, чтобы нанести удар в незащищённый панцирем живот, другие пытались вспрыгнуть на коня позади всадника и это было очень опасно, так как металлические латы сковывали движения. Себастьян почувствовал сзади  какую-то возню, спина лошади подалась вниз и выпрямилась, как бывает, когда на неё  падает дополнительный груз, мускулистая голая рука обхватила его за шею, он почувствовал себя обречённым, как вдруг  за его левым плечом послышался кошачий визг,  рука врага разжалась и он вновь ощутил себя свободным. Оглянулся и увидел, что Мария, наклонившись с коня, выдёргивает из тела поверженного индейца шпагу. Конная атака всегда скоротечна, как удар кулаком. Тут уж – кто первым побежит.

Побежали индейцы, за которыми, как гончие псы за зайцами устремились всадники. Подъехала Мария.  В широко раскрытых глазах стояли слёзы..  Он подъехал вплотную, обнял и прижал к себе.

«Спасибо»…Его удивило, как точно выполняла Ийяри-Мария его инструкции.  Была, как он и требовал, за левым плечом.  Вот оба и живы остались… К ним присоединился Руис.

Ехали по заваленному телами полю.  Себастьян увидел среди убитых несколько лошадей.  Поблёскивали и доспехи.  Без потерь –увы! — не обошлось.  Подъехал Хорхе Робледо:  «Капитан, покупаю у Вас телохранителя!» — и протянул снятый с кого-то золотой диск, величиной с ладонь.  Все засмеялись, а Белалькасар ласково прижал к себе Марию.

Белалькасар дал указание о подготовке похорон погибших в этом бою христиан. Перед ним встал весьма щекотливый вопрос: в этом бою погибло много индейцев «Янаконас». Все они были крещённые. Но … «Янаконас» всё-таки. Можно ли хоронить их вместе с испанцами?. Пришлось собирать целый совет, в котором приняли участие все офицеры, а также Падре Родриго де Боркео и Падре Гарсия Санчес. В жарком споре было принято половинчатое решение – всех хоронить по христианскому обряду, но на разных кладбищах.

Ночью Мария призналась, что беременна. Новость оглушила Себастьяна.  В нём  боролись разные чувства.  С одной стороны – радость.

Он сразу вспомнил сыночка, Густаво, с которым был так счастлив в Эспаньоле. Но с другой мешалась мысль:  «Как не во время!»  Ведь оставить её одну – было негде. Отправлять в Сан-Хуан без солидного воинского сопровождения, в растревоженном как пчелиный улей, регионе – немыслимо. Взять с собой в труднейший поход – преступление… Всю ночь Себастьян не спал – искал выход из ситуации.

Утром, построив на поляне своё войско, объявил, что решил заложить в этом райском месте город.  И предложил остаться всем, кто пожелает, в качестве первых жителей и защитников.  К его удивлению, желающих оказалось достаточно много.  В том числе и монах-Францисканец, Родриго де Боркео, примкнувший к экспедиции Белалькасара из отряда Альварадо, а также часть «Янаконас».  Он решил оставить в качестве Алкальда будущего города Сеньора Педро де Айяла.

Началась подготовка к празднику и 25 июля 1536 года,  в День Святого Иакова,  Фрай  капеллан Сантос де Аньяско провёл торжественную мессу на месте, где был заложен первый камень Церкви Ла Мерсед., на южной стороне будущей Центральной Площади.   Город был назван Сантьяго-де-Кали. Началось строительство.  Себастьян любил это дело.  Ему нравилось видеть, как на голом месте возникал фундамент будущей постройки, а потом, с каждым днём, поднимались стены, как бы сами собой появлялись площади, рождались улицы… Но ему не давала спать  мечта о Волшебной стране, под названием Эльдорадо. Однако пускаться в этот путь с теми силами, которые у него имелись, было бессмысленно.

Он уже понёс большие потери в боях с местными индейцами, а сведения, полученные от них и вовсе были неутешительны. Во-первых, выяснилось, что путь их лежит не на Север, как предполагал Себастьян, а на Северо-Восток.  Именно там, в горах, находится Страна Чибча-Муисков и волшебное озеро Гуатавита. Но ни с Севера, ни с Запада, как и говорил  тененте Габриель Де Ла Ойя, пройти туда нельзя – перед ними встанет непроходимая стена Анд.  Современник Белалькасара, Андагойя так описывал эти места:  «Со стороны Тихого Океана эта страна (Чибча) до такой степени неприступна, что даже собаки возвращаются с пути через горные хребты на побережье, не в силах вынести того, что выпадало на долю людей!»

На пути в Эльдорадо  испанцам ещё  нужно будет пройти большую,  густо населённую  страну, где царствует  Касик по имени Попаян, имеющий многочисленное и мощное войско, давшее  достойный отпор огромной армии инков. И выйти к большой реке, — по-видимому, эта река, устье которой уже было исследовано, и получила название Рио-Магдалена.  Она течёт на Север, пробив  русло в неприступных отрогах  Северных Анд.  Можно было воспользоваться в походе долиной этой реки – что облегчало путь.

Белалькасар ждал подкреплений из Эквадора.  А пока, верный своей осторожной тактике, выслал в направлении будущего маршрута, в разведку, отряд, под командованием верного Тененте-Майора, Хуана де Ампудия.  Ему также было дано задание найти по пути место, удобное для закладки города, промежуточного на пути к Эльдорадо.

В начале октября из Перу  прибыло пополнение – около сотни солдат, половина из которых – на лошадях и  несколько сот , с нетерпением ожидаемых, переселенцев,  с неожиданно большим количеством  крупного рогатого скота, овец и  свиней.  Белалькасар решил взять с собой большую часть поселенцев и живности для заселения города, который он намеревался построить в  земле Попаян.

Не теряя времени, экспедиция Белалькасара двинулась на Юг, по уже знакомому пути, в направлении города Пасто, основанного ещё в 1535 году, одним из офицеров Белалькасара,  Лоренцо де Альдано. Где-то на полпути до Пасто, Педро де Ла Ойя и индейские проводники посоветовали повернуть на Восток, так как горы в этом мести сильно понижались, что значительно облегчало  дорогу.  Кроме того, по сведениям, полученным во встреченных индейских поселениях, именно здесь  и в этом направлении, на Восток, прошёл отряд Хуана де Ампудия два  месяца  назад.  Сомневаться в этих сведениях  не приходилось – путь испанцев  был отмечен несколькими  сожжёнными индейскими поселениями.

Справив Рождество в одном из встреченных,  лежавшем несколько в стороне от славного пути завоевателей, и потому уцелевшем, индейском поселении,  13 января 1537 года, войско Белалькасара  встретилось с отрядом Де Ампудия. Отряд разместился в отбитом три недели назад у индейцев поселении,  под названием  Оконго.  Место было  выбрано настолько удачно, что у Себастьяна не было сомнений – новый город нужно строить именно здесь. Закипела работа.

12 февраля 1537 года Мария-Ийяри, жена Себастьяна Мойяно Де Белалькасара, родила девочку.  Обряд крещения и именин Провёл Падре Гарсиа Санчес во временном Храме, под которое использовалось святилище индейцев, посвящённое Солнцу,  так как Кафедральный Собор де Нуэстра Сеньора де Асунсьон находился ещё в процессе закладки фундамента .

Девочку назвали Глория. В родах помогала пожилая женщина по имени Синтия Флорес, креолка, жена  одного из поселенцев. Себастьян предложил ей работу в качестве няни за  очень хорошую оплату.

Но два раза  строительство было прервано из-за  нападения большой армии индейцев. В сражениях с ними конкистадоры понесли серьёзные потери, особенно в битве  8-9 июля, когда  Белалькасар нанёс окончательное поражение яростно сражающемуся войску местного Касика по имени Попаян.  Сам  Касик погиб в бою.  Полное завоевание территории , покорение индейцев, завершилось 15 августа 1537 года.

На этот день было назначено празднество  — День Освящения «Нового Города Попаян де Асунсьон».  На фундаменте строящегося Кафедрального Собора была проведена МЕССА – самый высокий акт для всех христианских религий  (Таинство в Евхаристии),  являющийся центром и столпом всего христианства (Тайная Вечеря Иисуса из Назарета с Апостолами).  Священник представляет Христа, освящает хлеб и вино, произносит сакраментальную формулу (по Эпиклезису), превращая их в тело и кровь Христа.  Мессу провёл Падре  Гарсия Санчес.

 

 

 

 

Был назначен первый Городской Совет – Дон Педро Веласкес и Мартин де Ревилья – самые знатные рыцари среди присутствующих конкистадоров, надели на Себастьяна Мойяно де Белалькасара  белую, украшенную  красным крестом, состоящим из цветков лилий, Мантию  Братства Рыцарей Ордена  Калатравы.  Первым мэром города Попаян был назначен Сеньор Педро де Аньяско, Совет – Капитан Ампудия и другие офицеры и знатные граждане из поселенцев.

Себастьян стал готовиться к походу в страну Эльдорадо.  За себя он оставлял нового мэра города, капитана Педро де Аньяско., который сразу же, не теряя времени, решил воспользоваться тем, что войско ещё не вышло в поход и, взяв с собой отряд из 60 конников, направился в поездку по окрестностям с целью знакомства с местным населением и касиками.

Себастьян дал ему поручение собрать сведения о  кратчайшем пути к реке Магдалена и присмотреть на её  берегу место для основания небольшого города-порта.  Педро де Аньяско въехал в одно из самых больших поселений в округе, где Касиком племени Ялкона была женщина по имени Гуатепан (ГАЙТАНА – под этим именем ей было дано войти в Историю, в качестве символа сопротивления захватчикам).  Племя Ялкона было самым многочисленным и сильным племенем в этих местах и касик Гайтана  имела большой вес в союзе  местных племён.  Де Аньяско потребовал от неё, чтобы она собрала у себя всех касиков для переговоров.  Когда собрались все племенные вожди, он выступил с речью, в которой объявил, что отныне все индейцы становятся подданными короля Испании, и он, Мэр Попаяна, властью Его Величества, Короля Испании, является высшим начальником над ними, которому дано право казнить и миловать любого жителя округа. И потребовал, чтобы в течение трёх дней все вожди оплатили налог за каждого члена своего племени.  Естественно – золотом.

Тогда встала Гайтана и заявила, что никаких налогов она платить не будет, пока лично не увидит того самого Короля,  который, непонятно по какому праву, требует повиновения.  Послышался гул одобрения, говорящий о том, что Гайтана высказала мнение всех присутствующих. Подготовившийся к такому варианту развития событий Де Аньяско, дал сигнал и в хижину ворвались солдаты. Касики были обезоружны и не могли организовать сопротивление. Им всем связали руки, двоих вождей, попытавшихся бежать, тут же зарубили. Гайтану привязали к дереву и, по команде Де Аньяско привели её 12-летнего сына. Де Аньяско подошёл к привязанной к дереву женщине и, ударив её по лицу, потребовал, чтобы она  убедила вождей в необходимости выполнить его приказ.  «Иначе – он показал на мальчика – ты потеряешь сына!»  Но Гайтана в этот момент представляла не себя и даже не своё племя, а всех, приглашённых на встречу представителей племён. Поэтому она ответила  твёрдым «Нет!».

По знаку Де Аньяско, прямо напротив Гайтаны в землю вбили  деревянный столб, привязали к нему мальчика и обложили хворостом.

Де Аньяско подошёл к смертельно побледневшей женщине и показав на ребёнка, сказал: «Твоя вина».

Тут же сержант, стоящий рядом с ним с  горящим факелом, наклонился и подложил огонь  под хворост. Раздался дикий крик, Гайтана забилась в путах. Мальчик, которого не было видно за  стеной огня, издал только еле слышный стон – он был настоящим сыном вождя! Гайтана, подняв голову, впилась жутким взглядом в лицо конкистадора. «Запомни это. И приготовься к страшной смерти!» — и замолчала.

Аньяско повернулся к переводчику: «Что сказала эта курица?» —  Тот перевёл.

«Она ещё смеет мне угрожать?!  Скажи ей, что я даю ей один день.  Чтобы она собрала всё золото в своём селении. У неё ведь дочка есть?  Пусть подумает о ней!  И о своём племени. А ещё через день все эти дикари – он показал на связанных вождей – должны быть здесь с золотом.  Иначе – сожгу все их деревни!  Развяжите их всех. И эту ведьму тоже! Скажи им, что время пошло!»

Ночью вспыхнули хижины, где спали испанцы. Охрана была уничтожена совершенно бесшумно.

Толпа индейцев встречала выскакивающих из огня солдат копьями и палицами. Лошади метались по всему селению. Индейцы боялись приближаться к ним.  Поэтому нескольким испанцам удалось вскочить на коней и исчезнуть в темноте. Всем, схваченным живыми, солдатам, размозжили головы палицами.

Де Аньяско и его сержант лежали на земле, спутанные верёвками, как коконы. Сержанта привязали за ноги к ветке дерева и под головой разожгли несильный огонь.

Мучился он долго. Когда он перестал двигаться, настала очередь Де Аньяско. Когда наступило утро, его раздели догола и выкололи глаза. Затем продёрнули верёвку сквозь нижнюю челюсть и повели. Через некоторые промежутки времени, отсекали по пальцу.  Сначала на руках, потом на ногах.  Так его водили от селения к селению.  Потом отрубили руки, позже – ноги.  Из отрубленной головы была сделана чаша.

Испанцы в своих американских владениях  взяли на вооружение политику, сформулированную  ещё в Римской Империи – так называемую, «политику кнута и пряника».  С одним важным  изменением – из этой формулы изъяли один из существенных  компонентов – «ПРЯНИК».  То есть,  у местного населения был только один выбор:  Медленная, мучительная смерть от постоянного недоедания, непосильного труда и жестоких наказаний – или, в случае неповиновения – тоже смерть, хоть и более быстрая – но ещё более мучительная и непредсказуемая в том смысле, что форма казни зависела исключительно от фантазии хозяина.  И, несмотря на кажущуюся бессмысленность  массовых и жесточайших убийств, смысл в этом был.  Нужно было довести индейцев до такого состояния,  чтобы ни у кого из них не могла возникнуть даже мысль о сопротивлении.  Однако, в результате истребления местного населения, завоеватели столкнулись с серьёзнейшей проблемой – стало нехватать рабочей силы, а попросту говоря – рабов для работы в рудниках, плантациях, строительстве новых городов. Например, в окрестностях основанного Белалькасаром города Кали до прихода испанцев, жило более 30 тысяч индейцев. Уже через 4 года их осталось … чуть больше 2 тысяч! Начался ввоз чёрных невольников из Африки.

Когда в Попаян вернулись остатки уничтоженного отряда Де Аньяско и стали известны подробности  ужасной смерти его командира, Белалькасар рассвирепел. Он выслал большой отряд для сурового наказания индейцев  племени Ялкона, однако селения  этого племени оказались пустыми.  Гайтана увела своих сородичей  в непроходимые  Анды.  Конница попробовала догнать беглецов, но в первом же ущелье попали под явно неслучайный камнепад и, потеряв нескольких лошадей и двух всадников убитыми, повернули обратно. Правда, отвели душу в небольшом поселении племени Котопе, вырезав всех жителей поголовно и предав селение огню.

Себастьян решил больше не откладывать поход в страну Эльдорадо.  По опыту прошлых переходов в Андах, Себастьян знал, что кроме тяжелейшей дороги, ливней, холода и враждебных индейцев, есть ещё опасность, которая может свести на нет всю подготовку, мужество и стойкость его солдат.  Это – голод. Поэтому впереди войска гнали стадо из 300 свиней, а  несколько сот носильщиков, кроме пушек, аркебуз и прочего снаряжения, несли мешки с зерном кукурузы, сушённым картофелем («чуньо») и другими продуктами. Белалькасар не знал, что у него появились очень серьёзные конкуренты, желающие первыми достичь Эльдорадо. И поэтому не очень торопился.

После немецкой экспедиции Эхингера в  Эльдорадо, хоть и окончившейся неудачей, ни один конкистадор не сомневался в существовании сказочной страны.

«Ну —  не повезло… Ну – неудачное стечение обстоятельств … Ну – плохо подготовились … Но ведь ведь Эльдорадо — не миф!  Кому-то должно повезти! А почему не мне?!» — так думал каждый  конкистадор, пропивающий последние песо в таверне Санта-Марты или Картахены.

Но для экспедиции нужны деньги! И немалые.  Оставалось только мечтать и ждать, когда появится вождь, типа Кортеса или Писарро, который сумеет не только объединить болтающихся без дела рыцарей  удачи, но и сможет решить финансовые проблемы экспедиции.  И такой человек нашёлся!

По городам и пригородам Картахены де Индиос, Санта-Марты,  энкомьндас и асьендас, быстрее лесного пожара распространился слух о  прибытии в Санта-Марту бывшего Губернатора острова Тенерифе (Канары),  назначенного в этот город Губернатором, Сеньора Педро де Луга, заразившегося идеей поисков и завоевания Эльдорадо. Правда, в силу пожилого возраста и связанных с этим ограниченных физических возможностей, он не мог лично возглавить поход, но роль первооткрывателя и завоевателя Эльдорадо предоставил своему сыну,  Алонсо.

Желающих принять участие в походе было множество.  Пришлось даже провести нечто вроде конкурса.  Де Луго не жалел денег на подготовку экспедиции и , в начале 1535 года, Алонсо вышел из Санта-Марты на Юг, по маршруту, проложенному Эхингером.

На своём пути войско не оставляло ни одного селения неразграбленным. Но, по мере приближения к границам страны Чибча, конкистадоры испытывали всё большее сопротивление индейцев.

Счёт потерям рос.  Да и природа  этих диких мест вселяла ужас в избалованного губернаторского сына. К тому же, войско, под его руководством, разоряя индейские поселения, экспроприировало такое количество драгоценного металла, что у Алонсо зародился не очень оригинальный, но весьма перспективный (во всяком случае – для него) план.

Когда на горной тропе случилась обычная в этих местах, лавина, жертвами  которой стало несколько лошадей, два десятка носильщиков и четыре испанца, он собрал свой отряд на большой поляне и предложил повернуть обратно. Несмотря на то, что большинство участников похода было за его продолжение, он настоял на своём, заткнув рот особенно недовольным сообщением о том, что количество золота,  награбленное в пути, которым они располагают, позволит вполне безбедно жить всем, до последнего солдата.

 

 

 

 

Войско повернуло назад.  В нескольких дневных переходах от Санта-Марты, Алонсо приказал разбить лагерь и дождаться его, пока он лично не проведёт разведку, так как опасается, что индейцы окрестных селений,  пострадавшие от испанцев во время прохода отряда  на Юг,  могут подготовить им ловушку.

Взяв с собой нескольких, самых доверенных, конных рыцарей, он выехал на рекогносцировку, оставив за себя Капитана Хосе де Ансельмо. Разведчиков ждали условленные две недели.  Когда стали подходить к концу продукты и окрестная дичь, Капитан Де Ансельмо решил, что, скорее всего, отважый Сеньор Алонсо с товарищами, стал жертвой индейского нападения.  Капитан принял решение идти на Санта-Марту.

Во время сборов, выяснилось, что пропали все шесть тяжеленных кожаных сумок, в которых везли золото.  По приходу в Санта-Марту стало известно, что два дня назад из Санта-Марты вышли 4 каравеллы курсом на Испанию. Несколько местных зевак, из тех, кто всегда ошиваются в порту,  встречая и провожая корабли,  в один голос утверждали, что перед отплытием судов, на одну из каравелл поднялись четверо кабальеро, лиц которых не разглядели. Потому, что шляпы были низко надвинуты на глаза.  Один из свидетелей обратил внимание на то, что из двух колясок, на которых незнакомцы подъехали почти к самому трапу, выгрузили большой багаж.

Поступок сына был тяжелейшим ударом престарелому отцу, который во всеуслышание проклял его и объявил, что подготовит новую экспедицию в Эльдорадо и отказывается от своей доли добычи.

В мае 1536 года,  небольшой, но хорошо экипированный  отряд конкистадоров вышел из Санта-Марты и двинулся на Юг тем же путём, которым шёл Алонсо. Во главе новой экспедиции Де Луго поставил упорного, прекрасно образованного (окончил Саламанку и получил диплом юриста), Гонсало Хименес де Кесада.  Все воины были на лошадях.  Основные силы (пехота) вышли на 5 бригантинах вверх по течению реки Магдалены. В заранее условленном месте отряды должны были встретиться.

Поскольку все индейские племена , живущие в долине Магдалены, имели уже большой опыт контактов с испанцами и добрых чувств к ним не испытывали, нужно было придумать, как спастись от отравленных стрел, которыми конкистадоров могли встретить, согласно законам гостеприимства, индейские воины.  Стальные доспехи были очень тяжелы в этом климате и, к тому же, оставляли достаточно много незащищённых мест. Поэтому, для всадников сшили верхнюю  одежду из толстого слоя хлопковых тканей.  Такое же «обмундирование» из того же материала, сшили лошадям.  Поэтому, когда всадник слезал  с лошади, индейцы  удивлялись – ведь они считали, что лошадь и всадник составляют одно целое.

Отряд вышел в очень неудачное время – был сезон дождей. Поэтому, переход через прибрежные джунгли, при ужасной жаре и  сильнейших ливнях был очень труден.  Когда прошли сельву и удалились от реки, мучились от жажды.  Наконец, пришли в назначенное место. Но бригантин не было.  Ждать пришлось долго.  Наконец пришли – но только 2 корабля.  Выяснилось, что 3 других, были выброшены на берег сильной бурей и те, кто остался в живых,  были атакованы индейцами, все убиты, а кое-кто и съеден.  Оставшиеся две каравеллы тоже едва не потерпели крушение, но остались на-плаву и вернулись в Санта-Марту, в ремонт.  Только теперь смогли повторить свой путь по реке.

Получив подкрепление, войско Гонсало Хименеса де Кесада, , в количестве  двухсот солдат и около трёх  сотен индейцев-носильщиков, вошли в сельву и двинулись в страну Чибча. Это бы страшный переход.  Расстояние в 200 миль  отряд прошёл почти за месяц.  Жара, сырой, душный воздух, мириады кровососущих насекомых, малярия, ядовитые змеи, от укусов которых не было противоядия, крокодилы… Одного офицера растерзал, спрыгнувший с дерева, ягуар. Индейцы стреляли своими отравленными стрелами, правда, после стычки, когда испанцы пустили в ход огнестрельное оружие, издалека.  Силы таяли. Наступил момент, когда  конкистадоры поняли – до Эльдорадо они не дойдут.  Де Кесада дал команду на отдых.  Все  солдаты и офицеры потребовали повернуть назад.  Но буквально через два часа вернулась разведка.  Сержант, возглавлявший её, доложил, что отряд наткнулся на хорошую дорогу, проложенную в джунглях индейцами.

Известие оживило солдат и утром войско действительно вышло на дорогу, по которой, как потом выяснилось, индейцы с побережья, доставляли соль в страну Чибча-Муисков. Дорога вывела завоевателей  на  большое  плато, окружённое  высоченными хребтами Анд. И испанцы  остановились в изумлении — перед ними открылся настоящий город!  Высокие каменные дома, окружённые палисадом и напоминащие европейские замки, прямые улицы, мощённые камнем …

С высоты  долина была видна  на много миль.  И вдалеке виднелось ещё несколько похожих селений. Кто-то в восхищении воскликнул:  «Кастийос дель Вайе!» (Долина Замков).  Такое название и получила открытая конкистадорами  страна Муисков – племени, союзного Чибча.

Индейцы встретили испанцев дружелюбно.  Местный Касик разместил их в нескольких домах, обеспечил продуктами.  В довершение, заметив  интерес чужеземцев к золотым изделиям, преподнёс Кесаде 14 сердец в натуральную величину, выполненных из чистого золота! Гонсало Хименес де Кесада начал собирать сведения о стране.  Нравы местных индейцев были ещё те!  Вот, например, выдержка из доклада (подлинника) Королю Испании, сделанного двумя королевскими чиновниками, Хуаном де Сан Мартином и Антонио де Либриха, сопровождающими Гонсало Хименеса де Кесаду во время его похода на Боготу:

«Индейцы  ПАНЧИ,  живущие между Рио Магдалена и землёй Боготы, являются очень воинственными и бойцами.  У них невзрачное оружие из стрел и пращей и дротиков и макан (вроде мечей) и есть круглые щиты. Из всех этих оружий они извлекают пользу, когда ведут войну. Они поедают друг друга и даже не приготовленными, чтобы они подавались им не сильно поджаренными или варёными, пусть даже были они из их собственного народа и селения.  Они ходят нагими из-за большой жары этого края.

Эти ПАНЧИ и индейцы из Боготы ведут жестокую войну и если  ПАНЧИ захватывают жителей Боготы, то убивают их и съедают, а если  жители Боготы захватывают каких-нибудь ПАНЧЕЙ в плен, то несут их головы и расставляют их в своих молельнях. А мальчиков  которых приводят живыми, поднимают на высокие холмы и там совершают с ними особые церемонии и жертвоприношения и много дней распевают с ними песни Солнцу, потому, что говорят, что кровь этих мальчиков поедает Солнце и оно требует её много и они больше радуются жертвоприношению, которое совершают для него из мальчиков, чем из мужчин».

Пройдя небольшое расстояние, испанцы вошли в город Согамосо.  Рядом с городом находились рудники,  где прямо на глазах  чужеземцев, индейцы добывали в рыхлой породе великолепные изумруды. Из Согамосо войско двинулись к сердцу страны, городу Богота. Неожиданно, в нескольких милях от города Согамосо, при переходе через реку Фунсу, испанцы были атакованы индейскими воинами.  Атака была отбита, правда, не без потерь. В отместку конкистадоры сожгли несколько святилищ. Но войдя в Боготу, завоеватели не поверили собственным глазам:  Огромные каменные дома, окружённые фруктовыми деревьями, мощённые камнем канавы вдоль улиц, с кристально-чистой водой, а над каждым входом в жилище мелодично позвякивают на ветру подвешенные на шнурках золотые пластинки! На всех горожанках были украшения из золота и изумрудов.  Гонсало Хименес де Кесада готовился к встрече с королём, титул которого на местном языке звучал как «Сипа». Но выяснилось, что, узнав о появлении испанцев невдалеке от Боготы, Сипа бежал из города с огромным количеством золота и драгоценных камней.

Он ушёл в глубину горных лесов.  Испанцы бросились в погоню и настигли Сипу с отрядом воинов и свитой.  Сипе предложили сдаться, но он отказался. В бою он попал под пулю, хотя Де Кесада  вообще изо всех сил старался сохранить ему жизнь. По совершенно понятным соображениям. После разгрома муисков, воинов и вельмож из королевской свиты, захваченных в плен, пытали страшно.  Но ни один не указал на место, где были спрятаны сокровища.  Может, в самом деле не знали … Де Кесада совсем приуныл.  Но через несколько дней, к нему заявился начальник войска, он же – родственник почившего Сипы, по имени Сакесипа,  и предложил сделку:  испанцы помогают ему обойти других конкурентов — представителей семьи и делают его Сипой – а он будет их союзником. Дело было несложное, и Сакесипа стал Сипой.  Однако выдать место захоронения клада не захотел (впрочем, может быть, в самом деле не знал)… Умер под пытками. Населению страны Муисков сообщили, что новый Сапа «скончался от неизвестной болезни» …

Пока Гонсало Хименес де Кесада занимался покорением страны Чибча-Муисков и поисками спрятанных Сипой сокровищ, а войско Себастьяна шло в направлении этой же страны с Юго-Запада, возглавляемое весьма недисциплинированным авангардом из 300 свиней, по следам экспедиции Эхингера двигался отряд Губернатора Коро, столицы немецкой колонии, герра Хоэрмута, даже не подозревавшего, что параллельным курсом, то опережая его, то отставая от него, в зависимости от рельефа местности, к той же цели стремилась испано- немецкая сборная команда, командовал которой Николас Федерман. Немецкий конкистадор вышел из Коро в феврале 1536 года и изо всех сил избегал контакта с более многочисленной армией Губернатора. Обоим отрядам не удалось пройти к долине реки Магдалены более коротким путём, через Санта-Марту, ввиду того, что испанский Губернатор Санта-Марты запретил им переход по своей территории. Потеряв много времени на поиски окольного пути и встретив ожесточённое сопротивление местных индейцев, уничтоживших чуть ли не треть его войска, герр Хоэрмут повернул обратно.

Николас Федерман оказался более «везучим». Чего не скажешь о солдатах, вышедших с ним из Санта-Марты. Путь, который им пришлось пройти и испытания, которым они подверглись, находятся за пределами возможного. И свою лепту в копилку ужасов, которые им пришлось пережить, внёс Николас Федерман. Его жестокость к солдатам была кошмарной и необъяснимой. Например, два солдата-испанца решили вернуться в Санта-Марту. Они были повешены. Солдат, по имени Дельгадо, забыл на привале свою шпагу. Федерман зажал его руку своим стременем и лошадь тащила его тело, пока он не испустил дух. Солдат Овьедо был забит палками. Федерман назначил 100 ударов, но выдержал он немногим больше 60. Участники похода, которые не могли больше идти, бросались прямо на тропе, хотя, возможно, часовой привал сохранил бы им жизнь… Капитан говорил: «А что я могу поделать? Это – Война! Слабые умирают первыми!».

Над всем отрядом висела угроза смерти от голода. Они питались кореньями, травой, улитками, ящерицами. Если удавалось «реквизировать» маис – он половину брал себе, остальное отдавал лошадям : «Без вас мы дойдём, а без лошадей – нет». Легко себе представить, что он творил с несчастными индейцами! Всё-таки, ему удалось пройти незамеченным индейскую территорию и выйти к Восточному подножию Кордильер. После перехода через Риу-Мету, он с Юго-Востока поднялся на плоскогорье Боготы. Здесь и произошла знаменательная встреча всех трёх военачальникам. Вот когда Сеастьян Де Белалькасар искренне пожалел, что взял с собой недисциплинированное «свинячье войско», очень замедлившее его продвижение. Скрежетал зубами и Николас Федерман – выйди он хотя бы на три недели раньше – он был бы первым.

Теперь на плато были разбиты три лагеря. Градус неприязни между членами трёх команд неуклонно повышался. Вот-вот мог произойти взрыв. Вот тут Де Кесада и показал те свои качества, благодаря которым получил руководство экспедицией. Он организовал встречу всех трёх соискателей сокровищ Эльдорадо, предварительно проанализировав возможности каждого. Результат анализа дал не очень утешительные результаты. Де Кесада вынужден был признать, что войско Белалькасара превосходит и количественно, и качественно отряды конкурентов. Себастьян берёг своих солдат, старался, чтобы они не испытывали голода, холода в пути. Перед каждым переходом высылал разведку, благодаря чему путь выбирался наикратчайший и удавалось избегать вражеских засад и лишних столкновений. Поэтому ему удалось почти полностью сохранить боевое ядро своего отряда, вышедшего с ним ещё из Никарагуа и Панамы. А мы помним, как тщательно отбирал и готовил он своё воинство. Кроме того, Белалькасара знали во всех уголках Испанской Америки, как блестящего стратега и тактика, профессионального воина. Все его солдаты полностью доверяли своему командиру и готовы были за него «в огонь и воду». Гонсало Хименес де Кесада умел трезво оценивать свои возможности и понимал, что должен сделать всё, чтобы избежать столкновения со столь опасным соперником. Отряд Федермана, пожалуй, был слабейшим по нескольким причинам. Главная состояла в том, что его команда не составляла единого целого, так как состояла из немцев и испанцев примерно в равной пропорции.

Представлялось сомнительным, что испанская половина отряда не задумываясь вступит в смертельный бой с соотечественниками по команде немца, да ещё и без серьёзных шансов на победу. Во-вторых, в случае необходимости оба испанских отряда могут объединиться и без труда выбросить Федермана из числа соперников. Поэтому, во время встречи триумвирата, он предложил соперникам обратиться к королю Испании, как к арбитру в их споре. Как юрист, он понимал, что его шансы в этом случае значительно выше, чем у обоих противников. Уже хотя бы потому, что он пришёл сюда первым. А шансы Федермана вообще равны нулю.

У Де Кесады были новейшие карты этих недостаточно обследованных мест, и они говорили, что страна Чибча-Муисков находится вне пределов территории, предоставленной Королём Испании своим немецким кредиторам Фуггерам и Вальсерам согласно договору от 27 марта 1528 года. В этом смысле, позиции Белалькасара более прочные – ведь территории Губернаторств Картахены и Санта-Марты не граничат на Севере непосредственно со страной Чибча-Муисков, а только с владениями братьев Эредиа с центром в Момпоксе. Кроме того, именно Белалькасар открыл истоки реки Рио Магдалены и объявил долину реки собственностью Короны (значит и она попадала под его управление). И с Юга и Юго-Запада лежат неизведанные территории, на которые тоже вполне может претендовать Губернатор Попаяна, Де Белалькасар. Но у Гонсало Хименеса де Кесады был тайный козырь – ведь он был, хоть и дальним, но родственником Карла V, Короля Испании и Императора Священной Римской Империи. С высокой степенью вероятности можно было предположить, чью сторону должен взять Король Испании.

На совещании было принято решение спешно отправиться в Картахену для посадки на ближайший корабль, идущий в Испанию. Письмо Его Величеству было написано сообща и закреплено подписями всех трёх командиров. При написании послания, Де Кесада сумел, благодаря своему юридическому образованию, использовать выгодные для себя формулировки. Так как главный помощник Себастьяна, Хорхе Робледо не принимал участие в походе в Эльдорадо, а выполнял приказание Белалькасара по расширению территории провинции Попаян от Кали на Север и Северо-Запад , отвести войско в Попаян Себастьян поручил тененте Педро де ла Ойя и верному Руису, недавно получившему также патент тененте. В Картахену решили идти по реке Магдалене на одной из двух бригантин, ожидающих Кесаду в условленном месте. Дорога в Картахену вниз по течению заняла гораздо меньше времени и сил, чем из Картахены в страну Чибча.

 

 

 

 

По берегам реки временами были видны группы индейцев, сопровождающих корабли в тайной надежде повоевать с пришельцами и, может быть , полакомиться свежим мясом… Однако ветер дул, как по заказу, вдоль реки в направлении устья , да и течение в этих горных местах довольно сильное, так что погоня быстро отставала. На одном повороте реки несколько больших каноэ, битком набитые воинами, попытались атаковать бригантины, но два каноэ были разбиты меткими выстрелами артиллеристов, заставив выживших бойцов как можно быстрей спасаться на берегу – Рио Магдалена кишит крокодилами, которые ожидали добычу с не меньшим нетерпением, чем их нынешние жертвы ожидали испанцев.

Хищные земноводные давали хорошие уроки толерантности местному народонаселению, проявляя одинаковый интерес ко всем представителям рода человеческого, независимо от расы, цвета кожи, религии или сексуальной ориентации. С корабельных палуб моряки и солдаты с интересом наблюдали, как то тут, то там, то одна голова, то другая, с ужасными воплями уходила под воду. В этом переходе, который вполне можно назвать путешествием, уровень везения просто зашкаливал! Сразу по прибытию в Картахену, стало известно, что в порту под погрузкой стоит флотилия — две каракки и две каравеллы, идущие на Севилью!

И вот снова, как двадцать  лет назад, здесь же, в Карибском море, свежий ветер с Запада, вперемежку с солёными брызгами, бьёт в лицо Белалькасару, стоящему на шканцах наветренного борта.  Каракка  «Санта Гваделупе»,  резво бежит бейдевинд на Север, второй в кильватерном строю, следом за каравеллой «Тринидад», с креном на правый  борт и время от времени содрогается от ударов пенистых гребней.

Иногда шаловливой волне удаётся поднырнуть под нос корабля, поднимая его на своей спине и прокатывается до кормы, отчего передняя часть судна с шумом обрушивается вниз и деревянная фигура святой – (арко форма де ун велеро) — почти целиком уходит под воду, зато высоко поднимается корма, за которой давно уже остались чудесный город Картахена де Индиос,   густые джунгли Дарьена и видны только каравелла и каракка из флотилии. На ярком солнце взлетающие фонтанчики брызг кажутся пригоршнями бриллиантов, подбрасываемыми вверх добродушным, щедрым великаном. То здесь, то там из воды вылетают небольшие  стайки серебряных летучих рыбок с тёмными крылышками и, пролетев в бреющем полёте несколько  десятков метров, шлёпаются в радостную синеву Карибского моря. «Наверняка стая тунцов охотится» — отметил про себя Себастьян, вспоминая уроки лоцмана «Сан-Агустина» в далёком 1519 году. Так свободно, так хорошо дышится и думается в этом бескрайнем синем просторе, накрытом ярко-голубым,  гладким, без единой морщинки, небесным покрывалом!

Время шло к закату.  Солнце, до этого слепившее глаза, перед уходом на покой, гладило своими мягкими, как лапки котёнка,  лучиками, лицо Себастьяна, ушедшего в воспоминания.  Да, прямо перед ним, в нескольких десятках миль от него – знакомые берега Панамы, Коста-Рики, Никарагуа.  Он вспоминал эпизоды, связанные с друзьями, с Хуаном, Матиссом … На душе стало тепло и грустно… От воспоминаний отвлекло феерическое зрелище – закат.  Кто не видел восхода Солнца и его заката в тропических морях, тот просто не имеет представления о том, какие краски присутствуют на палитре гениальнейшего художника – Природы! Себастьян услышал вежливое покашливание.

Справа от него, опершись на планширь, стоял капитан «Санта Гваделупе», Сеньор  Анхель де Каталан. Они представились друг другу, когда все три офицера – Гонсало Хименес де Кесада,  Николас Федерман и Себастьян Мойяно де Белалькасар поднялись на борт «Санта Гваделупе» и капитан каракки  встречал их у трапа. Своей внешностью Де Каталан  сразу располагал к себе – невысокий, быстрый в движениях, загорелое,  обветренное до медного цвета лицо, обрамлённое щегольской эспаньолкой и подкрученными усами и – необыкновенно яркой голубизны глаза. Тогда Себастьян, назвав полностью своё имя, заметил, что хозяин корабля как-то чуть дольше, чем на других, задержал на нём свой взгляд.

«Сеньор Капитан – обратился он к Белалькасару – не сочтите  за дерзость  моё приглашение разделить со мной ужин.  Счёл бы за счастье беседу с Вами».

«Ну что Вы, Сеньор Капитан, сочту за честь!  Нам ли с Вами изощряться в политесе и этикете? Тем более, признаюсь, в море у меня разыгрывается нешуточный аппетит!» — Себастьян не стал вдаваться в подробности и рассказывать, что так было не всегда – он никогда не забывал свой первый шторм, когда только упоминание о еде вызывало у него судороги и желание мгновенной смерти.

«Да, признаюсь, я наблюдал за Вами с момента нашего выхода из Картахены и должен сказать Вам, Сеньор Белалькасар, что Вы ведёте себя в море, как старый и опытный моряк. Впрочем, это полностью соответствует тому, что я давно знаю о Вас.»

«Вот как?  Мы с Вами встречались? Где, Когда? — в Себастьяне проснулось любопытство – К своему стыду, не могу вспомнить Вас…» — «А Вы и не можете меня вспомнить!  Мы с Вами никогда не встречались, но Вас я знаю лучше, чем некоторых своих близких  друзей! — Де Каталан хитро прищурился – Поговорим за столом.  Видите, и тема появилась!»

Тунец, великолепно  приготовленный  судовым поваром по неизвестному Себастьяну рецепту, хорошее «тинто», которым запивалось жаркое, настраивали на душевный разговор. Чико принёс сосуд с горячим шоколадом и, по знаку капитана, удалился. «Сеньор Белалькасар, Вы помните капитана  Исидро Матео де Карвахаль?  Капитана «Сан Агустина»?»

Себастьян не страдал плохой памятью:  «А как же!  Очень хорошо помню! Он коллекционировал карты и очень заинтересовал меня ими!  А что?»

«И больше ничего не помните?  Ну, может быть, какое-нибудь запоминающееся событие, связанное с Де Карвахалем?»

«А, ну да, мы тогда здорово отпраздновали выход с Эспаньолы! Даже вспомнить приятно».

«А какого-нибудь события на пути к Золотой Кастилии?»

Себастьян наморщил лоб, вспоминая:  «Ну, была стычка с пиратами. Мы им хорошо врезали!»

Де Каталан засмеялся:  «Всё верно. Сеньор  Карвахаль говорил мне о Вашей необыкновенной скромности! И этот бой, который должен был бы войти во все учебники по морскому делу, Вы называете «стычкой»?

Сеньор Карвахаль вообще необычайно скуп на похвалу, но в любых разговорах за столом, даже с самыми высокопоставленными людьми, он всегда приводил разговор к этой теме.  Он рассказал, как уже прощался с кораблём и своей жизнью, когда, буквально в несколько минут, Вы продумали и выдали совершенно гениальный план сражения, полностью опровергающий все существующие в парусном флоте каноны. Он говорил, что пошёл на реализацию этого плана от безысходности,  только потому, что  та ситуация была безвыходной и другого просто не было. Но победа была столь полной и безоговорочной, да ещё почти без потерь, что он был обескуражен.

Сеньор Карвахаль признавался, что, не веря в то, что этот план придумал почти мальчишка, не имеющий никакой теоретической подготовки, он плотно засел за учебники по морскому делу, которые только смог достать – а у него самого – Вы видели, конечно – огромная библиотека.  И нигде не нашёл даже упоминания о чём – либо подобном! Более того, в 1522 году он реализовал этот план, когда столкнулся с двумя пиратскими кораблями  в 60 милях от Ямайки, одно судно потопил, другое чудом сумело скрыться.  Он всегда говорил, что в Вашем лице испанская корона потеряла Великого Флотоводца!»

Себастьян сидел, сосредоточенно перекатывая на скатерти позвонок от съеденного тунца.  Его уши горели.  Конечно, слушать всё это было приятно —  Себастьян отнюдь не был лишён честолюбия, тем не менее, он никогда не считал ту морскую баталию чем-то  из ряда вон выходящим, в его жизни были победы, которыми он гордился гораздо больше. Желая перевести разговор на другую тему, он спросил: «Где сейчас Сеньор Исидро Матео де Карвахаль»?

«Мой учитель – а я плавал с ним ещё молодым лейтенантом и вырос до старшего помощника – погиб, как настоящий моряк!  В 1528-м  они сели на риф во время шторма у Багам. Он руководил спасением экипажа и остался один на гибнущем корабле. Помянем Великого Капитана и настоящего моряка!  Мир его праху…» На глазах Каталана были слёзы.  Он плеснул в стаканы вино и поднялся.  Встал и Себастьян.  Они до дна выпили вино и стоя обнялись. Сели.  Оба молчали. Себастьян снова налил вина.  Выпили молча, не чокаясь.  Каждый думал о своём.

Обретя нового друга, Себастьян почти всё время проводил на мостике.  Его увлекали путешествия по картам, которых у Де Каталана было множество – покойный Капитан Карвахаль заразил его своим хобби.  Каталан охотно делился с Себастьяном своими знаниями в астрономии, навигации, кораблевождении.  Белалькасар даже ночевал на мостике, постелив на пол гамак – в каюте было очень жарко.

Время для перехода через Карибское море было выбрано очень удачно –хоть и налетали время от времени шквалы, но у Капитана Каталана было поразительное чутьё на это явление природы.  При совершенно чистом небе и прекрасной погоде, он давал распоряжение взять рифы на парусах и закрепить всё, что может быть сорванным и унесённым мощным шквальным порывом ветра. И ни разу не ошибся!  Себастьян, отнюдь не новичок в море, редко когда  мог распознать среди вольно гуляющих по небу небольших облаков то,  появление которого грозит сильнейшими порывами  невесть откуда взявшегося ветра и кратковременным, но необычайно сильным ливнем, когда за сплошной стеной  льющейся сверху воды, видимость пропадала настолько, что с мостика не видно было даже грот мачты. Моряки, солдаты, радовались как дети, выбегая не палубу голышом, чтобы избавиться от корки засохшего пота и хоть немного перевести дух  от бесконечной липкой жары.

На четвёртый день после памятного разговора слева по курсу появилась земля.. Это был остров Санто-Андрес. Капитан дал команду: «Право руля!»

«Слушай, Анхель, а нельзя подойти поближе?»

«А ты на карту посмотри и скажи – можно?»

«Себастьян навис над картой, расстеленной на столе.

«Верно!  Тут сплошные «банки»!  Но ведь ты даже не смотрел на неё!»

«Себастьян, да я тут с закрытыми глазами пройду!»  —  На следующий день  Каталану пришлось командовать «Лево Руля!», чтобы не воткнуться в остров Провиденсия с обступающими его рифами. Течение (Анхель назвал его «Юкатанским»)  усилилось.  Значит, флотилия входила в «узкость» между полуостровом Юкатан слева и Северо-Западной оконечностью Кубы. Слева еле угадывалась  синеватая полоска земли.  Справа, немного ближе, чуть виднелись  возвышенности  кубинского мыса Сан-Антонио.  Места, знакомые, но уже забытые Себастьяном. Пройдя пролив, флотилия повернула на Восток и пошла, подгоняемая Флоридским течением,  вдоль северного берега острова Куба, столь памятного Белалькасару.

Себастьян знал от Каталана, что запланирован заход в порт Ла Чоррера, что возле  города Гавана.

В годы, которые Себастьян был на Кубе, такого города не было на карте острова. Но потом слышал он о нём много. Ему не терпелось взглянуть на город, которому прочили статус столицы Кубы.  Город был основан 16 сентября 1519 года всё тем же неугомонным  губернатором Диего Веласкесом де  Куэльяром на землях, где проживали Сибонеи и Таино.  Первую мессу с поселенцами священник провёл под громадным  деревом сейба, мощная крона которой покрывала тенью огромную территорию. Дерево росло   рядом с индейским поселением, носящим имя касика Хабадуанекс и для местных индейцев было священным.

«Слушай, Анхель, ты когда был в Гаване последний раз?»

«Да в прошлом году, восемь месяцев назад».

«Кто сейчас Губернатор города?»

«Сеньор Эрнандо де Сото.  Ты его знаешь?»

«Вот это – да!  Ещё бы не знать! Но я не знал, что он на Кубе.

В последний раз мы виделись с ним в Кахамарке, он охранял Императора Атауальпу, Сапа-Инку.  После того, как Императора казнили, я слышал,  Писарро отправил Де Сото на завоевание  Куско. Интересно будет встретиться с ним.»

«Ты видел Сапа-Инку?! Расскажешь мне о нём?»

«Конечно, если тебе интересно».

Переход  не занял много времени – хороший ветер, относительно спокойное море,  попутное течение – и вот, наконец, бухта, на берегу которой расположился порт Ла Чоррера, главные морские ворота Гаваны и всего северного побережья Кубы.  В бухте толпилось много судов, но причал был пока только один (второй был ещё далёк от завершения). Поэтому корабли стояли на якорях. Корабли флотилии получили от портовых властей разрешение ошвартоваться у стенки набережной. И на следующий день, пока на корабли грузили продукты и воду, друзья вышли в город. К ним присоединились  Гонсало Хименес де Кесада и Николас Федерман, которые размещались на других кораблях флотилии.  Все получили уведомление о том, что в 5 часов пополудни их ждут во Дворце Губернатора.  А пока решили ознакомиться с городом.  Роль гида взял на себя Анхель.

Вначале он повёл офицеров на Пласа де Армас – главную площадь города, как и все главные площади большинства испанских городов. На Западной стороне площади строилось величественное здание – каменная кладка поднялась до уровня второго этажа.

«Будущий Дворец Генеральных Капитанов» — Анхель постепенно входил в роль гида – а там, напротив небольшая церковь, которая скоро будет сноситься и вместо неё будут строить Кафедральный Собор. А за ней видите узкая улочка? – это Кайе  Обиспо – видите , там построен большой, красивый каменный дом.  К нему, по плану, будут пристраивать два крыла.  Это – дворец Епископа. А вот  это – Дворец  Губернатора, где мы должны быть сегодня вечером.  Идите сюда – отсюда лучше видно – видите прямо на берегу у мыса каменные укрепления?  Здесь будет построена мощная крепость, её название  «Кастийя –де-ла-Реаль-Фуэрса» .

Вот эта  башня – пока единственная, её название – («Западная») — но уже по ней можно судить, какая это будет крепость.  Сомневаюсь, что хоть одно вражеское судно  сможет  войти в залив. Видите, вон  там большая зелёная роща.  Там спрятана тяжёлая артиллерия, как и на этих бастионах. Любое судно попадает под перекрёстный огонь».

В Себастьяне проснулся военный:  «Ну, если бы я пытался штурмовать город – я бы ни в коем случае не полез бы сюда.  Я держал бы в напряжении гарнизон кораблями, маневрирующими вне досягаемости крепостной артиллерии. Смотри – На небольшом расстоянии от крепости, в тылу – холм. Если высадиться на побережье и занять эту возвышенность – можно просто расстреливать солдат внутри крепости даже из лёгких пушек».

«Вы совершенно правы – вмешался в разговор Федерман – но главная цель любого пиратского нападения – город, а не порт. А он абсолютно не защищён.

Учитывая рельеф местности и доминирующее положение этого холма, на который указали Вы, капитан, даже небольшой, но хорошо вооружённый огнестрельным оружием, отряд  пехоты, занявший эту возвышенность, полностью отсечёт крепость от города и гарнизон не сможет никоим образом поддержать  защитников жилых кварталов». «Отсюда вывод:  центром обороны города должен быть именно этот холм, чего, по-видимому, совершенно не приняли во-внимание фортификаторы. Обратите внимание – почти весь холм уже застроен жилыми домами. Это говорит о том, что строители крепости вообще не приняли во внимание эту важную точку – внёс свою лепту в профессиональный разговор Де Кесада — Думаю, сегодня, встретившись с Губернатором, мы обязаны доложить ему наши соображения».

«Анхель, а почему в центре города столько свободного места, но никто не строится?» — поинтересовался Белалькасар.  Ведь он имел большой опыт строительства новых городов и всегда начинал стройку с Центра города, застраивая его полностью и только потом продолжая строительство на свободных территориях.

«Дело в том, что предыдущий Губернатор привёз из Европы какого-то известного градостроителя, который разработал план застройки и запретил даже колышек вбить в землю без его разрешения».

Походив ещё по Гаване, познакомившись с Настоятелем ещё строящегося Монастыря Санта-Клара, Падре Херонимо, посетив площади Пласа Сан-Франсиско и Пласа Вьеха, офицеры направились в Порт готовиться к Губернаторскому Приёму. Себастьян задумался.  На него произвёл впечатление план, по которому  создавался город. Он вынужден был признать, что если план будет реализован – этот город действительно будет необыкновенно красив.

У Дворца стояли пара карет и несколько колясок попроще.

«Видимо, на приёме будут и другие гости.» — подумал Себастьян. Когда они подошли к ступеням, неожиданно откуда-то, как чёртик из табакерки,  появился молоденький офицер в яркой форме, начищенном шлеме и кирасе. Он отдал честь и торопливо открыл тяжёлые двери, где офицеров приветствовал  второй гвардеец и пошёл впереди, показывая дорогу.

Когда Себастьян уже приготовился увидеть  Де Сото, входя в большой, богато обставленный зал, он увидел только группу из четырёх мужчин, стоящих у окна, и идущую им навстречу высокую, стройную женщину в белом платье с кринолином, с высокой причёской и строгим лицом. Подойдя к офицерам она протянула руку в белой кружевной перчатке до локтя, которую по-очереди, согласно этикету, поцеловали гости. Улыбка у неё была милая и очень красила её смуглое лицо, на котором выделялись большие чёрные глаза с длинными ресницами. Находящийся за её правым плечом офицер, очевидно – адъютант, представил её: «Донья Исабель  Ариас Давила и Бобадийя Де Сото, Губернатор Кубы!»

Офицеры представились, Себастьян не мог скрыть удивления, что не могла не заметить Донья Исабель:  «Вы ожидали увидеть моего мужа, Сеньор Белалькасар?  Он в Походе. Два месяца назад он вышел в море на девяти кораблях с войском в тысячу солдат на полуостров Флорида. Я заменяю его, по приказу Его Величества исполняю его обязанности. А Вы знаете, Сеньор Белалькасар, мой муж много рассказывал мне о Вас, о Ваших воинских  подвигах, он очень высокого мнения о Вас. Кабальерос – она повернулась к Кесаде и Федерману – я приглашаю Вас к столу.  Но пока всё готовится, хотелось бы поговорить с вами  без помех.  У меня к Вам будет одна просьба.  Пройдёмте в кабинет – она показала рукой на резную дверь, украшенную бронзой и позолотой – там нам никто не помешает».

Они вошли в большую, богато убранную комнату с двумя окнами, между которыми стояло массивное  каменное изваяние какого-то инкского божества с ужасным лицом и искусно сделанными из белого и чёрного камня  глазами, казавшимися живыми.  Две стены  занимали книжные полки, на двух других висели географические карты, яркие индейские ткани, на полу, на полках стояли индейские каменные статуи, керамика и много прекрасно выполненных чучел различных редких животных  и птиц.

Рассматривая географические карты, Себастьян дошёл до плохо освещённого угла и … отшатнулся:  на него смотрел ягуар!  Зверь весь подобрался, подсел на лапах, готовясь к прыжку.  Чучело было сделано настоящим мастером, даже изготовленные из стекла глаза излучали свирепость.  Себастьян буквально остолбенел, по телу  пробежала непроизвольная дрожь.  Однако, несмотря на то,  что это был взрослый ягуар, он значительно уступал в размерах тому, которого убил Белалькасар.

Они смотрели друг на друга.  Себастьян почувствовал, что кто-то тронул его за локоть,  «Правда, он как живой?  Помню, когда это чучело привёз муж от одного индейского мастера, я испугалась.  Мне как-то говорил Эрнандо, что Вы встречались с этим зверем и победили его.  Надеюсь, он был не такой большой, как этот?»  «Он был намного больше.  Он убил моего друга и чуть не убил меня…».

Сеньора Исабель заметила, что Себастьян помрачнел и поспешила перевести разговор на другую тему:  «Вы уже смотрели город?  Как он Вам?»

«Я восхищён.  По-видимому, правы те, кто говорил мне, что это будет самый красивый город в Испанской Америке!».

Они подошли к столу, к которому подошли Федерман и Кесада, тоже осматривавшие экспонаты этого домашнего музея. Огромный стол был сделан из красного дерева и инкрустирован бронзовыми украшениями.

«Прошу!» —  по знаку хозяйки все сели в удобные кожаные кресла.

Итак, Кабальерос, Сеньор Белалькасар сказал мне, что Вы уже ознакомились с городом.  Мечта моего мужа – построить самый красивый город в Испанской Америке.  Поэтому он выписал архитекторов, художников и фортификаторов из Европы.  Вам понравилась их работа? Может быть вы, увидевшие город «свежим взглядом», посоветуете что-нибудь?»

Все молчали.  Чтобы рассеять неловкость, слово взял Де Кесада:  «Уважаемая Сеньора, мы простые солдаты и навряд ли сумеем дать  сколько-нибудь полезный совет по части архитектуры и градостроительства. Но мы ознакомились с Вашей крепостью.  И, как военные,  сделали вывод, что Ваши фортификаторы допустили одну, весьма серьёзную ошибку, которая может оказаться роковой, в случае штурма города».

Хозяйка заинтересованно окинула взглядом офицеров, быстрыми шагами подошла к стене и открыла дверцу шкафа ключом, привязанным к поясу.  Вернулась к столу с большим рулоном плотной бумаги, который оказался картой города. Она  расстелила её на гладкой поверхности, прижав углы образцами горных  пород, сложенных в центре стола.

«Ну-ка, ну-ка, поделитесь своими  соображениями, для нас это очень важно!»  Все встали и склонились над картой. Себастьян, лучше других умеющий работать с  картами, стал давать объяснения, которые дополнялись Федерманом и Кесадой.  Его поразило, какие грамотные вопросы по ходу беседы задавала хозяйка кабинета.  Видно было, что она не один час провела над  этой картой и хорошо владела темой.  «А Вы знаете – Вы безусловно правы.  Вот что значит практика! На завтра приглашу своих горе-фортификаторов, прозевавших столь серьёзную ошибку. Я вам бесконечно благодарна.  Но у меня к Вам ещё одна просьба: хочу воспользоваться случаем и отправить  Его Величеству некоторые документы.  Можете передать их секретарю – она достала из того же шкафа плоскую кожаную сумку.  Здесь  отчётность по строительству Гаваны и сведения о ситуации в наших краях. Сеньор Кесада, не откажите в любезности взять эту миссию на себя.  Вам будет легче встретиться с Его Величеством и его секретарём.  А теперь, Кабальерос, разрешите пригласить Вас к столу!». Она пошла к двери, но галантный Де Кесада опередил её и открыл тяжёлую дверь.

Следующий день прошёл в хлопотах, хорошо знакомых каждому моряку.  Матросы грузили продукты, овец и свиней, крепили  всё, что может пострадать при качке.  На пять часов пополудни было назначено богослужение — все должны были посетить церковь.  Отход был назначен на 7 часов утра. Сеньора Исабель обещала лично проводить корабли. Надо сказать,  Сеньора Губернатор,  имеющая полное имя Исабель  Ариас  Давила  и Бобадилья, произвела большое впечатление на наших офицеров  неженской практичностью, умом, мужской деловой хваткой, твёрдым характером, а главное – компетентностью в делах.

В общем-то неудивительно, так как была она дочерью … самого Сеньора  Педрариаса Давилы! Она вышла замуж за Капитана Эрнандо де Сото в 1537 году, когда, вернувшись из Перу, он собирался отправиться на завоевание Флориды и, заодно, на поиски всё того же «Источника Молодости», который так и не был найден Сеньором Понсе Де Леоном. Исабель была безумно влюблена в своего мужа и стала ему не только  женой, но и верным помощником в его делах, стараясь вникать во все детали выполняемой  им работы. Поэтому ни у кого не возникло сомнений в том, что только она может продолжить его дело, выполняя обязанности Губернатора, когда Де Сото отправился в экспедицию. Более того, сам Король утвердил её официально  в этой должности.

Забегая вперёд, нужно сказать, что она стала ПЕРВОЙ женщиной-Губернатором в Латинской Америке, получив  воинское звание Генерал-Капитана. Она тосковала по Эрнандо и старалась занять себя как можно больше губернаторскими делами. Но с момента выхода кораблей мужа из порта Ла Чорера, она каждый день поднималась на Западную башню Крепости Кастильо-де-ла-Реаль-Фуэрса и часами смотрела в голубую даль, в которой скрылся любимый.  Она отчитывалась перед ним о проделанной работе, советовалась, как если бы он был здесь, рядом с ней, иногда плакала, но так, чтобы никто не увидел её слабости.

Её любовь, её верность вызывали невольное уважение у всех, кто был с ней знаком. Де Сото не вернулся.  Он умер в долине реки Миссисипи в 1542 году.  Есть две версии его смерти.  Первая – он заболел жёлтой лихорадкой и умер от этой болезни.  По второй версии, имеющей также, как и первая, косвенные подтверждения – В долине Миссисипи его отряд потерпел поражение от индейцев, Де Сото попал в плен и был … съеден.  Исабель исполняла обязанности Губернатора до 1544 года и до самой смерти в 1546 году каждый день поднималась на башню.

Когда камеристка в последний раз утром вошла к ней в спальню,  Исабель подозвала её к себе и тихо прошептала: «Он меня ждёт… Иду к нему…»  и умерла со счастливой улыбкой на лице.  Так, во всяком случае, говорит легенда. В память об этой женщине и её беззаветной любви, на Западной башне крепости был установлен бронзовый флюгер «Гаральдийя».  Он стоит и поныне.

Надо сказать, свой след в истории семьи Педрариаса Давилы оставила ещё одна женщина. Правда, этот след сильно отличается от лёгкого и нежного, как дуновенье ветерка, следа её родственницы, Исабель.

Беатрис де Бобадилья и Иллоа была фрейлиной Королевы Кастильской, Изабеллы. Ярко выраженная нимфоманка. Мало того, что ни один офицер, оказавшийся во дворце, не мог избежать её внимания, но она умудрилась и свои обязанности фрейлины, вполне успешно совмещать с добровольно взятыми на себя обязанностями любовницы Короля Фердинанда II. Однако всё тайное рано или поздно становится явным. В данном случае тайное стало явным скорее рано, чем поздно. В не очень дружественной беседе, Королева предложила своей фрейлине два варианта: либо навсегда распрощаться с беспутной головой, либо просто исчезнуть из дворца, притом – как можно дальше и насовсем, чтобы не пришлось возвращаться к первому варианту, причём уже как к безальтернативному. Юная фрейлина, как нам кажется, недолго ломала себе голову и выбрала второй вариант.

Для реализации плана ей предложили срочно выйти замуж за другого проштрафившегося царедворца виновного в смерти видного конкистадора, также получившего идентичное предложение – жениться и исчезнуть или потерять ту же, довольно важную часть организма. Так на далёком острове Ла Гомера, что входит в архипелаг Канарские Острова, появился новый Губернатор со своей женой, Губернаторшей. Получилась великолепная семья с абсолютно одинаковыми интересами и подходом к жизни. На далёком от двора и цивилизации острове заняться было абсолютно нечем, Губернатор развлекался истреблением местного населения – гуанчей, за что последние стали относиться к нему не совсем лояльно.

Сколько времени могло продолжаться противостояние – неизвестно. Но Губернатор первым пересёк «красную черту», изнасиловав местную принцессу. Терпение гуанчей лопнуло и Губернатор был убит. Это случилось в 1488 году. Губернаторша вместе с своими детьми спряталась в «Графской Башне». И сидеть бы ей там до конца дней своих, тем более, что многие вздохнули бы с облегчением, узнав о конце этих самых дней, особенно местное население – гуанчи. Но если одним помогает Бог, то другим – Дьявол. По-видимому, Господь отвлёкся на какие-то более важные дела, чем немедленно воспользовался Изверг Рода Человеческого. Каким-то образом о восстании на Ла Гомере узнал Губернатор острова Гран Канария.

Услышав, что там «наших бьют», он немедленно кинулся на подмогу со своими солдатами, чтобы исполнить рыцарский долг и освободить несчастную узницу зловещей башни. Что он и исполнил, торжественно, изящно, как в танце, модном при французском дворе менуэте, выведя страдалицу на Божий свет. Однако толпа местных жителей, собравшаяся на площади, не прониклась в должной степени торжественностью момента и не только не рукоплескала но и выглядела хмурой и подавленной.

Судя по всему, они немного лучше знали свою владычицу. То, что сотворила губернаторша после своего освобождения, было слишком даже для видавшего виды вояки. Вырвавшаяся на свободу фурия велела казнить более 200 гуанчей, чуть ли не половину населения острова, включая женщин и детей, при этом сама придумывала способы казни – а фантазии ей было не занимать. А тех, кого не казнила – продавала в рабство оптом и в розницу. Даже Падре Торрихос, священник, всегда весьма лояльно относящийся к «шалостям» проживающих на острове испанцев, особенно в отношении аборигенов, был в ужасе и на первом же, зашедшем на остров, судне он отправился в Столицу жаловаться самому Королю. Выслушав священнослужителя, Его Величество, Король Арагона и Кастилии, Фердинанд II, сказал краткую речь, вошедшую в Историю:

«Мы хотим,  что вполне разумно,  чтобы нам служили все нации наших королевств и доминионов и чтобы при этом каждый  народ сохранял  свои законы и  обычаи…».

Король велел Коррехидору — чиновнику, выполняющему расследование государственных преступлений — разобраться с вопиющим случаем и наказать виновных.  Но репрессии коснулись только одного человека —  того самого рыцаря-спасителя  с острова Гран Канария, исполнившего свой рыцарский долг. Он был приговорён к пожизненному заключению.

У Беатрис, по-видимому, был при дворе могущественный заступник – она была,  непонятно каким образом, оправдана. Но покидать остров  Ла Гомера, ей было категорически запрещено. В 1493 году Христофор Колумб прибыл на Канары и на какое-то время остановился у Ла Гомеры, ожидая пассата. Пребывание мореплавателя на острове затянулось.

Неожиданно появилась необходимость ремонта «Санта-Марии».  На обратном пути в Испанию, в этом же, 1493 году – новая остановка у Ла Гомеры. Видимо, Великому мореплавателю очень приглянулся … этот остров, так как заходил он сюда в 1998 и в 1503 годах.  Но стоянки становились короче. И каждый раз   корабли ремонтировались на Ла Гомере, хотя ремонтная база на больших островах Тенерифе и  Гран Канария была намного лучше…

Что же касается Губернаторши, то в 1495 году она принимала непосредственное участие в окончательном завоевании острова Тенерифе. Умерла же Сеньора Беатрис де Бобадилья и Иллоа в 1504 году в Испании в ноябре 1504 года.

Итак, утром следующего дня, флотилия вышла из порта Ла Чоррера в  Флоридский Пролив.  Сильное Флоридское течение подхватило корабли и через несколько дней, как эстафетную палочку, передала их  тёплому Антильскому течению., идущему на Север вдоль вытянувшихся в шеренгу, Багамских островов.  Здесь же, у Багамских островов, из Антильского, Флоридского и ещё нескольких, местных течений, рождается могучий Гольфстрим.  Себастьян вспоминал, как во время экспедиции Хуана Понсе де Леона, они впервые встретили эту «подводную» реку и пытались идти против неё, а  штурман экспедиции, Антон де Аламинос, предсказал, что с помощью этого Великого течения можно будет попасть в Европу. Выйдя из Флоридского пролива, корабли пошли на Север вдоль побережья Флориды, держа по правую  руку цепь Багамских островов и через три дня, сменив курс, пошли на Восток.  И вот, наконец, океанская зыбь дала знать, что флотилия вышла в открытый Океан.  Поднявшись ещё к Северу, корабли вошли в Гольфстрим.

Теперь предстояло пересечь Океан. В памяти Себастьяна всплыл тот далёкий 1519 год, когда на переходе пришлось пережить и сильный шторм, и штиль, и бой с пиратами… Стало грустно – ведь именно в том бою он подружился с Густаво.  Но сейчас погода благоприятствовала. День за днём, делая по 11 -14 узлов в час, корабли  шли туда, куда рвалось его сердце – в Испанию, в Белалькасар… Всё время Себастьян проводил на мостике, в беседах с капитаном, Анхелем, с которым подружились. Плавание проходило на редкость удачно.  Ни штормов, ни штилей, ни пиратов.  Хотя пару раз на горизонте маячило одинокое судно.  Возможно, пиратское – но, увидев целую эскадру,  исчезало.

Задерживаться на Канарах не стали – все  — и моряки, и пассажиры – рвались на родину, в Испанию.  Поэтому, зашли на Тенерифе, взяли воду, продукты и уже утром следующего дня вышли в море. И вот, наконец, на Востоке засинела узкая полоска земли – родной берег – Испания. То здесь, то там виднелись корабли,  идущие в разных направлениях.  Ночью  упал туман. Пришлось  взять рифы, чтобы уменьшить площадь парусов и сбросить скорость, а также зажечь дополнительные огни.  Кроме того, поставили матроса у кампаны (колокола), чтобы подавал сигналы судам. Утро было яркое, чистое. С ветром бакштаг  «Санта-Гваделупе»  шла прямо на поднимающееся из-за приблизившегося за ночь берега, улыбающееся Солнце.

Моряки сновали по палубе, кто по делу, кто просто так, у всех на лицах отражалось радостное нетерпение. По левую руку красовался, подкрашенный золотым солнечным светом , португальский мыс  Сан-Висенти с белой иглой маяка, корабль входил в Кадисский Залив. К обеду стал виден  старинный Чипионский маяк и большой город.

«Это город Санлукар-де-Баррамеда — пояснил Анхель – Именно отсюда в 1498 году вышли корабли  Христофора  Колумба в своё третье путешествие, а в 1519 году – экспедиция  португальского морехода Магеллана. А во-о-он там, в Верхнем городе – нет-нет, правее смотри – видишь замок? Это – Кастилья-де-Сантьяго!  А вон там, левее, на невысокой скале – замок, называется «Эспириту-Санто», он принадлежит графской фамилии де Эскобар.  Говорят, там водятся  привидения, а в лунные ночи, прямо под ним, на пляже, загорают при свете Луны русалки. Поэтому там не живут хозяева, только охрана».

Все рвались на берег, поэтому, бросив якорь, с нетерпением ожидали приезда портовых властей. Особенно торопилась наша троица. Неизвестно, находился ли ещё в Толедо Его Величество, Король Испании и Император Священной Римской Империи, Карл V, который мог выехать из Столицы всвязи с восстанием в Нидерландах, о чём морякам поведали на Гран-Канария. В случае, если он уже отбыл в неспокойную провинцию Империи, нужно было бы долго ожидать его возвращения, что совершенно не входило в планы всех трёх конкистадоров. Поэтому, каждый день был на счету. Баркас с представителями Адуаны (таможни) и Капитании прибыли, по традиции, как раз к обеду.

Обычно на прибывших кораблях, тоже по традиции, очень тепло принимали гостей с берега. Им делались дорогие подарки, подавали к столу экзотические блюда – всё только для того, чтобы быстрее завершить формальности. Наконец, прилично нагрузившиеся не только сытным обедом, но и бесчисленными узлами и узелками, представители портовых властей, стали спускаться в ошвартованный к борту, баркас.

Отход на Севилью, конечный пункт путешествия, был назначен на утро. Поэтому Белалькасар и капитан Анхель де Каталан, обещавший ознакомить своего друга с достопримечательностями города, также заняли свободное место на корме катера. Пока бравые матросы-гребцы, желающие похвастаться своим умением двум Кабальерос, слаженно и мощно гребли к берегу, Анхель знакомил Себастьяна с историей города, показывая памятные места на берегу. Гостей доставили прямо на набережную в Нижнем городе.

Моряки так лихо ошвартовались, что восхищённый Белалькасар вручил старшему команды золотой песо, посоветовав не очень напиваться. Договорившись с ним о встрече здесь же, на закате солнца, чтобы вернуться на своё судно до наступления темноты, друзья направились к расположенной неподалёку церкви «Нуэстра-Сеньора-де-О», чтобы увидеть знаменитый иконостас, состоящий из 12 старинных икон, привезённых рыцарями Ордена Калатравы ещё из Иерусалима в 1192 году, после славно начатого и бесславно окончившегося Третьего Крестового Похода. Полюбовавшись великолепным Дворцом Герцогов Медина де Седония, они спустились к заливу, в квартал Бахо-де-Гийя, где располагалось множество таверн с традиционной рыбацкой кухней, состоящей из даров моря. Анхель, неоднократно бывавший в этом порту, разыскал знакомую ему таверну, где его сразу узнала хозяйка, полненькая смешливая женщина средних лет. Она тут же направила своего работника, чтобы он расчистил место в торце длиннющего стола. Анхель заказал лангусты с бобами под кисло-сладким соусом и, сделав загадочное лицо, пообещал, что Себастьян попробует напиток, который никогда не пробовал.

Чико принёс запотевший кувшин с мансанильей – лучшим хересом на всём побережье. Вино действительно было необыкновенного вкуса и прекрасно сочеталось с заказанными лангустами. Но в то же время – очень крепким, поэтому, когда друзья встали из-за стола, Себастьян не очень уверенно чувствовал себя на собственных ногах. Ему нестерпимо захотелось петь и он начал напевать старинную матросскую песню о моряке, попавшем в плен к русалкам – он несколько раз слышал, как её распевали матросы во время палубных работ. Незатейливый мотив, смешные слова, понравились ему и он часто ловил себя на том, что насвистывает её, занимаясь каким-нибудь делом.

Песню подхватил Анхель и уже через пару минут они шли по улице, обнявшись и распевая её во всё горло. Людей на улице было немного – обеденное время давно кончилось, а время для ужина ещё не наступило. Навстречу шла компания крепких парней, о чём-то громко разговаривая. Их явно заинтересовала подвыпившая парочка.

Улочка была очень узкая, тем более с другой стороны на всём её протяжении лежала, поблёскивая грязной водой, длинная лужа, оставшаяся, по-видимому, от прошедшего недавно дождя. Пространства для манёвра не было и наши друзья остановились у стены, пропуская компанию. Но и парни остановились. Один из них, по-видимому, старший в компании, оказался прямо напротив невысокого Себастьяна.

Два других блокировали выглядевшего более внушительно, Анхеля. Ещё двое прошли немного вперёд, чтобы пресечь попытку бегства. Лидер компании недобро усмехнулся: «Сеньор, я вижу, Вам весело. А нам вот – грустно. Думаю, Вы должны поделиться хоть капелькой своего веселья. Так было бы справедливо, Вы не находите?» Себастьян находился в благодушном настроении. Ему было хорошо и хотелось сделать что-нибудь приятное окружающим. Поразмыслив, он пришёл к выводу, что парень в чём-то прав. В самом деле, почему им должно быть хорошо, а другим плохо?»

«Сейчас, Сию минутку, Сеньор» – засунув руку в карман, он вытащил горсть монет различного достоинства и стал отсчитывать половину. От внезапного сильного удара по руке, держащей мелочь, монеты дождём посыпались на землю. Себастьян мгновенно протрезвел и попытался выхватить шпагу. Но на её эфес тут же легла чужая рука. Краем глаза он заметил, что двое крепко держат за руки отчаянно сопротивляющегося Анхеля, а подскочивший неизвестно откуда, третий, засунул руку в карман капитана.

Дальше всё произошло мгновенно. Сработали инстинкты и мгновенная реакция – от резкого удара головой в переносицу, ойкнув, упал на колени вожак, от короткого хука правой опрокинулся на спину, разбросав руки, второй и уже в скачке левый кулак воткнулся в висок грабителя, не успевшего даже вытащить руку из кармана Анхеля.

Не успело ещё тело жертвы страшного удара встретиться с землёй, как в правой руке Себастьяна, непонятно каким образом, оказалась шпага. И во-время – прямо напротив него в боевой стойке, со шпагой в руке застыл четвёртый боец и, что опытным взглядом отметил Белалькасар – шпага не выглядела в его руке случайным предметом. Себастьян, с опущенным клинком, чтобы дезориентировать противника, сделал резкое движение вперёд и тут же быстрый шаг назад – противник попался на любимый приём Белалькасара — выброшенное навстречу его движения, острие, проткнуло пустоту, тут же быстрое «мандобле» — кистевое вращательное движение и шпага противника, сверкнув в лучах заходящего солнца, плюхнулась в лужу.

Послышался стук каблуков убегающего пятого грабителя, а Анхель уже сбил с ног обезоруженного противника. Парень лежал на спине и помертвевшими глазами смотрел на Себастьяна. «Встать!» — не сказал, а почти прошептал Белалькасар. И был услышан. Парень неуверенно встал и прислонился к стене. «Собери деньги!» — так же тихо приказал победитель. Униженный противник принялся собирать разбросанные монеты, искоса поглядывая на Себастьяна.

Приняв от него собранные деньги, Белалькасар разыскал между ними самую мелкую, почерневшую от времени, медную монетку, достоинством в один мараведи и сунул в карман неудачника: «На долгую память о нашей встрече! И убери этот мусор» – показал пальцем на три лежащих без движений тела. Петь уже не хотелось и друзья молча дошли до ожидающего их баркаса. Только на палубе каракки, Анхель нарушил молчание: «А здорово ты их… Было на что посмотреть… Но, справедливости ради, должен сказать, что дерёшься ты куда лучше, чем поёшь! Я чуть не оглох от твоего пения!»…

«Вот как?! – обиделся Себастьян – Послушай, это из-за тебя мне пришлось петь громко, чтобы хоть как-то заглушить твои вопли! Перед прохожими стыдно стало! У нас дома осёл издавал более музыкальные звуки!». Оба надулись и замолчали, отвернувшись друг от друга. Потом одновременно глянули и …Анхель прыснул в кулак и засмеялся. Глядя на него захохотал и Себастьян. Приятели обнялись и пожелали друг другу спокойной ночи.

На рассвете на шлюпке прибыл лоцман.  60-мильный переход  вверх по Гвадалквивиру требовал хорошего знания фарватера.  Анхель, по его словам, только один раз, три года назад,  ходил от эстуария (устья) реки до порта Севилья, все остальные заходы делались в порт Кадис.

Утренний бриз наполнил паруса кораблей флотилии.  На этот раз «Санта-Гваделупе» шла первой. Миновав эстуарий корабли вошли в широкую, зеркально-гладкую, медленную реку.   Моряки , стосковавшиеся по родным, с детства знакомым, пейзажам Андалусии не могли оторвать глаз от невысоких, покрытых яркой зеленью, берегов, пронизанных солнцем сосновых перелесков, тёмно-зелёных  рощ пробкового дуба и земляничного дерева, вересковых  пустошей.

В мелких заводях толпились бесчисленные стаи длинноногих и длинношеих розовых фламинго.  Возле небольших деревень, рыбацких посёлков и ферм, стирали бельё женщины в подоткнутых платьях, плескались детишки…  Вспомнилось, как ходили на реку с Джеком, Лопочей, Орианой.

У Себастьяна защемило сердце … Боже, как давно это было! И как недавно…

И вот, наконец, показались первые строения огромного города. В 15-16 веке Севилья была главным портом Испании. Во времена, описываемые нами, город имел статус Резиденции Торгового Дома Испании, осуществлявшего контроль всего торгового оборота с американскими колониями, сбор налогов, пошлин .

Здесь же выдавались «Диспачо»(разрешения) на выход в Океан судам, идущим в заморские владения Испании, а также лицензии капитанам кораблей. Город Севилья, по легенде античных времён, был основан Гераклом и во времена Римской Империи был известен древнему миру под именем Гиспалис. С захватом Пиринейского Полуострова маврами, получил имя Исбилия. 22 ноября 1248 году, Король Фердинанд III Кастильский, после двухлетней осады, взял город, который был назван Севильей. Издалека приковывала взгляд свечением керамических изразцов, позолоченных лучами заходящего солнца, «Торре Де Оро» — (Золотая Башня), памятная Себастьяну ещё по 1512 году, когда они с Лопочей искали корабли, уходящие в Новый Свет. Башня имела необычную, 12-угольную форму.

На первых порах, ещё во времена мавров, в башне находилась тюрьма. После того, как город перешёл в руки испанцев, в ней располагалась часовня, а затем хранился порох. На противоположном берегу Гвадалквивира возвышалась Серебряная Башня – близнец Золотой.. В тревожные времена Реконкисты, в ночное время, между ними выбрасывалась массивная железная цепь, чтобы ни один неприятельский корабль не мог подойти близко к городу.

Утром с кораблей в первую очередь, был выгружен багаж наших конкистадоров, которые разместились в одном из лучших Постоялых Дворов, находящемся неподалеку от Золотой Башни, прямо напротив Паласио де Сан Тельмо – специальной морской школы-интерната, построенной на деньги Инквизиции для мальчиков-сирот, детей погибших моряков. Кесаде, Белалькасару и Федерману необходимо было купить лошадей и нанять коляску для багажа – им предстояло преодолеть около 300 миль — путь от Севильи до Толедо, Столицы Испании. И нужно было торопиться. Если бы Себастьян был один – он наверняка махнул бы рукой на спешку и сделал крюк, чтобы сначала добраться до Белалькасара, куда рвалось его сердце. Он решил, что заедет в родной город на обратном пути.
В Алкальдии Севильи им сообщили, что Его Величество ещё в Толедо, но готовится ехать в Нидерланды вместе с армией. Священную Римскую Империю, представляющую собой, своего рода, Европейский Союз, во главе которого стоял Император Карл V, лихорадило.

Совсем недавно, ещё не совсем оправившуюся от эпидемии чумы двадцатилетней давности, Европу, поразила эпидемия странной болезни. Её назвали «Английский пот» так как болезнь пришла из Англии и очень сильное потоотделение было главным симптомом этой напасти. В большинстве стран умерло от 30 до 50 процентов жителей. Таким образом, количество рабочих рук значительно уменьшилось. Однако аристократия, землевладельцы, короли не пожелали снижать и без того непосильные налоги, которые должны были платить крестьянские общины, мануфактуры, города.

Множество людей, избежавших смерти от эпидемии, теперь умирали с голоду. В некоторых регионах дело дошло до каннибализма. Начались восстания крестьян, городской бедноты. Не получив защиты от притеснений от католической церкви и разуверившись в ней, множество людей пополняли антагонистические католической церкви религиозные секты. В Германии появились лютеране и кальвинисты, во Франции – гугеноты, в Центральной Европе – альбигойцы, в Чехии и Моравии снова подняли головы недобитые в своё время гуситы.

Католическая церковь приняла вызов – по всей Европе с утроенной силой заполыхали костры инквизиции. То здесь, то там, народ брался за оружие. Восстания карались необыкновенно жестоко. 19 августа 1539 года началось восстание в городе Генте, во Фландрии. Император Священной Римской Империи, Король Испании, Карл V пытался силой собрать налоги – казне были необходимы деньги, по причине набирающего силу противостояния с Англией, но городские власти призвали народ к оружию.

2-3 ноября – кульминация восстания. Повстанцы убили или изгнали наиболее ненавистных представителей городского олигархата. Стали подниматься окрестные сёла, города. Карл V готовил армию для отправки в Нидерланды. Во главе армии он поставил хорошо известного в Европе, полководца и политика – Герцога Альбу.

Со всей страны в Толедо стекались идальго, разорившиеся крестьяне, и просто тёмные личности, скрывающиеся от Правосудия, надеющиеся проявить себя на воинской службе и, чего греха таить – пограбить, тем самым решив свои финансовые проблемы. Это известие повергло Де Кесаду и Белалькасара в некоторое уныние – ведь они надеялись выпросить у Короля воинские части для продолжения завоевательных экспедиций в Америке.

Конкистадоры потратили много времени в поисках хороших лошадей.

Хозяин Постоялого Двора, порекомендовал им одну ферму, милях в шести от Севильи, где, по его словам, можно было купить весьма приличных лошадей, и при этом – намного дешевле, чем в городе. И не соврал.  Когда хозяин вышел с ними на большой луг, где пасся небольшой табун лошадей, Себастьян с первого взгляда влюбился в серую, в яблоках, кобылку андалузской породы, по кличке Адона. У неё был весёлый нрав и все признаки породы – узкая, немного горбоносая голова с тёмными, миндалевидными глазами, недлинная, крепкая шея, мощные, но при этом, достаточно длинные ноги, мускулистая грудь. Настоящим украшением служили длинные, очень густые, грива и хвост.

Проехав на ней пару кругов, Белалькасар решил заплатить за неё любые деньги.  Но когда хозяин назвал цену – он не поверил своим ушам – настолько она оказалась невысокой.  В Америке такая лошадь стоила бы втрое дороже! Так же дёшево купили себе лошадей  и Де Кесада с Федерманом.  Чрезвычайно довольные сделкой, все трое вернулись на Постоялый двор. Решили ехать утром следующего дня.

Себастьяну с Анхелем предстояло расставание.  Поэтому решили провести день в прогулках по Севилье, которую Анхель, сам из этих мест, хорошо знал. Естественно, у Себастьяна первым  желанием  было посетить собор  «Санта-Мария-де-ла-Седес», (Кафедраль),  Величайший Готический Собор Испании, да, пожалуй, и всего мира.  Он был построен на месте разрушенной Мечети, которая, как считалось, была самой большой и красивой из мусульманских святынь.

(Через 3 столетия после описываемых нами событий, здесь была установлена гробница  Христофора Колумба.  Четверо бронзовых Королей – Наварры,  Арагона, Леона и Кастилии держали на плечах саркофаг с прахом Великого Мореплавателя – он был обижен на Испанию и завещал, чтобы его не хоронили в испанской земле.  Скульптор, Артуро Мелида, создавший этот шедевр в 1891 году, весьма остроумно выполнил завещание Колумба).

Белалькасар,  затаив дыхание, ступил под своды величественного храма.  Первое, что бросалось в глаза – 75  ярких, потрясающих воображение, витражей, работы художника Кристофа Алемана,  благодаря которым Собор освещался солнечными лучами, окрашенными во все цвета радуги.

За уникальной, изумительной работы,  решёткой Капеллы, изготовленной из дерева грецкого ореха, каштана и лиственницы,  просматривалась  центральная часть  рентабло – её  создатель – фламандский скульптор  Данкарт, к сожалению, умер раньше, чем закончил свой шедевр.  И завершил его работу испанец – Хорхе Фернандес.

В центре – скульптура Мадонны, украшенная серебряными пластинами.  Украшением Капеллы «Реаль» была статуя Святой  покровительницы Севильи, «Королевской Мадонны», созданная  в 13 веке.

Хитроумный механизм давал ей  возможность поворачивать голову, увенчанную  пышной причёской из золотых нитей и золотой же  короной. Здесь же, в Капелле «Сан-Педро» – живописные полотна  Франсиско  Сурбана. В Главной ризнице хранится символический ключ от главных ворот Севильи, который  мавры вручили королю Испании при капитуляции в 1248 году. На украшение храма ушло 3 тонны золота.

После посещения Кафедрального Собора,  друзья побывали  в Королевском Дворце Алькатрас, поразившего Себастьяна роскошью внутреннего интерьера и Дворце Понтия Пилата – точной копии Дворца этого Римского наместника в Иудее.

От этого дворца начиналась дорога, в точности повторяющая расстояние от иерусалимского Дворца Понтия Пилата до Голгофы, места казни Христа, так называемый, «Крестный Путь» — тот путь, который проделал Спаситель с тяжеленным крестом на спине, помечая дорогу каплями крови из-под тернового венца, под градом ударов и издевательств конвоя  римских легионеров.  С 1520 года, во время Страстной Недели, этот путь до Часовни «Крус дель Кампо» проходят десятки тысяч верующих.

В Таверне при Постоялом Дворе конкистадоры дали прощальный пир, на который были приглашены капитаны и старшие офицеры флотилии.

Выехали утром.  Их сопровождали трое солдат, которым  тоже нужно было ехать в Толедо.  Конкистадоры предложили  солдатам достойное вознаграждение за выполнение обязанностей эскудеро (оруженосцев).  Так что было кому ухаживать за лошадьми и управлять коляской с багажом.

Через два дня небольшой отряд, к которому по пути присоединились почти два десятка всадников и с десяток крестьянских телег, вышел на дорогу, ведущую в Толедо.  Себастьян и не подозревал, что теперь они двигались  по той дороге, по которой более сорока лет назад ехали, правда в обратном направлении, Джек с Орианой, перед тем, как остановиться в Белалькасаре.

Конкистадоры, конечно, могли бы ехать и быстрее, но хорошо понимали, что достаточно большое число людей, примкнувших к отряду, видят в них защиту от банд разбойников, которые в то время промышляли на дорогах, грабя как одиноких путников, так и небольшие крестьянские обозы.

И вот, наконец, въехали в предместья тогдашней Столицы Испании, город Толедо. Первые поселения на реке Тахо были известны ещё с античных времён, когда в этих краях жили кельтские племена. Воинственные кельты долгое время противостояли натиску римских легионов в период колонизации Пиренейского полуострова Римом. Наконец, римлянам, под руководством военачальника Марко Фульвия Нобилиора, удалось сломить отчаянное сопротивление кельтского племени Карпетанов, результатом чего стало строительство небольшой крепости Толетум. Благодаря тому, что в окрестностях были копи, где добывалась высококачественная железная руда, здесь издавна было развито изготовление стальных доспехов и оружия.

Секреты приготовления знаменитой «толедской стали» до сих пор не разгаданы. Город стал известным в средневековом мире. Здесь чеканили даже собственную монету. Толетум переходил из рук в руки (кельты, аланы, вестготы) до самого 418, когда, захваченный вестготами, город, стал Столицей государства вестготов и центром католического епископства. В 711 году пришли мавры, переименовавшие его в Толайтолу. Именно при них город по-настоящему расцвёл.

Наконец, 25 мая 1085 года, Толайтола была взята доблестными войсками Альфонса VI Кастильского. Ну и, в соответствии с царившими в те времена обычаями, снова поменяла имя на более благозвучное и легче произносимое победителями – Толедо.

Разрушать его не стали, так как за время владычества мавров, имеющих слабость к возведению архитектурных шедевров, он поражал красотой дворцов, жилых зданий и мечетей, которые тут же были подвержены «христианизации», путём «косметических операций», касающихся переделки как внутреннего интерьера, так и внешнего – сносу минаретов и возведения колоколен. Более того, Толедо тут же был назначен на должность Столицы Кастильского Королевства и, автоматически, стал Столицей же созданного вскорости государства Испания.

Первое, что бросается в глаза при въезде в город, независимо от того, с какой стороны въезжаешь – громада замка Алькасар. Строительство этого гигантского сооружения начали ещё римляне, после чего свою лепту вносили архитекторы каждого очередного владельца города. Поэтому, хотя сооружение издалека и выглядит построенным по одному проекту, вблизи представляет собой смесь различных архитектурных стилей. Кроме элементов мавританской архитектуры, присутствуют элементы барокко, готики и прочих.

Алькасар строили, переделывали, достраивали Кастильские короли Альфонс VI, Альфонс Х, Филипп II, Карл V. Алькасар служил Резиденцией всех королей Испании до самого переноса Столицы в Мадрид, Филиппом III в 1561 году.

Наша троица нашла пристанище недалеко от Алькасара на Постоялом Дворе в нескольких кварталах от Дворца.  Здесь хоть и было дорого, но условия для проживания были достаточно хороши, да и кормили неплохо. Кроме того – хорошая конюшня,  большой двор, где можно было выгуливать лошадей и рядом с ней – помещение для проживания эскудеро.

Приведя себя в порядок, сдав пропылённую одежду в стирку, конкистадоры отправились во дворец, где представились Коменданту.  Им велено было явиться завтра, чтобы узнать день Аудиенции. Комендант сказал, что прибыли они во-время и им не придётся долго ждать приёма, так как Его Величество собирается отбыть во Фландрию с войском. Им также посоветовали представиться в Совете по делам Индий и передать на рассмотрение  прошения, отчёты и прочие документы.

На следующий день конкистадоры получили уведомление о том, что Его  Величество примет их через 3 дня в 12 часов. Это была неслыханная удача – обычно королевского приёма  приходилось ждать неделями и месяцами.

Ясный, солнечный день 10 марта 1540 года. Все три конкистадора в полном боевом облачении со стальными шлемами на сгибе левой руки, стоят плечом к плечу перед  громадными, похожими на крепостные ворота, в резьбе и позолоте, дверями, ведущими в Парадный Тронный Зал Дворца Алькасар.  Раздаётся звук корнета – сигнальной боевой трубы.

Два гвардейца  медленно отворяют тяжёлые двери. Огромный, богато украшенный картинами, гобеленами, мраморными статуями, позолотой и резьбой, зал, ярко освещённый цветными солнечными лучами, проходящими сквозь витражные окна.

В глубине зала – трон, окружённый знатными вельможами…  С левой и правой стороны, обозначая проход к трону – шпалерами гвардейцы, за  спинами которых плотная масса людей, в праздничной одежде. Барабанная дробь сменяется барабанным маршем.  Три конкистадора – в центре Себастьян Мойяно де Белалькасар – он тоже капитан, но старше по производству, чем стоящий справа от него – Хименес де Кесада,  и слева – Николас Федерман , ступают на алую дорожку, ведущую к трону. Чётко, в ногу, подчиняясь барабанному ритму и позвякивая шпорами, движутся вглубь зала.

Публика замерла. Когда офицеры оказались в пяти шагах от трона, барабаны одновременно смолкают. Все трое опускаются на одно колено и склоняют головы перед Королём.

Надо сказать, что Себастьян находился в каком-то странном состоянии, почти не воспринимая окружающее. Всё – как в тумане – неузнаваемые лица, голоса, доносящиеся откуда-то издалека, забыты все инструкции, полученные от Маэстро де церемониас (церемониймейстера)…

Белалькасар никак не мог совместить происходящее с самим собой – он, нищий, вечно голодный, мальчишка в истлевшей дырявой рубашке – рядом с троном, и вот он, Король Испании, Владыка Полумира – только протяни руку и можно коснуться… И этот Приём … В ЕГО ЧЕСТЬ! Он не видел жеста церемониймейстера, только увидел, что оба конкистадора по знаку Короля, встали и вытянулись в струнку. Он вскочил с некоторым запозданием, услышал, но не воспринял чей-то смешок и только теперь смог рассмотреть Его Величество, Короля и Императора, Карла V и, сидящую по правую руку от него, Королеву Изабеллу. Они благосклонно улыбались – ЕМУ! Его охватил восторг, сейчас он, не задумываясь, умер бы за них, своих Государей!

Только сейчас до него дошло, что, стоящий по левую руку от трона Эральдо (королевский глашатай) громко, хорошо поставленным голосом, читает Королевский Указ, держа обеими руками длинный свиток:

« … Дон Карлос Пятый,  Божественной Милости, Император Германии, и тот же Дон Карлос Первый,  По Милости Божьей, Король Рима,  Леона, Наварры, Майорки, Севильи,  Сардинии,  Кастилии, Леона, Арагона, Обеих Сицилий, Иерусалима и прочих земель и городов, которых без счёта, присваивает  почётный титул «Аделантадо» Испании, а также звание Капитан-Генерала  и назначает  Вас,  Сеньор Себастьян Мойяно де Белалькасар,  Губернатором  территории «Экваториальные Провинции»  за то, что Вы, оказывая свои услуги  Испании и Короне, с людьми, пешком, и на лошадях, за свой счёт, открыли завоевали и заселили города Попаян,  Сантьяго-де-Кали, Ансерма,  Нейва и другие  провинции и города, и земли других народов, и пусть Наша Милость будет  с Вами теперь и отныне каждый день  до конца  дней  Вашей жизни!»…

В этот миг торжества  Себастьян увидел себя, как бы со стороны, стоящим  в пронизанном солнцем саду,  в его руках маленькие, но крепкие руки золотоволосой девушки и услышал свой голос, обещающий положить царство к ногам любимой… И ОН СДЕЛАЛ ЭТО! Вдруг он вспомнил – сунув руку в карман, выдернул из него маленькую, отделанную алым бархатом и серебром, шкатулку и стремительно шагнул  к Королеве, упав перед ней на колени и, склонив голову, протянул ей подарок: «Это Вам, Ваше Величество!».

Надо сказать, что при дворе  любое нарушение регламента и столетиями устоявшегося этикета, наказывалось жесточайшим образом, вплоть до смертной казни. Поэтому, оторопев от неожиданности, но быстро пришедшие в себя, два гвардейца, бросились на него, схватив за руки.

Тут же послышался голос Короля:  «Оставьте его!» Отшатнувшаяся было Королева, протянула руку и приняла подарок.

На белом шёлке, выстилающем внутренность коробочки, лежали два великолепных,  ещё не огранённых, чистейшей воды, изумрудных кристалла.  Королева замерла в восхищении.  Король взял один камень и, попав в луч света, изумруд отбросил сноп искр.

«Благодарю Вас, Славный Рыцарь, за бесценный подарок!» —  глаза Королевы сияли.

«Женщина есть женщина, даже если она Королева!» — пронеслось в мозгу Себастьяна и он мысленно поблагодарил Руиса, целуя протянутую ему руку.

Всё дальнейшее пронеслось, как в тумане. Хотя что-то тревожило его, ощущение потери … Только вернувшись в свою комнату на Постоялом Дворе, Белалькасар смог восстановить в памяти весь Приём.  И — … вспомнил!  А как же Эльдорадо?! Страна Чибча и Муисков с волшебным озером Гуатавита?  Ему-то Эльдорадо точно не досталось.  В королевском Указе об этом – ни слова… Федерману – уж тем более.  Значит … Да, конечно,  Де Кесада! Он вспомнил – Анхель говорил ему что-то об этом … Ах да, Анхель сказал, что Кесада – в дальнем родстве с Королевской Фамилией.

Себастьян в-сердцах со всей силы ударил кулаком по столу.  Боль отрезвила его.

Да,  он-то был уверен, что будет Губернатором Эльдорадо! Сам виноват! Следовало всё решить на месте!  Там он был сильнее  обоих соперников, вместе взятых! Де Кесада обвёл его вокруг пальца! «Вот что значит юридическое образование» — с завистью подумал Себастьян.

После Королевского Приёма, пути Конкистадоров разошлись.  Гонсало Хименес де Кесада должен был задержаться в Столице на какое-то время, выполняя поручения Губернатора Санта-Марты и решая свои личные вопросы, расстроенный Федерман выехал в Германию, А Себастьяну нужно было быстрее возвратиться в Попаян, так как знал, что на его владения, теперь уже официально принадлежащими ему, с вожделением поглядывают многие конкистадоры, включая и самого Франсиско Писарро. Ему надлежало решить многие вопросы в Толедо, в Совете Индий, а потом ехать в Севилью, чтобы именем Короля зафрахтовать корабли, приобрести скот и строительные материалы для поселенцев, оружие, лошадей, а также сформировать воинский контингент и семьи испанцев, переселяющихся в Новый Свет. Но была и ещё одна причина, не дающая покоя, лишающая сна. Его сердце, как вольная птица, запертая  в клетку, рвалось туда, в город его детства и юности, город его любви – Белалькасар!…

Его вопросы решались на удивление быстро. По-видимому, ему удалось понравиться королевской чете и чиновники в Совете Индий получили личное распоряжение Короля – другого объяснения просто не было. Ведь бюрократия при Дворе Испанского Монарха была страшная.

Пробыв в Толедо всего две недели, Себастьян получил все необходимые документы, которые должен был предъявить в Торговом Доме Севильи. При выезде из Южных Ворот Столицы, он прибился к группе кавалеристов, держащих путь в  Кордобу. За несколько дней попутчики перезнакомились, обедали на Постоялых Дворах вместе, засиживаясь за бутылью «Тинто» иной раз до первых петухов. Особенно Себастьян сдружился с лейтенантом Варфоломеем Андигно.  Ему льстило, что парень из очень знатной и, судя по сбруе великолепного арабского скакуна, богатой семьи, явно завидовал ему, с восторгом слушая рассказы Белалькасара о приключениях в Новом Свете.

Себастьян не хотел задерживаться в Кордобе. Меньше ста миль отделяло его от Белалькасара. Градус нетерпения подходил к критической отметке – в таком состоянии человек становится неуправляемым. Даже собственным рассудком. Утром, на очередном Постоялом Дворе, не в силах дожидаться, когда попутчики встанут и начнут готовиться в дорогу, Себастьян, наскоро позавтракав, кинулся в конюшню, где его радостно встретила Адона.

За это время всадник и лошадь привязались друг к другу. Когда Себастьян стал седлать свою любимицу, она, обладая игривым нравом, долго не давалась, то взбрыкивая, то вставая на дыбы – Адоне нравилось, как хозяин терпеливо уговаривает её ласковыми словами, поглаживая ладонью вздрагивающий от ласки круп. Белалькасар услышал за спиной деликатное покашливание.  Это был Варфоломей Андигно.

«Сеньор, я вот что подумал… А не возьмёте ли Вы меня с собой в Америку? Мне кажется, я буду Вам полезен…» От неожиданности Себастьян смешался.

«Вы это серьёзно? Вы же не собирались ехать в Новый Свет!  Как к этому отнесётся Ваша семья?»

«Сеньор Капитан-Генерал, я – третий сын своего отца.  То есть, как Вы понимаете, всё моё будущее наследство – это мой конь, доспехи и шпага.  Я сдал экзамены при Дворе Его Величества и получил патент тененте.  Я учился в Саламанке и имею степень магистра Права. Брал уроки фехтования и владею приёмами испанской борьбы. Правда, мне не приходилось участвовать в боевых действиях.  Но я не трус – Вы будете иметь возможность в этом убедиться. Открою Вам правду – я вынужден был уехать из отчего дома по настоянию отца.  Дело в том, что две недели  назад у меня была дуэль с одним наглецом, оскорбившим меня. Я его тяжело ранил. И неизвестно – выживет ли он. Вы же знаете – недавно  Его Величество подписал закон о запрете дуэлей.  Если мой соперник умрёт – я буду очень серьёзно наказан.  Мне грозит – как минимум – длительное тюремное заключение … Поэтому мой отец велел срочно уехать в Севилью, к его другу ещё по Реконкисте – они вместе брали Гранаду. Так что, возможно, Вы спасёте меня. А я гарантирую Вам свою преданность».

«Хорошо, Сеньор Варфоломей, я не против.  Но Вы должны написать письмо своим родителям и сообщить о своём решении!»

«Да, я договорился с одним офицером – помните, вчера он присоединился к нашей компании за столом.  Простите, что я без Вашего разрешения написал письмо отцу, рассказал о Вас и своём желании служить под Вашим началом. Офицер едет в Толедо. Я дал ему письмо и он обещал отдать его отцу из рук в руки. В письме я попросил отца, чтобы он дал срочный ответ в Совет По Делам Индий в Севилью. Так что – я был бы счастлив, если бы Вы приняли решение, соответствующее  моему желанию.»

«Хорошо.  Сколько Вам нужно времени, чтобы собраться?»

«Я мигом!».

От последнего места ночёвки до Белалькасара оставалось всего 22 мили. Сначала ехали по залитой жарким андалузским  солнцем, бескрайней равнине, покрытой разноцветными квадратами лугов, виноградников, полями уже начинающей золотиться пшеницы.  Пруды, ручьи, речушки, до краёв налитые синим небом, дубовые рощи, и – сады, сады … Себастьяну хотелось перейти на рысь, но он сдерживался, боясь загнать лошадей.  Дорога стала сужаться, с двух сторон её зажимали два невысоких, но крутых холма, покрытых густым лесом.

«Удобное место для засады» — привычно отметил про себя Себастьян – за многие годы войн с индейцами, лесными жителями, он привык к осторожности. Вдруг в мозгу прозвучал  сигнал тревоги – Себастьян увидел впереди, как бы случайно упавшее поперёк дороги, толстое дерево — Завал!  «Варфоломей, делай как я… едем потихоньку, разговариваем.  Можешь засмеяться… Вон там, впереди, справа,  видишь гнилой пень.  Когда подъедем — даём шпоры лошадям. Важно на коротком участке развить максимальную скорость, чтобы перепрыгнуть дерево.  Уверен в своей лошади?  Не заупрямится?  Возьмёт?» — Себастьян повернул немного вправо и, наклонившись с седла, сорвал жёлтый цветок, растущий на откосе.

Поехали рядом.

«Не смотри по сторонам! Ну-ка, засмейся!  Да погромче!».

Варфоломей делано засмеялся. Себастьян подхватил.

Теперь смеялись вместе.

Себастьян положил ладонь на плечо лейтенанта – «Приготовились… Чуть-чуть разъедемся… Приготовься выхватить шпагу… Ну, теперь – вперёд!!!» —  Получив неожиданный удар шпорами, заржав, с места в карьер ринулся жеребец Варфоломея. Буквально взвизгнула Адона и так рванулась, что Белалькасар с трудом удержался в седле.

У поваленного дерева сверху посыпались вооружнные люди.  Но было поздно – без труда взяв препятствие, лошади мчались во весь опор.

Далеко позади послышались крики, запоздало грохнул  выстрел. «Мушкет» — отметил Себастьян. Аллюром промчались с полмили.

«Ну, всё.  Ушли.  К счастью у них нет лошадей». Поехали лёгкой рысью.  Варфоломей восхищённо смотрел на Себастьяна.

«Сеньор, а как Вы узнали, что нас ждёт засада?»

«Знаете, сколько мне лет, тененте? Сорок пять! Из них я, без малого, тридцать,  сражаюсь с индейцами. А они, должен Вам сказать – отменные воины. Засады, укрытия, неожиданные атаки – это их основная тактика. И, можете мне поверить, у них многому можно научиться.  Хочу посоветовать Вам – никогда не относитесь высокомерно к индейским воинам.  Я это понял рано – у меня был друг моей юности, индеец.  И потому я – жив.  А те, кто с пренебрежением относились к этим людям – давно в могиле.  Так-то вот. Что же касается Вашего вопроса – как я узнал, что нас ждёт засада … А я и не знал! Просто привык обращать внимание на случайности.  Ведь случайность может быть одна.  Ну, в крайнем случае – две.  Но если больше – это уже не случайности.  И к их совпадению нужно относиться очень серьёзно. Вот, смотрите – дорога сужается.  И именно то, что дерево лежит в самом узком месте, настораживает.  Это – раз.  Второе – поверху холмов – смешанный лес – ольха и пинья (сосна).  А это дерево – граб. Третье – дерево старое, трухлявое.  Значит, не очень годится на дрова.  На постройку – тоже.  Значит, не могло упасть, к примеру, с повозки по недосмотру хозяина.  А по этой дороге наверняка не раз в год ездят.  Наверняка с утра хоть кто-нибудь проезжал.  Верно?  В этом случае, дерево оттащили бы в сторону. А почему его притащили из леса, а не срубили прямо здесь, наверху?  А потому, что свежий пень будет бросаться в глаза издалека.  Да и зачем рубить?  Старое дерево лежало на земле – проще было принести его из этого леска! Вот свяжите всё вместе – и поймёте, как я догадался. И к этому добавьте – нас на каждом Постоялом Дворе предупреждали, что здесь полно разбойников.»

Когда проехали очередную рощу и выехали на открытое пространство, , увидели вдалеке россыпь,  кажущихся игрушечными, домиков, в  гуще  которых, на небольшой возвышенности, выделялась своими  размерами громадная постройка.  У Себастьяна   ёкнуло сердце – он узнал замок Белалькасар! Не в силах больше сдерживаться, он пришпорил  Адону и помчался к городу.  Адона, почувствовав нетерпение хозяина, старалась, как могла. За ними еле поспевал «Араб» Варфоломея.

На въезде в город, там, где, как в прежние времена, располагался большой пруд, окружённый  тенистой рощей фруктовых деревьев, высилось недавно построенное,  двухэтажное здание Гостиного Двора, ограждённое высоким забором.  Себастьян, переговорив с хозяином, решил оставить в нём спутника, а сам вскочил в седло и помчался в центр города. Улицы Белалькасара остались прежние – длинные, узкие и кривые, почти без переулков. Сердце Себастьяна то замирало,то начинало с такой силой биться в грудную клетку, что казалось —  ещё пара ударов – и оно проломит преграду и опередит своего владельца. И вдруг на пути Белалькасара открылись ворота и из них, как вода, прорвавшая плотину,  хлынуло плотное стадо овец, мгновенно запрудившее узкую улицу. Это было так неожиданно, что Адона встала на дыбы, чуть не сбросив седока. Разлив овечьих тел обтекал всадника со всех сторон, медленно двигаясь в нужном Себастьяну направлении.  Это было невыносимо! Себастьян сорвал с себя шпагу и с остервенением начал бить ножнами ничего не понимающую, стиснутую в плотный поток, овечью массу.

«Эй, Пастор!  Пасторсито! (Пастух, Пастушок!)» —  орал Себастьян в бешенстве, увидев выплывающего из ворот вместе с  овцами, мальчишку.  Было ясно, что пастушок сделать ничего не сможет,  а длина улицы такова, что потребуется много времени, чтобы обрести свободу передвижения. Полностью потеряв контроль над собой, в бешенстве не понимая, что делает, Себастьян выхватил  шпагу и принялся наносить удары направо и налево, не воспринимая ни вопли умирающих животных, ни крики пастушонка, в ужасе закрывшего лицо грязными руками… Вдруг, в какофонии звуков, Белалькасар услышал совсем человеческий стон.  Это в ужасе застонала  лошадь…

Как ни странно, именно этот негромкий стон привёл его в чувство. Себастьян опустил занесённую для очередного удара шпагу.

Его била крупная дрожь.

Он услышал плачь мальчишки и, сквозь всхлипывания, жалобный голос:  «Сеньор, Сеньор …   Что мне делать… хозяин убьёт меня…» Себастьян, потихоньку раздвигая стадо крупом лошади, стал продвигаться к пастушонку. Тот был близок к обмороку, глядя застывшими глазами на гору ещё шевелящегося мяса.

Он положил ладонь на голову мальчишки: «Извини, Амиго, хозяин тебя не тронет.  Где он?  Позови его, я с ним поговорю». Здесь, недалеко от ворот, было немного посвободней.  Пастушок стал пробираться к воротам. Через несколько минут в воротах показался крупный мужик, до самых глаз заросший чёрной бородой:  «Кабальеро,   что Вы наделали?! Здесь же не только мои овцы … Извините, но я подам на Вас в суд!»

«Амиго, прости, не знаю, что на меня нашло … Не волнуйся, я всё оплачу.  Назови любую цену!»

Большая часть стада уже прошла вперёд, у ворот стало не так тесно.

Хозяин сделал приглашающий жест рукой: «Проходите, пожалуйста» и, обернувшись к пастушонку, сказал: «Иди, занимайся своим делом».

«Хозяин, успокойте мальчика.  Его вины в случившемся нет.  Пусть подойдёт сюда».

Пастушок подошёл, со страхом глядя на свирепого рыцаря. Себастьян спешился.

«Где ты живёшь?»

Мальчик показал в конец улицы: «Вон там, видите? Тот дом, что рядом с тем, который с башенкой. Фамилия Варгас»

« Успокойся.  Делай своё дело.  Я зайду к вам завтра».

Себастьян с хозяином прошли в патио. Сели напротив друг друга.  Подошла пожилая женщина, по-видимому, служанка. «Пойди, собери всё мясо на улице.  Вот, Кабальеро потрудился на-славу. Устал, поди.  Принеси-ка нам сидра».

Когда служанка отошла, Себастьян достал кожаный кошель и бросил на стол: «Думаю, здесь хватит».

Хозяин распустил завязку и, высыпав на стол деньги, не поверил своим глазам: «Но здесь слишком много!» «Ничего.  Денег много не бывает.  Ты помоги навести порядок с домом пастушка. Даже отсюда вижу, что развалюха.  Сделаешь?»

«Будет исполнено, Сеньор».

«Смотри, проверю!» Служанка принесла запотевший кувшин пенящегося сидра и две глиняных кружки.

«Сеньор, простите, Вы из каких мест будете?» — разливая сидр по кружкам поинтересовался хозяин.

«Себастьян Мойяно!» Хозяин аж подпрыгнул – «Неужели это Вы?! Так мы же с Вами родственники! Педро Москерас, помните?!»

«Ну конечно Помню! Ты – мой двоюродный брат по матери!» «Да, Конечно! К сожалению Ваших в Белалькасаре не осталось никого. Может, кто и остался жив из тех, кто сбежал отсюда во время эпидемии. Меньше половины жителей осталось.» «Какая эпидемия?!  Когда?!» «В 1524-25.  Плага  («Моровая язва»).  Из Севильи завезли. Может быть, помните, на Пласа де Армас была таверна «У Глории»? —   У Себастьяна перехватило дыхание, он только кивнул –  Так вот, хозяйка долго держалась.  Устроила в своей таверне госпиталь.  Сама ухаживала за больными.

Некоторые выжили. Она-то уж точно в рай попадёт. Святая была женщина, пусть ей земля будет пухом»… «А у неё англичанин жил с девушкой, не знаете, что с ними?!»

«Да тут такое дело было… Глория их близко к больным не пускала.  Выжили они. А она – заболела. Они и хоронили Глорию. Когда эпидемия прошла, они таверну снова открыли. Хозяйкой стала девушка. Такая красавица была! Я в жизни таких не видел.  Бывало, кто только не пытался ей понравиться. Но местные парни быстро поняли, что не по их зубам она. А нахальничать боялись.  Отец у неё был … Никого не боялся.  Был у нас – на соседней улице жил – парень!  Неимоверной силы был человек (в эпидемию Богу душу отдал). Раз поскандалил в Таверне.

Подошёл к нему англичанин. Вежливый был мужик: «Не хочу здесь посуду бить.  Пойдём во двор».  Ну, народу собралось.  Спорили, сколько времени англичанин продержится. Некоторые скамейки вынесли, чтобы смотреть удобней было.  Ну, Сесар — наш парень – злой был.  Кинулся на него – разорвать хотел.  А  тот спокойно так стоит.  Никто и не видел что сделал!  Не поверите – проверяли потом – голым кулаком! Как врежет! …

Полчаса откачивали.  А девушка эта повернулась ко всем и говорит: «Повезло дураку! Жить будет».  Принцесса!  Говорят,  стали в таверну из замка заглядывать. Завидные женихи, как на подбор. Граф один был. Долго ухаживал.  Присылал подарки со слугой. Ни разу не приняла, отправляла с тем же слугой обратно.  Приходил в Таверну. При людях на коленях перед ней стоял. Отказала.  Слух потом пошёл – застрелился он.  Как-то приехали два офицера из Гвардии  Его Величества.  И оба в неё влюбились. И им отказала! Они в таверне друг с другом подрались.  Разнимал их отец её. А на следующий день – дуэль. Один другого убил.  Его,  раненого,  отвезли в Толедо и, по слухам, казнили. А потом – было это в 1526 … нет,  в 27-м, пожалуй.

Приехали тут двое  из Америки.  Проездом.  Девушка эта присела к ним за стол.  Всё расспрашивала их. Потом встала и ушла.  Больше никогда не спускалась в Таверну. Говорят у неё жених был в Америке.  Большой командир. Казнили его, вместе с Губернатором. Вскоре они Таверну продали и уехали в Англию. Да, забыл. Незадолго до их отъезда появились в городе два малоприметных человека. Разыскивали двух англичан – шпионов. Мой знакомый в охране у Алкальда работает. Он как раз на дверях стоял. Дверь неплотно была закрыта. И он услышал, что один из приезжих сказал Сеньору Грегорио, Алкальду: «Граф Касерас денег не пожалеет…»

Тут с той стороны второй приезжий захлопнул дверь. И мой друг больше ничего не услышал. Но он считает, что говорили о наших англичанах.  А какие они шпионы!  Глупости!. Да, забыл сказать то, что мой друг никому не говорил, только мне,  и просил никому не рассказывать.  Через два дня после отъезда англичан, на реке — знаете, где она поворот делает, ну, отмель там такая  – нашли два трупа.  Опознать их не смогли – их лисы и собаки объели.  Но мой друг увидел кольцо у одного на пальце.  Говорит – очень  приметное.  А он его видел на пальце одного из приезжих. У них, как он сказал, рёбра были переломаны. И зубов не было». Рассказчик налил ещё сидра в кружки. Посмотрел на гостя.  Тот сидел, как каменный, с закрытыми глазами.  И вдруг из-под ресниц как-то тихо, осторожно, скатились по щекам две прозрачные слезинки и, как бы застыдившись, спрятались в густых усах…

«Сеньор, что с Вами?! – забеспокоился словоохотливый рассказчик – Вам плохо?»  «Да  нет, брат, ничего… — каким-то безжизненным голосом ответил Себастьян – Я пойду, наверное… Прошу тебя, сделай, что обещал.  Я имею в виду пастушонка. И помоги им там, чем сможешь…Мяса подкинь, что ли…» —  Белалькасар  с трудом, как старик, поднялся со скамьи и заковылял к выходу.  Вокруг него суетился родственник, пытаясь помочь, поддержать:  «Эк развезло несчастного!  И сидр-то молодой, некрепкий…»

Себастьян шёл, как сомнамбула, ничего не видя перед собой. У него было ощущение страшной, невозвратимой  потери чего-то, без чего он не представлял себе дальнейшей жизни. Адона, как всегда, встретила хозяина радостным ржанием и тут же замолчала. Когда Себастьян стал отвязывать её, положила ему на плечо свою большую, тёплую голову… И эта ласка бессловесного, но всё понимающего,  животного, доконала его. Он обнял её шею и заплакал, тихо и безнадёжно, как плакал в детстве, когда умерла его мать…

Варфоломей встретил Себастьяна у ворот, где он сидел с охранником на скамье. Увидев Белалькасара, вскочил и вытянулся в струнку – давала себя знать служба в Гвардии при Дворе. Себастьян не соскочил с седла, как обычно, а слез с лошади, как смертельно уставший человек. Заглянув в лицо своего патрона, Варфоломей был поражён происшедшими а ним переменами.

Белалькасар за эти несколько часов постарел лет на десять. Потухший взгляд, замедленные движения, даже походка изменилась. Варфоломей, добровольно взявший на себя обязанности адъютата Капитан-Генерала, сумел добиться у хозяина Постоялого Двора лучшую комнату, для чего пришлось долго уговаривать уже поселившегося там богатого торговца скотом, поменяться спальнями. Себастьян вяло поблагодарил лейтенанта, Попросил разбудить пораньше, разделся и лёг, повернувшись лицом к стене.

Когда на следующее утро лейтенант встал и вышел во двор, он увидел Белалькасара сидящим на скамейке в патио, упёршись отсутствующим взглядом в стену напротив и, казалось, о чём-то напряжённо думал. Приветствие Варфоломея вывело его из этого состояния. Он нехотя ответил на приветствие, подняв глаза не своего спутника и в них лейтенант увидел такую боль, такую тоску, что ему стало не по себе.

«Сеньор, что будем делать сегодня?» — после небольшой паузы Себастьян ответил: «Собирайся. Поедем в Севилью».

Варфоломей был поражён, как Адона встретила хозяина.  Обычно игривая, она потянулась к Белалькасару, ткнулась мордой ему в шею и застыла в таком положении. Себастьян ласково погладил её, потрепал по гриве и стал седлать лошадь. Солнце уже всходило, когда они выехали со двора. Тихое, прозрачное, голубое утро. Листва кудрявых деревьев с восточной стороны окрашена розовым светом, трава, кусты усыпаны мелкими бриллиантами утренней росы. Гимн Солнцу исполняет  птичий хор,  в котором тон задают солисты – жаворонки, от песенного творчества  которых Себастьян отвык  давно в своих Америках.

Снова тоска сжала сердце Себастьяна – он вспомнил, как ходили они в это же время по утрам на речку с Орианой и Лопочей… И точно так же сверкала роса на траве и пели жаворонки, и улыбалось им восходящее Солнце… И замирало сердце от случайного прикосновения плеча той, что шла рядом с ним.  И казалось, что вот так, рядом, будут идти они рядом всю жизнь… Как, зачем, почему, всё изменилось, что разъединило их, позвало его в дорогу, в неведомые края, туда, где злой звон клинков, где рвёт лёгкие пороховой дым, где кровь, муки, стоны и крики умирающих людей, а радостный солнечный свет заменён зловещим, тусклым – золотым.

Столько лет прошло, но Себастьян сразу узнал то место, где он дал трёпку двум парням,  а Лопоча предсказал его схватку с ягуаром и победу в смертельном бою над свирепым хищником. Они проехали ту деревню, где ночевали с Лопочей у новых друзей и свой путь до самой Севильи в телеге словоохотливого крестьянина.  Воспоминания навалились на Себастьяна шумной толпой, расталкивая друг друга локтями, каждое  старалось вылезти на первый план, ревниво следя за другими…

В Севилье Себастьян де Белалькасар и Варфоломей Андигно устроились на том же Постоялом Дворе, где проживали все три соискателя титула Губернатора Эльдорадо по прибытию из Америки. Хозяин встретил Белалькасара как старого знакомого, выделив лучшую комнату и, по просьбе Себастьяна, спальня Варфоломея находилась прямо напротив его двери.  Определив лошадей в конюшню и проследив, чтобы их хорошо накормили и обеспечили достаточно свежей водой, офицеры разошлись по комнатам, чтобы привести себя в порядок после дальней дороги. Наступил вечер и они спустились в таверну. Хозяин распорядился, чтобы для них освободили лучшее место за общим столом и сытно накормили. Себастьян вяло ковырялся в тарелке, больше налегая на вино. Варфоломей наоборот, очень проголодался и ел всё подряд.  Чувствуя, что Себастьян не настроен на общение, адъютант не приставал с вопросами, что оценил Себастьян. Подошёл хозяин и принёс бутылку  старого хереса, налив вино в кружки, в том числе и себе.

Присев рядом с Себастьяном, задал вопрос о результатах поездки в столицу. Белалькасару не хотелось беседовать, но из вежливости отвечал на вопросы. После известия о том, что перед ним сидит Губернатор, да ещё обласканный лично Его Величеством, хозяин преисполнился безграничным уважением и  принёс с кухни половину фаршированного гуся – коронное блюдо его повара, которое готовилось для самых дорогих гостей. Утром Белалькасар направил Андигно  в  Резиденцию Торгового Дома Испании, чтобы узнал, пришёл ли ответ от отца, а сам решил, для начала, сходить  в Порт, — выяснить, предвидятся ли в ближайшее время корабли в  Америку.  Порт, как всегда, оглушал кипением жизни, скрипом лебёдок, криками моряков, командами офицеров.  Двигаясь вдоль набережной,  Он осматривал ошвартовавшиеся у стенки, корабли и вдруг … не поверил своим глазам, увидев знакомый профиль  каракки «Санта-Гваделупе»! Он подошёл к трапу и, не поднимаясь по сходням, попросил позвать капитана.

Через несколько минут друзья радостно обнялись и Анхель потащил его в каюту. Оказалось, что корабль месяц стоял в ремонте и только второй день как под погрузкой. Так что, если быстро решить вопросы в Торговом Доме Испании и в Капитании – они смогут отправиться в путь вместе. В Капитании у Анхеля есть  хорошие знакомства и, если не пожалеть небольшой суммы денег – здесь проблем не будет.  А вот в Торговом Доме у него знакомств нет.  Решили, что Себастьяну Нужно идти туда врямо с утра.  Договорились о встрече вечером в Таверне. Себастьяну стало легче на душе.

Повар в Таверне превзошёл самого себя,  ром и любимый Анхелем херес, лились рекой, а с утра началась беготня.  К счастью,  Варфоломей  Андигно получил письмо от отца, который был рад удачной возможности для сына избежать сурового наказания.  И теперь он изо всех сил старался быть полезным своему кумиру. В торговом Доме впечатлились  письмами с Королевской Печатью и, возможно, золотыми монетами, которые оставлял, по забывчивости, Себастьян на чиновничих столах. Без задержки он получил суммы, выделенные казной на приобретение необходимого инструментария, семян,  скота и оружия для  переселенцев, которыми были забиты близлежащие к порту Постоялые Дворы, а многие семьи жили и терпеливо ждали своей очереди прямо на берегу Гвадалквивира. Кто были эти отчаявшиеся люди, надеющиеся на то, что сумеют стать на ноги в далёких заморских странах, где на каждом шагу их будут ожидать неизвестные болезни, ядовитые насекомые, дикие звери,  отравленные стрелы лесных жителей? В основном, это были разорившиеся  ремесленники и крестьяне, изгнанные из своих домов землевладельцами, нищие идальго, которым Кодекс Дворянской Чести не позволял работать и которые не расставались с единственной своей ценностью – шпагой. Были тут и скрывающиеся от Правосудия убийцы, грабители и прочие тёмные личности.

 

Долгими ночами, сидя на берегу реки со сведёнными голодом желудками, они не отрывали глаз от звёздного неба, надеясь найти среди мириада немыслимо далёких огоньков, свою Звезду Надежды, как золотоискатель перемывает горы песка,  надеясь на то,  что вот,  сверкнёт наконец в грязной каше, самородок удачи. И перевернёт его жизнь …

 

 

 

 

Относительно воинского контингента, Белалькасару было сказано, что в настоящий момент солдат регулярной армии для отправки за море нет, всвязи с событиями в Европе.  Поэтому предлагалось использовать на вербовку солдат специально для этого выделенные суммы.  Кроме того, у Себастьяна было письмо, за подписью Короля, Губернатору Золотой Кастилии (Панамы), в котором содержалось требование оказывать Капитан-Генералу Себастьяну Мойяно де Белалькасару всяческую помощь  и поддержку.  Хотя часть необходимого Себастьян должен был получить в Золотой Кастилии (Панаме), тем не менее, для того, чтобы  перевезти за море переселенцев и скот, необходимо было найти и зафрахтовать надёжное и вместительное судно.  Не обладая нужными знаниями  в  вопросах грузовых перевозок, он обратился за помощью к Анхелю, который рад был помочь другу.

Варфоломею  Белалькасар поручил заняться приобретением некоторых продуктов и семян, а также сельскохозяйственных орудий по составленным им спискам. Он посоветовал походить среди переселенцев  и поискать среди них толкового человека, хорошо разбирающегося в сельскохозяйственных вопросах.  Сам же Себастьян решил заняться набором солдат.  Он всегда уделял очень большое внимание  личным качествам рекрутов. Костяк будущего отряда должны были составлять достаточно опытные в военном деле ветераны, вокруг которых можно было собирать молодых, но физически сильных,  здоровых  и честолюбивых парней.  Ещё вчера он обратил внимание  на группу молодых ребят в  в старой одежде, но с саблей или шпагой на боку, которые ходили в порту, предлагали свои услуги в качестве матросов или, хотя бы, в переноске тяжестей на корабли. Они явно принадлежали к числу вторых-третьих сыновей из многодетных семей идальго – таких, каким он был сам до отъезда в Америку.

По закону о майорате, рассчитывать на наследство они не могли. Себастьян видел, что  парни были знакомы друг с другом.  Выбрав место в тени навеса какого-то склада, присев на старый, рассохшийся бочонок, он стал наблюдать за ними. И заметил, что ребята эти не были чересчур обременены высокими моральными принципами.

Выждав подходящий момент кто-нибудь из них  выдёргивал какой-нибудь предмет из кармана или даже руки зазевавшегося прохожего и скрывались за ближайшим углом. Где-то через час наблюдений за группой, он выделил из этой банды парня, который явно пользовался большим авторитетом среди товарищей. Он был невысокого роста, но крепкий, быстрый в движениях и, судя по одной краже, которую он приметил, сидя под навесом, отчаянный. Он шёл рядом с повозкой, на которой сидели два здоровенных крестьянина и смотрел по сторонам, явно не интересуясь поклажей.  Вдруг  стремительно  взлетел на повозку, схватил большой круг сыра и в акробатическом прыжке соскочив на землю, растворился в толпе. Техника исполнения сложного приёма была безупречной.  Уж кто-кто, но Себастьян, который всё своё полуголодное детство провёл на улице, не мог не оценить этого.  Так же, как и степень риска, сопровождающего сие противоправное действие.

Нетрудно было представить себе тяжесть расплаты, в случае наличия хорошей реакции у пострадавших. Зная участок берега у реки, где собиралась заинтересовавшая его  компания,  Себастьян направился прямо туда и занял подходящее для наблюдения место. Через некоторое время к месту сбора стали подтягиваться члены преступной группировки. Каждый складывал свои трофеи на разложенный прямо на траве кусок яркой ткани,  видимо, украденный где-нибудь на рынке. Кто доставал из-за пазухи кусок или даже ковригу хлеба, кто – пару луковиц, кто ещё что-нибудь, что трудно было разглядеть издалека.  Предпоследним  подошёл рослый, мускулистый парень и поставил на импровизированный стол глиняный кувшин с какой-то жидкостью – издалека не разглядишь. Повернулся, но тут к нему подскочил авторитетный парень, за которым и наблюдал Себастьян.  Он был почти на голову ниже ростом. Что-то сказал, указывая на живот высокого. Тот со всей силы отбросил руку и попытался отойти.  Но противник снова шагнул к нему и, широко размахнувшись, ударил высокого в лицо.  Тот отшатнулся и закрыл лицо руками.

Между пальцами показалась кровь. Малорослый  схватил пострадавшего за ворот рубахи и рванул его вниз.  Ветхая ткань не выдержала рывка и порвалась.  Из-за пазухи высокого выпал большой кусок копчённого мяса. Подошёл ещё один парень, поднял его и положил в общую кучу собранной снеди.

Социальная справедливость была восстановлена. Себастьян вспомнил, как точно так же мальчишки с его улицы по воскресеньям сбивались в стайки и шли на рынок, где примерно таким же способом экспроприировали излишки продуктов у приехавших из окрестных сёл крестьян и потом делили всё украденное поровну.

Когда парни уселись в кружок и принялись за еду, Белалькасар подошёл к ним. «Бьен Провечо! (приятного аппетита) пожелал он компании и, не ожидая приглашения, сел на землю, скрестив ноги. Парни насторожено смотрели на него.

Вожак прервал молчание: «Сеньор, у Вас к нам дело?  Или есть хотите? Прошу!» — и показал рукой на значительно похудевшую горку снеди.

«Грасиас!» (спасибо) – и Себастьян взял со «стола» кусочек хлеба и, положив на него ломтик сыра, откусил.

«Итак, Кабальерос, должен Вам представиться: Капитан-Генерал Себастьян Мойяно де Белалькасар, Аделантадо, Губернатор Провинции  Попайян – к Вашим услугам!»

Парни переглянулись, не веря своим ушам. Потом, как по команде, вскочили и, сорвав с головы бесформенные головные уборы, поклонились.

«Да вы присаживайтесь, не стесняйтесь.  Это же я у вас в гостях. Но, как Вы догадываетесь, я к вам по делу. Сколько Вам лет?»

Вожак представился первым: «Рикардо Гусман,  Идальго, 17 лет».

«Сергио Рамирес, Идальго, 18»…

Каждый вставал, представлялся и называл свой возраст. Поразительно, что, кроме 16-летнего Агустина Сапата, вожак был младше всех.

«Кабальерос, хотел вас спросить – какие у вас планы на будущее?.  Я к тому, что на-днях два моих корабля выходят в море.  Мы идём в Индии.  Когда-то, когда мне было 17 лет, я ушёл в плавание к берегам Эспаньолы и сразу по прибытию в Санто-Доминго получил патент тененте.  А ещё здесь, в порту Палос, благодаря трёхлетним занятиям боксом (есть такая английская борьба), а также фехтованием и стрельбой, стал саргенте. И вот я – Капитан-генерал и Аделантадо и Губернатор территории, немногим уступающей всей Испании!  Я только что из Столицы, где получил покровительство от Самого Его Величества. Кто из Вас хотел бы попытать счастья в Америке? Сеньор Рикардо Гусман,  мне бы хотелось услышать от Вас Ваше мнение по поводу моего предложения.»

Парень сидел молча, во все глаза глядя на Аделантадо.  От лица отлила кровь и Себастьян не на-шутку забеспокоился – не болен ли. «Сеньор, если Вы окажете мне доверие, я буду счастлив служить под Вашим началом!» «Давайте договоримся с Вами  так. Подумайте сами. Посоветуйтесь с близкими.  Я жду Вас завтра, в обед, на каракке  «Санта-Гваделупе».

Можете приходить с родителями. Старшим назначаю  Рикардо Гусмана. Да, походите здесь, поговорите с  людьми, скажите, что я набираю воинский контингент в Америку. Пусть все приходят вместе с вами. Но абы кто мне не нужен.  Бойцы нужны.»

Себастьян распрощался с парнями и отправился на  корабль. По дороге решил зайти в Таверну, чего-нибудь попить – жара стояла страшная, одежда липла к телу.  Первая, попавшаяся на пути, Таверна, «Паломита» (Голубка), была битком набита моряками и солдатами. Себастьян уже повернулся, чтобы уйти, но к нему подошёл парень, по-видимому, гарсон, который сразу заметил, что посетитель – важная персона.

«Сеньор хотел бы поесть?  Выпить чего-нибудь? Егодня жарко, а у нас есть пиво и сидр.  Бутылки охлаждаются в холодном ключе.  Выберу специально для Вас —  похолодней!».

Белалькасар оглянулся по сторонам.  «Сеньор, для Вас место всегда найдётся!  Если хотите – пойдёмте на веранду, в патио – там тень и немного продувает».

Идти пришлось через зал, воздух в котором был тяжёлый, липкий, пропитавшийся запахом пота и чадом от огромного очага, в котором на вертелах жарились целые бараньи туши.  Поэтому, выйдя в патио, Себастьян испытал облегчение.

Густые деревья действительно создавали прохладную тень. В центре дворика выбрасывал вверх струйку воды небольшой фонтан.  По временам в патио мимоходом забегал лёгкий ветерок с реки и водяная струя изгибалась, орошая  искристой  пылью небольшой участок двора, на котором стоял небольшой, но массивный стол с двумя скамьями.

«Райское место!» — подумалось Себастьяну.

Действительно, только здесь он почувствовал себя человеком в адской севильской жаре. Гарсон исчез и уже через  пару минут появился с большим  запотевшим глиняным кувшином и кружкой. Сидр оказался действительно холодным и первый же глоток доставил Себастьяну истинное наслаждение.

«Может быть Сеньор хотел бы поесть чего-нибудь? Наш Косинеро (повар), специально для  благородных посетителей, готовит по своему рецепту «Чориссо» (маленькие колбаски) из баранины с чесноком под пикантным соусом, с чёрными бобами и зеленью. Позвольте предложить Вам».

«Ну, давай.  Попробую Ваше Чориссо».

Налив себе вторую кружку удивительно вкусного яблочного сидра, Себастьян блаженствовал. Тут он услышал у дверей, ведущих в Таверну, перепалку. Кто-то из гостей рвался в Патио, но гарсон стоял насмерть.

Голос одного из скандалистов показался ему знакомым. «Эй, гарсон!  Что случилось?»

«Да тут рвутся к Вам двое, говорят, что Вы их знаете.»

«Впусти!»  В Патио ввалились два крепких мужчины в потрёпанной одежде. Они шли к столу, широко улыбаясь.

«Франсиско!  Пепе! – вскочив из-за стола, радостно воскликнул Себастьян, широко раскинув руки для объятия.» Это были два солдата, которые, в качестве «Эскудеро» сопровождали Белалькасара, Матисса и Хуана на каравелле «Сан-Агустин» в «Золотую Кастилию» (Панаму) в 1519 году.

«Гарсон!  То же самое моим друзьям!» Гарсон кисло улыбнулся, подумав про себя, каким образом потрёпанные жизнью оборванцы, могли стать друзьями этого Кабальеро. Первый вопрос, который задал Себастьян – о третьем эскудеро – Гидо.

Выяснилось, что Гидо умер в той страшной эпидемии 1525 – 26 года. Вся их деревня опустела. Сами они подрядились не заработки – валить лес для богатого хозяина одного ранчо. И это их спасло – больше года работали а лесу и не имели ни с кем  контактов. Когда вернулись, оказалось, что их дома сожжены для борьбы с Эпидемией. И с тех пор они исходили почти все провинции Южной Испании, подрабатывая на сельхозработах. Поговорили о событиях в жизни Белалькасара. Франсиско и Гидо с восторгом узнали о том, что Себастьян ныне – Губернатор, Капитан- Генерал.

Когда Белалькасар упомянул о том, что набирает солдат, они  переглянулись.

«Сеньор Капитан-Генерал … У нас к Вам просьба: а не могли бы взять нас с собой? Вы же знаете, хоть мы и не так молоды, как 15 лет назад … Но – опыт у нас есть!»

«Друзья, это прекрасная идея! Помню – помню, Вы хорошие солдаты и очень неплохо себя показали в том бою с пиратами, помните? Я попробую выбить для вас патенты сержантов. Вы мне очень нужны!»

Из Таверны они все вместе двинулись на каракку, где Себастьяна с нетерпением ожидали Варфоломей Андигно и Анхель. По пути зашли в лавку, где продавалась одежда для моряков и солдат и купили обновы для Франсиско и Пепе. Кроме того, приобрели для них две недорогих шпаги.

Анхель вызвал боцмана и приказал подготовить солдатам (которых Себастьян представил как сержантов) место для ночлега.

Со  следующего дня началась горячая пора в подготовке к выходу в море.  Удалось зафрахтовать новенькую, с-иголочки,  каравеллу «Реина Изабелла» (Королева Изабелла), капитан, он же – хозяин, Сеньор Гектор Олива де Ансельмо – был старым другом  Анхеля. Начало прибывать пополнение.  Из тех девяти парней пришли пятеро. Но главное – пришёл Рикардо Гусман. До самого отхода в море на корабль чуть не каждый день наведывались родственники парней.  Те ходили важные, в новой одежде. С помощью Франсиско и Пепе, выполняющих обязанности сержантов, удалось найти ещё девятерых  бывших солдат.

Себастьян, не желая терять время, проводил с ними ежедневные занятия, обучая кулачному бою, фехтованию и изучению огнестрельного оружия. В остальное время и новобранцы, и солдаты, занимались физической подготовкой. Близился день отплытия. Анхель торопился, стараясь  не упустить благоприятное для океанского перехода время.

Наконец наступил долгожданный день.   Всё, что нужно было приобрести для поселенцев и солдат, было погружено.  На борт были приняты поселенческие семьи, некоторое количество скота, оружие, провизия, вода. Воинский контингент состоял уже из 24 солдат и сержантов. После традиционного Богослужения, все заняли свои места.  Отход был назначен на 6 часов утра.

 

КОНЕЦ ПЯТОЙ ЧАСТИ ВТОРОЙ КНИГИ
СУДЬБА КОНКИСТАДОРА

 

 

 

Судьба конкистадора — путешествие в историю эпохи в живой и увлекательной форме на документальной основе.

Все, кто читал роман, в один голос утверждают, что это — чуть ли не готовый сценарий «сериала» — «что ни страница — то «экшн».

 

 

 

Если увы хотите поддержать автора, а также по вопросам публикации его произведений обращайтесь к Юрию Михайловичу Лурье. Контактная информация >

 

 

СУДЬБА КОНКИСТАДОРА  >